Читаем без скачивания Лицом к лицу - Эллери Квин

— Откуда вы знаете, мистер Квин?

— У меня свои методы, — усмехнулся он, провожая ее в гостиную. — Это мистер Берк. Мисс Уэст.

Девушка что-то пробормотала, а Гарри Берк произнес «здравствуйте» таким тоном, будто обо что-то споткнулся.

— Я пойду умоюсь, Эллери, — с неохотой сказал он, направляясь к кабинету. — Или еще чем-нибудь займусь.

— Возможно, мисс Уэст не станет возражать против вашего присутствия. Мистер Берк — частный детектив, прибывший из Лондона по делам.

— В таком случае конечно, — быстро отозвалась мисс Уэст, почему-то опустив голову.

Берк, устремив на Эллери взгляд преданного пса, скользнул к одному из окон и остановился там, уставясь на девушку.

— А теперь, — сказал Эллери, когда девушка села и взяла зажженную для нее сигарету, — может быть, перейдем к делу, мисс Уэст?

Несколько секунд она сидела неподвижно.

— Я едва знаю, с чего начать… — Внезапно девушка склонилась вперед и стряхнула пепел в пепельницу. — Полагаю, вы помните Глори Гилд?

Эллери, безусловно, помнил Глори Гилд. Он предпочел бы признаться в недостатке любых чувств, но только не в амнезии. Эллери не просто помнил Глори Гилд — он слушал ее в молодости развесив уши, мечтал о ней, и одно воспоминание о ее голосе вызывало у него дрожь. Воспоминания были всем, что оставалось людям, которых пресс-агент в пору расцвета таланта Глори Гилд не слишком удачно именовал ее «клевретами».

О да, Эллери слышал Джи-Джи, как называли Глори Гилд близкие ей люди (к коим он, увы, никогда не принадлежал), а в лунные ночи, чувствуя свои года, нередко ставил ее старые пластинки на 78 оборотов. Это было то же самое, как если бы девушка с рыжевато-каштановыми волосами упомянула Хелен Морган, Галли-Курчи или девочку с пульсирующим горлом в фильме «Волшебник из Оз».[3]

— А при чем тут Глори Гилд? — Едва заметное движение Гарри Берка подсказало ему, что Берк тоже удивлен, и не только удивлен. Эллери испытывал жгучее желание узнать, что с ним, но вынудил себя вновь перенести внимание на Роберту Уэст.

— Я влюблена в мужа Глори Гилд, — сказала девушка. — Вернее, была влюблена в Карлоса. — Эллери почудилось, что она вздрогнула, хотя он знал, что в действительности это делают лишь немногие, несмотря на россказни писателей. — Как могут женщины быть такими слепыми, безмозглыми дурами! — И она заплакала.

Плачущие женщины были не в новинку в квартире Квинов, а причина слез была очевидной. Тем не менее Эллери был тронут и позволил ей выплакаться. Наконец девушка достала из сумочки платок и поднесла его к маленькому носику, сопя как ребенок.

— Простите. Я не собиралась этого делать. Ведь все кончилось уже семь месяцев назад. Или я так думала. Но теперь кое-что случилось…

Глава 3

История Роберты походила на фрагменты мозаики, которую следовало понемногу собирать воедино. Она начиналась с краткого описания жизни и творчества Глори Гилд.

Ее настоящее имя было Глория Гулденстерн, она родилась в 1914 году на Среднем Западе, который покинула в 30-х годах с чисто льюисовским намерением взять штурмом Нью-Йорк, а впоследствии все Соединенные Штаты. Глори никогда в жизни не брала уроки музыки — она самостоятельно обучалась пению, игре на фортепиано, теории музыки и аккомпанировала сама себе.

О Глори Гилд часто говорили, что она играет и на своем голосе. Безусловно, ее вокальная техника была такой же точно рассчитанной, как четкая нотная запись на ее бумаге. В ее тихом голосе звучал трепет страсти, почти отчаяния, который завораживал публику, словно дудочка факира, и в ночных клубах заставлял умолкнуть даже пьяных. Критики называли это «интимным» голосом, подходящим только для баров, и все же его магия действовала безотказно. К концу 30-х годов она каждую неделю пела в собственном радио-шоу для десятков миллионов слушателей, став звездой американского радио.

