Читаем без скачивания Ефрейтор Сизов и его товарищи - Виктор Алексеевич Наседкин

и я, смотрел на слепого. Потом молча подошел к нему, что-то попытался объяснить на пальцах. Старик ничего не видел, значит, ничего не понял. Тогда Петр снял с тележки шарманку и спустился с нею по лестнице. Он делал обычное доброе дело. Но воспринято это было теми, кто видел происходящее, не совсем обычно. Люди застыли в удивлении. Советский солдат, которого здесь еще не так давно боялись пуще огня, который по их понятию должен был принести им по меньшей мере сибирскую ссылку, первым пришел сейчас на помощь слабому, их соотечественнику, и не случайно слышалось со стороны: «Гут», «Прима». И никто из немцев, произносивших эти слова, не знал, что мать этого молодого, рано поседевшего русского солдата, погибла на далекой Смоленщине морозной ночью 1943 года по вине фашистов. Мне хотелось закричать им об этом, но я сумел сдержаться.

УПУЩЕННОЕ СЧАСТЬЕ

Говорят, беда в одиночку не ходит. Счастье тоже. Если уж повезло человеку, то надолго. И наоборот…

С последнего дня войны ефрейтор Федор Червонцев не по земле ходил — словно на крыльях летал: веселый, беззаботный, одаряя встречных и поперечных сиянием голубых глаз и белозубой улыбкой. Радовался: до Потсдама дошел, в Берлине побывал — жив остался. А вражеские пули и осколки не раз щупали его, понаделали на теле рубцов, но руки-ноги уцелели, голова в порядке. Как же не радоваться? И на гимнастерке над левым, кармашком позвякивали серебром орден Славы третьей степени, медаль «За отвагу», а над правым — горел гвардейский значок. Не стыдно в таком виде домой вернуться.

Спустя два месяца после победных майских дней получил он письмо от дружка-земляка. Сообщал тот, что отыскалась его, Федора, любимая — Наташа. Оказывается, в армии она была, помогала общую победу ковать. Демобилизовалась перед самым концом войны. Сейчас живет в Москве. И адрес, со временем позабытый, приписал в конце письма.

Правда, в письме не все медом было — и горькая пилюля обнаружилась: мать у Федора хворает, очень хочет увидеть сына. Но эти не ко времени горестные слова не погасили сияния глаз. Федор понимал: мать совсем еще не старая — пятьдесят только, — поболеет и поправится. Разве можно умереть после победы, не увидев сына любимого?

А увидит она его скоро — отпуск Федору подписали. Краткосрочный, на десять суток. Домой, к родным. Конечно, тут была не столько Федора заслуга, сколько замполита роты — старшего лейтенанта Купцова. Это он, увидав в глазах солдата затаенную грусть и прочитав письмо, сказал:

— Если мать больна, пусть справку вышлют, заверенную врачом. Говоришь, два с половиной года не был дома?

— Точно. Два с лишком, — преданно глядя в глаза офицера, подтвердил Червонцев. — Как в январе сорок третьего ушел, так и не бывал.

— Пусть справку вышлют, — еще раз напомнил старший лейтенант. — А мы подумаем, что дальше делать.

Справку прислали без задержки. Болезнь матери была невыдуманной. И замполит, пришпилив справку к рапорту ефрейтора Червонцева, послал документы с резолюцией командира роты дальше, в батальон.

Сразу же после победы начальство было доброе и не скупилось на отпуск, тем более, если он обоснован, а солдат достоин. Естественно, резолюция была положительная: назавтра ефрейтор Червонцев обязан отбыть в отпуск.

Завтра. А вечером он вдруг загрустил: как встретит его Наташа? Ведь она служила не в тылу, а среди истового брата-фронтовика, у которого четкой была поговорка: «Война все спишет!». И, бывало, списывала…

Сомнениями своими ефрейтор поделился с замполитом.

— Выбрось ты, Червонцев, блажь из головы. Черт-те чего городишь. Сказала же, что любит тебя одного — значит, так и есть.

— Может, и любит. Куда теперь ей деваться-то? Но ведь в армии была, солдаты вокруг, мужичье одно…

— Коль любила — не забыла, — не сдавался замполит, поморщившись от слова «мужичье».

Червонцев умолк, пытаясь понять: по долгу своей службы говорит так замполит, боевой дух у солдата поднимает или от чистого сердца?

— Ты что: раздумал ехать? — решительно спросил старший лейтенант.

— Нет.

— Так что ж кисель разводишь? Кстати, к ней и матери едешь — подарки какие припас?

— Подарки? — изумился ефрейтор. — Откуда они у солдата? — И тут же пошутил невесело: — Разве я, живой, не самый лучший подарок для них?

Все же замполит предложил Червонцеву:

— Пока магазин не закрыт, пойдем купим что-нибудь.

— У меня и денег-то нет.

— Пойдем, поглядим, может, и выберем твоим женщинам подарки.

Офицерам предоставлялась возможность покупать по талонам в определенных магазинах кое-какие вещи.

— Наташа твоя какой размер носит? — спросил он.

— А кто ее знает, — засмеялся ефрейтор.

Офицер поморщился. Но тут же подумал: «А ведь прав ефрейтор: ему же семнадцать было, когда воевать уходил. В таком возрасте о женских туалетах не думают».

— Ростом она как? Да ты на эту немку-продавщицу взгляни и сравни!

— Пожалуй, такая же, — колебался Червонцев. — И, подойдя к продавщице поближе, уверенно сказал: — Не выше и не ниже тогда была.

— А не полнее?

— Нет, как будто. Точно такая. Только лучше и красивее.

— Это-то понятно, — согласился офицер и подозвал улыбающуюся продавщицу.

— Вы какой размер носите? — спросил на ломаном немецком.

Миниатюрная и любезная продавщица говорила охотно, стараясь угодить военным.

— Так, значит, — солидно сказал старший лейтенант. — Покажите нам кружевной гарнитур. Розовый или сиреневый, как ты думаешь? — спросил у солдата.

Червонцев заколебался.

— Лучше, пожалуй, розовый.

— Розовый, значит. И вязаную кофточку вот эту, и юбочку такого же цвета заверните. Так, что ли, ефрейтор?

— Так-то так, только денег, говорю, у меня нет.

— Знаю, — отрубил замполит. И, обращаясь к продавщице, сказал: — Отдельно заверните вот этот платок.

Ефрейтор взглянул на яркий, в полприлавка, платок и обомлел:

— Да что вы, товарищ старший лейтенант. Чем расплачиваться буду?

— Службой хорошей, солдат. Службой…

Вечером, когда по воинскому распорядку значились часы самоподготовки, в Ленинской комнате, просторной и светлой, где на самом броском месте красовался портрет генералиссимуса Сталина, собралось полроты. Одни играли в шашки почему-то в поддавки и на щелчки по носу, другие — в домино. Но больше всего солдат столпилось у трех метрового бильярда с зеленым сукном: резались «в американку», на вылет. Старший лейтенант, выставив до этого всех соперников, столкнулся с сержантом Крутовым. На каком положении находился Крутов в роте — трудно сказать: отделением не командовал, но и на охрану постов его не ставили. Червонцев тоже возле