Читаем без скачивания Сентиментальная прогулка - Елена Хаецкая

Рядовые и сержанты к событию отнеслись сдержанно. Даже как будто с одобрением. Вызнавали подробности, обсуждали, упреждая, грядущее развитие. Кое-кто осуждал. Но была во всем случившемся какая-то глубинная, внутренняя логика. Закономерность. Сермяга в этом была. И это очень ощущалось.

«Не замечали ли вы в последнее время за старшим сержантом Пакором какой-либо странности? В настроениях, рассуждениях?.. Может быть, в пристрастиях?.. Принимая во внимание его увечье…»

«Никак нет, господин штатный психолог части. Странности есть, но только не в Пакоре. Они…» – широкий, обводящий вокруг жест.

«Пофилософствуй мне тут!..»

И по морде, натурально. Да ну еще, разговаривать с ними, с ублюдками.

– Ну, народ!.. – с легким восхищением проговорил Пакор, когда танк торжественно, будто в помпезной патриотической опере, всполз на Поклонную Гору и оттуда, как с насеста, уставился круглым глазом орудийного дула на обитателей Новой Шуанны. Обитатели клубились возле пивной бочки и ничему, кажется, не удивлялись.

– Тут вообще другие люди какие-то, – отозвался Ахемен. – Не замечал?

– Чего не замечал?

– Как пересядешь на Шуанскую ветку метро – так все меняется. Даже рожи будто не вавилонские.

– Сынок, – сказал Пакор, направляя танк под уклон: постояли на Поклонке – и будет. – Я десятый год гляжу на мир вот в эту щель, а в метро не ездил – фью!.. Тогда еще и ветку эту Шуанскую не открыли, метро обрывалось на площади Наву…

Вспахивая грязь, танк миновал пивную бочку и степенно двинулся в потоке траков-дальнобойщиков по Объездному Кольцу. Траки глядели на танк свысока.

– Куда мы теперь, а? – спросил Ахемен.

– Тебе что, не нравится?

Ахемен неопределенно пожал плечами.

– А ты где родился, Пакор? – спросил он вдруг.

– В роддоме, – поведал Пакор.

– Нет, серьезно.

– Говорю: в роддоме.

– А я в Вавилоне.

– Ну и я в Вавилоне.

Траки сворачивали в объезд Великого Города. Пакор уверенно направил танк в сторону Ворот Иштар, казавшихся отсюда хрупкими, почти хрустальными: темно-синий изразец, тонкие зубцы поверху, узкий проход между двух длинных глиняных стен – от кого они могут теперь оборонить?

– Я мар-бани, – неожиданно сказал Пакор.

– Брешешь!.. – Ахемен даже подпрыгнул от удивления. Толстый Пакор с простецкой мордой, с ручищами грузчика – аристократ древней крови?..

– На фига?.. – удивился Пакор. – Хочешь, я тебе и дом покажу.

– Покажи…

Ворота Иштар приближались. Сонные тучные быки и мрачноватые единороги глядели друг на друга, чередуясь на створах ворот. Следом шествовали синебородые кучерявые воины в длинных, неудобных одеждах.

– Ты кого выбираешь? – спросил Ахемен.

Пакор мельком глянул на ворота.

– Единорога.

– Тогда я бык.

Пакор хмыкнул.

– С яйцами легко быть быком.

Ахемен слегка покраснел.

Танк втиснулся в узкий створ ворот, сбив зеленоватый изразец на одном углу. Дальше стены расступались – и поплыли, сменяя друг друга, широкоплечие мужские фигуры с копьями и мечами в неестественно мускулистых руках.

Танк двигался неспешно, в странном созвучии их архаическому, бесполезному сейчас ритму: раз-раз, раз-раз…

Дорога Иштар была пуста, только древние воины на изразцах и два дезертира в танке. Раз-раз, раз-раз… Голубое небо месяца адарру выгнулось над ними, распахнув кладовые света, дрожащее от сострадания: беззащитность и хрупкость – о человек…

Раз-раз, раз-раз… зло-зло-зло-зло…

– Слушай, куда мы едем? – спросил Ахемен.

– К Евфрату. Искупнемся.

Ахемен засмеялся. Потом сказал:

– Курить охота.

– Покури.

Ахемен вылез в люк, уселся на броню, свесив ноги, с наслаждением закурил. Как-то очень хорошо ему было. Даже странно.

Он бездумно пускал дым, а с двух сторон на танк Ур-812 наплывал Великий Город – Вавилон.

Дома становились ниже, богаче. Газоны по-весеннему утопали в грязи, но асфальтовые мостовые чисто выметены. Редкие прохожие почему-то не обращали на танк никакого внимания. Только компания богатеньких разгильдяев, распивавших баночное пиво возле серебристого «Сарданапала» с раскрытыми дверцами, откуда рвалась оглушительная музыка, заорала и приветственно замахала руками. Ахемен, озорничая, ответил им «пятым танковым сигналом», показав «fuck».

