Читаем без скачивания Десять покушений на Ленина. Отравленные пули - Николай Костин

В цирке "Модерн" на митинге от большевиков выступал Володарский, к тому времени член Петербургского комитета РСДРП/б/. Говорили, что Юлий Мартов, идеолог меньшевиков, подошел к Моисею Марковичу после его речи и прочувствованно сказал: "Вы далеко пойдете, молодой человек". Сказано это было серьезно, без иронии. Популярность Володарского росла не по дням, а по часам. В городской комитет то и дело поступали заявки: "Пришлите к нам на митинг Володарского, митинг будет многолюдным, нужен хороший оратор". "У нас сильны меньшевики, но дайте нам Володарского и мы ручаемся за победу". Ручались не зря. После июльских событий, на Путиловском заводе Володарский один сумел убедить колеблющуюся десятитысячную массу рабочих принять большевистскую резолюцию.

27 мая 1918 года, выступая по делу газеты "Новый вечерний час", Володарский говорил, что окопавшиеся в этой газете люди под видом опечаток распространяли лживые, провокационные слухи. Создавали в массах нервное, агрессивное настроение. С помощью сенсаций пытались поколебать умы. Нанести удар в спину Октябрьской революции. Подорвать основы Советской власти. В тяжелый момент, когда общественного спокойствия и так мало, когда жизнь каждую минуту хлещет трудящихся по нервам, красть это неустойчивое спокойствие, воровски подкладывать поленья в костер, на котором и без того достаточно жарко;- колоссальное преступление. Обращаясь к эсерам и меньшевикам, Володарский говорил:

— Печать — оружие огромной силы, и если вы сознательно им пользуетесь против Советской власти, мы вырвем его из ваших рук…

Никто не обратил внимание на маляра Сергеева, который необычайно внимательно слушал комиссара Володарского. В закапанной красной куртке, он скромно сидел в сторонке, чтобы не испачкать соседей — видимо, прямо с работы. Лицо у него было круглое и добродушное. Курносый нос усеян рыжими конопушками…

В июне 1918 года В.Володарский стал часто бывать на митингах у рабочих Обуховского завода. Семенов установил за ним постоянную слежку. Наметил, где лучше стрелять: у часовни, на повороте дороги.

Глухое место, пустырь, за ним — река. Чтобы остановить автомобиль, именно на этом месте, предполагалось набросать на дорогу гвоздей, битого стекла, в крайнем случае, бросить гранату.

Семенов обратился к Гоцу: считает ли ЦК ПСР возможным перейти к немедленным действиям? Гоц попросил Семенова еще и еще раз все проверить, прорепетировать, рассчитать. Дело не шуточное. Володарский есть Володарский. Недопустима никакая кустарщина — слишком многое ставилось на карту…

Семенов наметил непосредственных исполнителей террористической акции. Устранить Володарского должен рабочий. Только рабочий. Это вызовет определенный резонанс. Не студенты, не интеллигенты, а пролетарии стреляют в своих рабочих вождей! Сергеев, как никто другой, подходил для исполнения воли ЦК ПСР. Конопатый маляр обрадовался: пришло время громко заявить о себе…

Путь в эсеровские боевики лежал у Сергеева через воскресную школу. Верховодили там восторженные девицы. Горячо проповедовали идеи народовластия. "Сладкое слово" "свобода" постоянно звучало в ушах маляра, отождествлялось со словами "самопожертвование", "подвиг" "подвижничество". Он мечтал, как сказано было в одной из народовольческих книг" положить жизнь на алтарь Отечества"…

Несколько раз Сергеев присутствовал на занятиях в марксистском кружке. Не увлекло… Не захватило… Социал-демократы толковали про забастовки и стачки, призывали сокрушить царское самодержавие. А кого призывали? Народ. Массы. Толпу… А где же героическая личность? Марксисты показались Сергееву чрезмерно осторожными, лишенными личной отваги и мужества, уповающими на "безликую коллективность". Такие не ринутся, очертя голову, на врага. Где же "безумство храбрых", воспетое Горьким?

Сергеев жил одиноко. Родственников не имел. Никто ему не помогал, да он и не нуждался в помощи, зарабатывал прилично, а перед войной и вовсе зажил неплохо. Однако не пил, не гулял, зато на книги тратиться не стеснялся. Букинисты его заприметили, кланялись и снабжали весьма щедро редкими книгами.

После Февральской революции Сергеев сначала прибился к анархистам. Ему нравились бесшабашные речи, желание разрушить все старое до основания, полное пренебрежение к законам общества — уж там-то героическая личность может себя проверить. Делай что хочешь во имя свободы. Анархия — мать порядка!

