Читаем без скачивания Не вернувшийся с холода - Михаил Григорьевич Бобров

— Особенно, если лечить будет этот их “доктор Стиляга”. Судя по книге артефактов и по сверке донесений, он владелец знаменитых перчаток, дающих неимоверную ловкость и точность. М-да… — генерал поднялась, прошла к пустому столу, гулко постучала по нему пальцами протеза, живой ладонью провела по лбу, вздохнула тоже:

— Шерри, раздолбайка… Несчастная, нелюбимая никем сладкоежка… Земля ей конфетами… Ладно! — Ривер выпрямилась, и даже выпускница школы убийств дрогнула от ярости, выплеснувшейся в коротком движении командира.

— С прошлым все. Надо жить и продолжать выполнение своих обязанностей. Ты упомянула Хомяка. Где он?

— Тут, за дверью, в общем зале. Привести?

— Пока не нужно. Что делает?

— Спорит с нашими о справедливости.

— Он уже настолько хорошо знает язык, чтобы спорить?

Акаме пожала плечами:

— Должно быть, помог этот ваш медальон-переводчик.

* * *

Медальон-переводчик — великолепная придумка. Если тут вся наука такова, то понятно, почему нет ружей, пушек и танков. Потому что есть простой и дешевый способ блокировать их производство. Например, поле или там излучение, чтобы порох не взрывался, а солярка в цилиндрах детонировала. Для придумавших столь хороший переводчик вряд ли сложно накрыть всю страну этим излучением.

В то, что более сильное оружие никому не нужно, верить глупо. Все в истории знало взлеты и падения, и только средства убийства совершенствовались непрерывно. Так что техническое развитие в некоторых областях здешней Вселенной наверняка ограничено искуственно. Иначе хотя бы карманные дульнозарядные самопалы, оружие последнего шанса, тут носили бы все. Набить взрывсоставом металлическую трубку с заклепанным концом и дыркой для спички, заложить гвоздь без шляпки вместо пули, поджечь и бабахнуть — да в самой читающей стране мира школьники эти поджиги только что на экспорт не гнали, а так-то было их в каждом дворе по сотне!

Здесь же и книги есть, и дворы, и школьники — по первому впечатлению, даже более культурные и воспитанные, чем наши дворовые оружейники. Но вот ни одной хлопушки так и не бабахнуло за все время. Хотя боковушка, куда притащили отлеживаться, находилась в трущобном, хулиганском и бандитском районе, ругаться и драться тут не стеснялся никто, лязг мечей как раз-таки слышался частенько.

А следуют из этого вполне печальные выводы.

Если нет желания закончить свою жизнь в рабских наручниках на местном подобии уранового рудника, или начинкой в пирогах, или просто фаршем для свиней — то придется учиться махать местным железом. Лавры полковника-уравнителя или слава сержанта Михаила Тимофеевича здесь недостижимы. По каким причинам — бог весть. Разумеется, если в этой Вселенной есть всеведущий господь…

Люди-то здесь как раз есть. Не просто население, а именно что — люди. В первый раз спасители подобрали на Тракте, делясь последним, довели до Столицы. Во второй раз спасители подобрали на улице, запрятали от полиции, позвали доктора. И не привязали к лежанке, и не вывернули карманы, и не отняли одежду, чтобы исключить побег. Даже дверь боковушки не закрывалась снаружи!

И в довершение всего, принялись учить языку.

Языку!!!

Знать бы раньше хоть половину всех тех оборотов… Чем черт не шутит — могли отбрехаться от стражников, отмазать Вилли от ошейника, сберечь голову Торну…

В боковушку вошла невысокая девушка, любительница розового цвета. Розовая блузка, розовая юбка, ленточка в косе… Кто не знает Мейн? Мейн тут знают все!

Больше-то и нет никого, разве что доктор приходил. Черт знает, чем обколол или напоил, но голова кружиться перестала, и ноги больше одна за одну не цеплялись.

Девушка бросила на лежанку охапку тряпок:

— Переодевай. Тебя ищут. Потом уходить.

Задрала носик, прищурила огромные глаза — тоже розовые — вышла. То ли одежка в цвет глаз, то ли глаза в цвет удачно купленной блузки… С амулетом-переводчиком, которым восхищаться не устанешь, легко поверить, что контактные линзы тут давно придуманы.

Ладно, что мне принесли? Одежда на ощупь чистая, пахнет мылом — уже хорошо. Вот если и рост подойдет, совсем отлично. К Вилли с Торном пристали именно из-за плохой одежды. Решили: нищие, или вовсе украли тряпки с придорожного пугала — в любом случае, никто не заступится. И кончилось для одного ошейником, для второго смертью.

Рад бы не вспоминать! Да только хорошее воображение и профессиональная зрительная память — не только ценный мех; но и возвращение пережитого в снах — с точным соблюдением красок, пропорций и сюжета… Так, вот уже и пояс намотан. Нет зеркала. Длина штанин — приемлемо, кожаные мягкие ботинки — не выглядят выброшенными, прокатит. Ну, должно. Рукава — тоже не по локоть, нормальной длины. Цвет у одежды как у ботинок, темно-рыжий. Присесть, наклониться — в паху не жмет, подмышки не режет. Кстати, какое тут достатось тело? Уж если попаданец, то в кого? Все-таки надо бы зеркало!

Жаль бросать джинсы прочные, да туфли кожаные, добрые, переход к Столице перенесшие без трещинки. Карманы-то сразу после попадания проверил — пусто. Перенеслось только то, что непосредственно касалось тела. Рубашка вот, еще приличная куртка замшевая… А придется оставить. Надеть — опознают, в мешок с собой взять — риск, что при обыске найдут. И как с Торном… Рад бы не вспоминать, но нескоро еще отпустит. Чувствую тем самым органом, на который будут сейчас новые приключения.

Что ж, Илья Муромец от судьбы и на печи не спрятался — пора!

За дверью неширокий дворик, обнесенный хорошей каменной стеной в полтора роста, усыпанный серым песочком. Стена к солнцу — с двустворчатыми воротами, заложенными чуть ли не шпалой вместо засова; слева желтая растрепанная крона то ли груши, то ли сливы; справа три темно-зеленых пирамидальных можжевеловых куста — претензия на живую изгородь; с севера двор замыкается каменным же строением в один этаж, в один переплет, под острой черепичной крышей. Кстати, забор поверху тоже заботливо укрыт такой же черепицей — надолго строили, с бережением. Камень везде серо-синеватый, а черепица ярко-кирпичного цвета, и блестит глазурью. Должно быть, водились у хозяев денежки во время постройки усадьбы. Сейчас совершенно не так. Ставни перекосились, дерево створок потрескалось; рассохшуюся дверь не красит никто, и не выравнивает — или мужчины нет, или нищета одолевает. Самое то для малины контрабандистов. Мейн игнорировала вопросы из серии: “Кто вы? Что я буду должен за помощь?” — но кто, кроме местного криминала, мог не просто подобрать на улице человека, а еще и в тот же вечер спрятать? Спрятать без суеты и лихорадочных поисков надежной лежки — привычно?

Домик совсем небольшой: общая комната, выгороженный закуток с