Читаем без скачивания Без права на пощаду (Школа обаяния) - Нельсон Демилль

– Действительно, сюрреализм какой-то, – пробормотал Грег.

Он погрузился в музыку и не сразу заметил, что превысил скорость.

Потом его мысли переключились на гостиницу «Россия» в Москве. «Это будет первое приличное пристанище после Варшавы. Дико хочется стейк и капельку шотландского виски. Интересно, а что мне делать с фруктами и овощами, валяющимися на заднем сиденье?»

Еще одна мысль пронеслась в его голове. «Избегать всяких затруднительных положений, связанных с сексом». Это говорил ему представитель посольства в Бонне, когда Грег заезжал туда за своей советской визой. Тем не менее Грег захватил с собой пятнадцать пар колготок и дюжину тюбиков губной помады. До сих пор он избегал всяких сексуальных приключений, правда, в Варшаве пробыл совсем недолго.

– Посмотрим, посмотрим, насколько сексапильны девушки в России...

Теперь он собирался вернуться на главную автостраду, но вдруг заметил указатель со словом «Бородино». Часы на приборной доске показывали 16 часов 39 минут. Грег машинально нажал на газ, резко свернул на дорогу, ведущую к Бородину, прямо к угасающему солнцу.

Он не знал, что его ожидает в Бородине, но что-то внутри подсказывало ему, что такую возможность нельзя упускать. В июне, стоя на нормандском берегу, он чувствовал себя глубоко потрясенным тем, что произошло здесь, в Бородине. Тогда же он подумал, что хорошо бы увидеть место, где Кутузов и Наполеон встретились лицом к лицу, а еще через полвека стоял Лев Толстой и обдумывал свою эпопею «Война и мир». И Грег решил, что он по крайней мере исполнит свой моральный долг перед Россией, побывав здесь перед тем, как въехать в Москву.

Дорога плавно поднималась вверх. По обеим ее сторонам росли тополя, и Фишер нашел это весьма живописным. Он медленно проехал через ряд каменных колонн, к железным воротам. Дорогу венчал небольшой холм, и Фишер увидел расстилающееся перед ним Бородинское поле, где великая армия Наполеона встретилась с русской армией под командованием фельдмаршала Кутузова. Внизу виднелось здание из белого известняка с красной черепичной крышей и портиком в неоклассическом стиле. По краям портика стояли две старинные пушки.

По интуристовскому буклету Фишер узнал в этом здании Бородинский музей. Порывшись в магнитофонных пленках, он отыскал увертюру Чайковского «1812 год», поставил ее, усилив звук. Грег вышел из машины, оставив дверцу открытой. Над тихим спокойным полем зазвучала музыка, и в небо взметнулась стая диких уток. Он попытался представить, как здесь сентябрьским днем 1812 года сошлись четверть миллиона французских и русских солдат. Согласно путеводителю за пятнадцать часов обе враждующие стороны перебили друг друга, а вечером русские отступили к Москве. Сто тысяч убитых и раненых поглотила эта битва.

Фишер разглядывал мемориал французским солдатам и офицерам, сражавшимся в 1812 году, а еще дальше находились памятники русским защитникам, попытавшимся на этом же самом месте в 1941 году остановить фашистов. Он отметил, что здесь не было памятника погибшим немцам.

Грега охватило ощущение истории и трагедии, когда он разглядывал эти мирные ныне просторы, простирающиеся в осенних сумерках.

Фишер вернулся к машине. Он захлопнул дверцу, сделал звук потише и медленно поехал по дорожкам мимо обелиска Кутузову, мимо братской могилы советских гвардейцев, павших в бою в 1941 году, мимо памятника французским воинам и мимо множества маленьких мемориальных досок погибшим русским.

Уже заметно стемнело, когда он сообразил, что потерял счет времени и заблудился. Грег оказался на узкой дороге, ведущей к сосновому лесу. Он хотел найти место, где можно было бы развернуть машину. Включил фары, но видел впереди лишь темно-зеленые сосны, стеною возвышающиеся по обеим сторонам.

– О, всемогущий Боже!..

Внезапно фары осветили деревянный указатель, прибитый к дереву, и Фишер остановил машину. Он внимательно всматривался в буквы кириллицы и наконец разобрал знакомое слово «СТОП». Остальное написанное было ему непонятно, кроме одного также знакомого слова «СССР».