Глори Гилд появлялась в эфире под звуки «Боевого гимна республики»,[4] негромко и медленно исполняемого ее оркестром из сорока двух музыкантов. Естественно, что в те наивные дни обозреватель назвал ее «Глори-Глори». Но при этом «Глори-Глори» была весьма практичной женщиной. Самым разумным ее поступком явилась передача дел в цепкие руки театрального агента Селмы Пилтер, которая быстро стала ее менеджером. Миссис Пилтер (существовал и мистер Пилтер, но он давно исчез в тумане суда по бракоразводным делам) так ловко вела дела Глори, что ко времени потери голоса и ухода на покой в 1949 году певица, как говорили, была миллионершей.

Глори обладала пытливым умом; конец артистической карьеры позволил ей вернуться не только к изучению музыки, но и к другой ее страсти — всевозможным интеллектуальным загадкам. Она была фанатиком высококачественной радиоаппаратуры задолго до того, как это стало общенациональным помешательством; ее фонотека современной музыки являлась мечтой коллекционеров. Причины увлечения загадками были не так ясны. Глори происходила из сельской семьи в Миннесоте, чьи интересы к подобного рода времяпрепровождению никогда не поднимались выше потрепанного сборника кроссвордов в гостиной фермерского дома. Тем не менее Глори проводила многие часы за кроссвордами, анаграммами и детективами (классическими образцами жанра — ее не увлекали истории о сексе и насилии или психологические тайны, начавшие заполнять книжные полки после Второй мировой войны). Нью-йоркская квартира Глори и ее уединенный коттедж среди сосен на берегу озера неподалеку от Ньютауна в штате Коннектикут были завалены проигрывателями, пластинками, коротковолновыми радиоприемниками, звукозаписывающим оборудованием (ей недоставало сил с ним расстаться), музыкальными инструментами, целыми кучами детективных историй и сборников загадок, а на открытой террасе стояли стулья, сплетенные из сырого тростника в Португалии, чей секрет состоял в том, что, каждый раз попадая под дождь, они становились все более крепкими.

В течение карьеры певицы Глори оставалась одинокой, хотя была красивой полногрудой блондинкой, не испытывавшей недостатка в ухажерах. Когда голос начал подводить ее в возрасте тридцати пяти лет, безжалостная ирония судьбы приговорила ее к уединению в стиле великой Гарбо, и (как и в случае с Гарбо) пресса утверждала, что она никогда не выйдет замуж. Глори оправдывала это мнение девять лет. Но в 1958 году, в возрасте сорока четырех лет, она познакомилась с графом Карлосом Армандо (которому тогда было тридцать три года), и спустя три месяца они поженились.

Графский титул Карлос пожаловал себе сам, и никто, кроме него, не принимал его всерьез. Происхождение Армандо было весьма туманным, и даже подлинность его имени вызывала сомнения. В зависимости от настроения он объявлял себя то испанцем, то итальянцем, то португальцем, то сыном грека и румынки, а однажды даже заявил, что его мать была египтянкой. «Очевидно, ты являешься прямым потомком Клеопатры», — пошутил один из членов его интернациональной компании (настоящий граф). «Разумеется, caro,[5] — отозвался Карлос с ослепительной улыбкой. — Со стороны Ромео». Претендовавшие на достоверную информацию утверждали, что его родители были цыганами, и что он родился в крытой телеге на обочине убогой албанской дороги. Это вполне могло быть правдой, однако не влияло на отношение к нему женщин. Они целыми рядами падали под натиском его чар, как оловянные солдатики. Карлос держал порох сухим из чисто практических соображений, не тратя его на искренние эмоции. Женщины были его профессией. Другой работой он не занимался ни один день за всю свою жизнь.

Первый раз Карлос женился в возрасте девятнадцати лет на вдове нефтяного магната из Оклахомы, которая была ровно втрое старше его и испытывала алчность к молодым самцам, что весьма его забавляло. Через два года она бросила Карлоса ради красивого юноши из Афин. «Выходное пособие» было более чем солидным, и Карлос провел безумный год, тратя его.

Второй его женой была состоятельная датская баронесса с лицом горгульи,[6] чьим главным развлечением было причесывать черные вьющиеся волосы супруга, как если бы он был куклой. Четырех месяцев лежания на диванах с ощущением жутких пальцев, ползающих по его голове, хватило Карлосу с избытком — он соблазнил секретаршу жены, устроил так, чтобы его застали на месте преступления, и дерзко настоял на «выходном пособии».

После очередного года бурной жизни Карлос вновь начал оглядываться по сторонам.

Связь с аппетитной шестнадцатилетней дочкой сенатора Соединенных Штатов, проводящей лето в Альпах, привела к скандалу с участием высокооплачиваемого подпольного швейцарского акушера (от которого Карлос получил пятнадцать процентов гонорара) и сенаторскому чеку на огромную сумму в качестве платы за молчание с угрозой судебного иска в случае нарушения договора.