И все же Сергеев не прижился среди анархистов. Постепенно черные знамена с рахитичными костями и оскаленными в мертвой улыбке черепами, пьяные дебоши, истерические завывания анархистских горлопанов набили оскомину мечтательному маляру. Он начисто разочаровался в недавних своих товарищах, на деле оказавшимися грабителями, насильниками, бандюгами и наркоманами…

Долгими вечерами Сергеев слонялся по Питеру и однажды забрел в шалый кабачок, где не только ели и пили, но и читали стихи, произносили "революционные" речи. Сергеев впервые увидел живых поэтов, писателей и глядел на них, как на иконы. Здесь он и познакомился с Григорием Семеновым. Чутьем понял, что попал в компанию человека умного, понимающего слабости ближнего. Григорий Иванович оказался не барином, не белоручкой. Таким же, как и он, рабочим, жаждущим борьбы за народ. Пострадал за революцию. Хлебнул каторги и ссылки. Скитался по чужим углам в эмиграции. И главное: ценил в человеке личность, индивидуальность, неповторимую в другом. Личность может многое, вплоть до вступления в единоборство с любым правительством, в том числе и с большевиками. Повод к тому веский. В самом деле, большевики разогнали ни с того ни с сего Учредительное собрание. И ничего, сошло с рук.

Сергеев соглашался со своим другом. Большевики зарвались. Придется с ними столкнуться в борьбе за Учредительное собрание — опоры свободы и демократии в России. Большевики думают, что они его прихлопнули, а оно возрождается на Волге, Урале и в Сибири. Любые способы борьбы за Учредительное собрание допустимы, вплоть до террора.

Семенов и Сергеев симпатизировали друг другу. Они покинули кабачок и шли по набережной Невы. Часто останавливались, говорили, будто знали друг друга давным-давно. Восторженная душа Сергеева ликовала. Наконец-то он отыскал настоящего борца за свободу. Перед ним открывались широкие возможности проявления индивидуальных качеств героической личности.

Сергеев говорил и говорил. Семенов слушал, все больше убеждался в том, что отряд боевиков-террористов, которым он руководил, пополнится еще одним боевиком, готовым к самопожертвованию во имя партии социалистов-революционеров.

Маляр окончательно был покорен, когда Семенов рассказал ему о том, как убили Григория Распутина, царского фаворита и сибирского конокрада. Семенов особо подчеркнул, что убийцы Распутина — князь Юсупов и помещик Пуришкевич — настоящие герои, сильные личности, имена которых уже вошли в историю.

— Глава союза "Михаила Архангела" — Пуришкевич, — говорил Семенов, — подсыпал Распутину в фужер с вином цианистый калий…

— А дальше? Что было дальше? — тормошил Семенова взъерошенный Сергеев. — Выпил Распутин отравленное вино?

— Выпить-то выпил, но яд на него не подействовал, — ответил Григорий Иванович. — Здоровенный был мужик. И духом крепок. Одним слово — яркая личность. Но и те, кто решился его убрать, тоже были выдающиеся индивиды. Не отступили — пошли ва-банк. 3астрелили "старца"… Пули оказались вернее яда…

— Григорий Иванович, — спросил Сергеев, — какую роль играет террор в революции?

— Террор, — просвещал Семенов подопечного, — радикальное средство борьбы. Но применять его надо с умом: он не терпит промашки. Террор, как горячие угли: схватишь голыми руками — обожжешься.

Семенов рассказывал. Сергеев слушал. Он весь горел. Террор — лекарство от спячки. Революционеры обязаны его применять. Скажем, так же, как то или иное правительство применяет смертную казнь. Читал Семенов специальное исследование о смертной казни. Чего только не придумали люди для уничтожения самих себя! Виновных /а может и безвинных/ четвертовали, колесовали, гильотинировали, отрубали им головы на плахе; варили живыми в кипятке, масле, в вине; сжигали на кострах и в паровозных топках; вздергивали на деревьях; закапывали в землю, подвешивали за ноги, засекали плетьми, батогами, шпицрутенами; сбрасывали в пропасть; травили газом, ядом, дымом; гноили в застенках; заливали глотки расплавленным металлом; вспарывали животы; замораживали; морили голодом, бессонницей; замуровывали в стены; сажали на кол…

— Разумеется, — говорил Семенов, — все это подло, мерзко и гнусно. Врагов нужно уничтожать, не мучая, без пыток. Для этого и существует индивидуальный террор — благородная форма борьбы.

Довольные друг другом, Семенов и Сергеев расстались. Сергеев уходил полным надежд: наконец-то он встретил человека, за которым можно идти в революцию, не оглядываясь назад. Отныне он посвящает себя индивидуальному террору во имя свободы и народовластия. Отныне он эсер и член Центрального боевого отряда при ЦК ПСР.