Уставившись на указатель, Грег размышлял, что делать дальше. Он так долго смотрел на него, что ему стал мерещиться за ним просвет. Грег достал из-под сиденья карманный фонарик и вышел из машины. Он прошел десять метров, направляясь к просвету. Им оказалась покрытая гравием маленькая площадка, явно предназначенная для разворота, чтобы позволить опрометчивому водителю послушно последовать указанию знака. «Русская точность», – подумал Фишер и пнул носком ботинка кусок щебенки. Он направился обратно к машине, но тут застыл от странного звука.

Грег услышал, как осыпается хвоя с деревьев. «Наверное, фары привлекли оленя, – подумал он. – Ну, конечно же». Он шагнул к машине. Где-то неподалеку залаяла собака. «Недружелюбный лай», – отметил Грег.

Яркий свет фар слепил глаза, и Фишер прошагал несколько метров к машине, заслонив их рукой. Раз, два, три, четыре, пять...

– Русская точность, – произнес голос в нескольких шагах справа от Грега.

Фишер почувствовал, как колени его слабеют.

Глава 2

Лиза Родз, пресс-атташе американского посольства, отметила, что уже пять часов. Она налила в бумажный стаканчик из-под кока-колы глоток виски. Окна ее кабинета на седьмом этаже выходили на запад, на Москву-реку. На противоположном берегу, на набережной Тараса Шевченко, возвышалась гостиница «Украина», двадцатидевятиэтажное строение сталинской архитектуры.

Внизу берега реки соединял Калининский мост, переходящий в Кутузовский проспект, который бежал на запад мимо гостиницы «Украина» дальше, переходя в автостраду Москва – Минск. Она проследила взглядом проспект до того места, где он исчезал в лучах солнца на горизонте. «Россия... Огромное и негостеприимное пространство, более подходящее диким кочевникам и жвачным животным, и весьма непохожее на те территории, где раскинулась мощная империя европейцев и их города. Безусловно, это самое холодное государство из всех, когда-либо существовавших на земле», – думала Лиза.

Зазвонил внутренний телефон. Она отошла от окна и взяла трубку.

– Родз слушает.

– Хэлло, – отозвался мужской голос. – Сегодня первый день Суккота[1].

– И что из этого?

– Меня пригласили на вечер в Садовники. Религиозные диссиденты. Тебе бы это тоже могло доставить удовольствие.

– У меня сегодня вечером дежурство.

– Давай я перенесу.

– Нет... благодарю тебя, Сэз.

– Значит, окончательно отказываешься?

– Думаю, да.

– Я получу экземпляр?

– Сейчас я должна закончить пресс-релиз.

– Ну что ж, по крайней мере, ты не влипнешь сегодня вечером в какие-нибудь неприятности. Спасибо тебе, Лиза.

Она не поняла, имел ли в виду Сэз Айлеви неприятности или вечер, и ответила:

– Разумеется, со мной все будет в порядке.

– Пока.

Она повесила трубку, скинула туфли и положила ноги на письменный стол. Держа стаканчике виски на колене, прикурила сигарету и, созерцая потолок со звукопоглощающей плиткой, размышляла о новом здании американского посольства. Строительство его вела западногерманская фирма в соответствии с договором, заключенным с американской компанией в Нью-Йорке. Если Советское правительство и было оскорблено таким пренебрежением к социалистическому труду и строительному опыту, то по крайней мере ни разу не выразило это вслух. Но оно не отказало себе в удовольствии создать кучу мелких неудобств и бюрократических проволочек и рассматривало проект пять раз, прежде чем окончательно утвердить. А потом выяснилось, что каждая железобетонная плита, доставленная Советами на стройплощадку, была напичкана подслушивающими устройствами. После нашумевшей истории с «жучками» произошло несколько скандальных разборок с морскими пехотинцами из охраны старого посольства на улице Чайковского и последовавшие за этим предписания и контрпредписания между Москвой и Вашингтоном. Больше года американскую дипломатическую миссию в Советском Союзе смешивали с дерьмом, и вся эта грязь со страниц газет прямиком шла в Соединенные Штаты.

Судя по источникам Сэза Айлеви, русские долго потешались над этим. И по ее собственным наблюдениям, американские дипломаты в Москве чувствовали себя круглыми идиотами и какое-то время избегали контактов с представителями других посольств.

В конце концов изобретательность и американские доллары расставили все по своим местам. Лиза Родз знала, что у многих американских сотрудников все же осталось чувство горечи после всех этих разборок. Остатки прошлой доброжелательности сменились чуть ли не открытой враждой между ними и русскими. В Госдепартаменте теперь серьезно подумывали о полной замене штата посольства. Лизе очень хотелось остаться здесь на своей должности, и она не теряла надежды.