А Пакора вдруг оставила былая безмятежность. Он затревожился, забеспокоился, будто пес, унюхавший… нечто…

Да! Где-то здесь неподалеку должна быть одна кафешка. Бог ты мой Нергал, сколько лет прошло?.. Пятнадцать, не меньше.

Джинном из бутылки вырвалось и застлало взор, и слух, и нюх – давнее, печатью ненадобности запечатанное воспоминание…

Последний месяц перед каникулами, столько обещающий месяц иярру. Девятый класс элитной школы. Ломкие, басовитые голоса мальчиков, кое-кто начал покуривать. И девочки – одноклассницы с назойливо колющими глаза грудками… Зацветающие каштаны в аллее… И вот вся изнемогающая от гормонального половодья компания, невинно и постыдно похотливая (о, в тайне, всё держится в страшной тайне!) – бежит с последнего урока сюда, в парную, без вентиляции, безраздельно отданную солнцу «стекляшку»…

Пакор облизал губы, въяве ощущая на них привкус тогдашнего ниппурского вина. Молодого, дешевого, что сразу ударяет в голову.

После, лет пять спустя, ниппурское испортилось, стало кислым. Поддельное гнать стали. Во всем Ниппуре столько не производили, сколько продавали в Вавилоне. Но это уже потом, потом… Поколение этого сопляка Ахемена уже настоящего не застало – так, разведенный спирт с сиропчиком…

Танк медленно развернулся и поехал по узенькой тихой улочке.

Ахемен расхохотался.

– Ты чего? – спросил Пакор.

– Тут левый поворот запрещен.

Теперь засмеялся и Пакор.

С жестяным грохотом опрокинулся и тут же затих, смятый гусеницами, мусорный бак.

…А буфетчица была как царица – лет, должно быть, тридцати с небольшим, зрелая, как летняя яблоня, прекрасная, недосягаемая. С черными глазами и черным локоном, будто приклеенным к виску. Она носила белоснежную крахмальную корону на волосах. И руки ее – белые, томные – порхали над стаканами, пока она разливала вино, а мальчики мысленно проникали под ее одежду и впивались набухшими членами в ее лоно. А девочки многозначительно млели.

Потом царица спилась и ложилась под любого, но тогда это стало неинтересно.

Вот и сквер, вот и голые, в богатырских почках, каштаны, вот и «стекляшка». Та самая.

Черноусый молодец в оранжевом комбинезоне водил шваброй с губкой по сверкающей витрине. Над витриной горела синяя переливающаяся надпись: «ЭЛИТНАЯ МЕБЕЛЬ» и чуть ниже – «ОПТОВАЯ ТОРГОВЛЯ».

Пакор смял молодую березку и, не заметив, сокрушил скамейку. Молодец в комбинезоне подскочил, уронил швабру и что-то закричал, широко раскрывая рот и размахивая руками.

– Ага, – проговорил Пакор, направляя танк прямо на него.

– Ты чего? – бормотнул, шалея, Ахемен.

Пакор не ответил. В последнюю секунду молодец отскочил в сторону, оступился и хлопнулся задницей в грязную лужу. Танк, не останавливаясь, впилился стволом в витрину. Посыпались сверкающие стекла. Жаль, не слышно было звона – все заглушал торжествующий рев мотора.

Из магазина вдруг повалили, будто выдавленные из тюбика, какие-то люди, странно встрепанные, несмотря на холеный вид и богатую одежду.

– Что это с ними? – удивился Пакор. – Испугались, что ли?

Он слегка подал танк назад и снова въехал в витрину, чуть правее. Новые стекла, новая порция людей.

Утратив сытый, причесанный вид, разом став помятыми, они жалко подскакивали и отбегали.

Пакор оставил «стекляшку», дал задний ход, вывернул на проезжую часть и двинулся дальше по улице.

– Понравилось? – спросил он Ахемена.

– Что?.. – Ахемен выговорил это единственное слово и почувствовал, что губы у него онемели.

Теперь Пакор уверенно гнал танк к своей школе. Он всё вспомнил. Вот так, обвалом: раз – и вспомнил.

Родители, разоренные новой политикой правительства по отношению к мар-бани, выложили последние деньги и отдали единственного сына в элитную школу. Одну из лучших в Вавилоне. Чтобы вышел в люди. Расширенное преподавание ашшурского, практика в Ниневии, факультативы до охренения, поездки в древний Миср… Сколько сил и денег в эту кастрированную тушу вколочено – блевать охота, как подумаешь.

…Географичку они боялись до усрачки. Как рявкнет: «Назовите семь водоразделов!..» – так вместо костей сразу студень. Она-то потом и вспоминалась больше всего.

Пакор помедлил на перекрестке – неужели мог забыть? – и направил танк налево.

Однажды у них была контрольная по географии. Выписать названия провинциальных столиц. Естественно, все списывали. И Пакор тоже. И вдруг змеиный взор географички остановился на нем. Глаза в глаза. Пакор закоченел. Никогда в жизни ему потом не было так страшно. Даже на войне.