Читаем без скачивания Солнце сияло - Анатолий Курчаткин

- Нет, Ирка, ну ты, а! - как не услышав меня, с прежним негодованием проговорила Лариса.

Получалось, если у нее была менструация, то из солидарности с ней ее сестра тоже обязана была воздерживаться.

- Какого дьявола! - повторил я.

- Подожди! - произнесла со смешком Ира. И я почувствовал себя в ее руке. А немного погодя и вторая ее рука пришла ко мне, но была она не одна: эта ее вторая рука привела ко мне руку Ларисы. - А если с обеими, а? Тебе ведь не привыкать. Сможешь?

Я смог. Понукаемый сразу двумя руками, мой зверь, так позорно уподобивший себя пугливому джинну, вновь вожделенно вымахнул себя на волю, похоть - вот название чувству, что владело мной, и с какой стати мне было противиться ему? Я только спросил:

- А менструация?

- Какая менструация! - ответила мне Лариса, торопливо свершая с собой процесс освобождения от нейлоново-кружевных оков цивилизации, который, в отличие от нее, Ира проделала с моей помощью.

- Нет у нее менструации, - сказала Ира, вновь давая приют спасающему свою честь джинну.

Боковой карман моего пиджака принял новый комок снятого белья, Ларисины руки впились пальцами мне в тазовые кости, и жесткий вихор ее лобка тесно вжался мне в ягодицы.

Кто говорит, что любовь втроем феноменально остра и дает необыкновенное наслаждение, тот лишь воображал ее себе. Она скучна и механистична. Хотеть и стремиться к ней можно лишь по незнанию. Любовь - дело двоих, и всякий третий в ней лишний.

Мы еще трудились с Ларисой, - Ира извлекла у меня из кармана свое белье и принялась одеваться. Одевшись и присев на корточки, она покопошилась у наших ног и, вытащив из кармана моих брюк сигареты с зажигалкой, закурила. И когда наконец настала пора одеваться и нам, пощелкав зажигалкой, раскурила по сигарете и для нас.

- Давайте, овейтесь как следует, - сказала она. - Чтоб никаких запахов, кроме табачного.

Мы спускались по лестнице, и они каждая держали меня с двух сторон за руки, так что пыхтеть непривычной сигаретой мне приходилось, не вынимая ее изо рта. И когда мы спускались, на какой-то миг меня вдруг опахнуло ощущением, что все это уже было. Единственно что на моем месте был не я.

Первой входить в квартиру, и отдельно от нас, пошла Лариса.

- А мы через минуту, - сказала Ира, выпуская в меня дым тонкой сильной струей - зигзагом пройдясь ею от шеи до брючной молнии. - Чтобы не вваливаться всем вместе. Ларке, понимаешь, нельзя с Арнольдом - она за него замуж собирается.

- Да? - Сказать, что я удивился, - это значило бы не сказать ничего. А что, если замуж, то нельзя?

- Нет, можно. - Ира теперь выпустила дым себе в подставленные ладони. Но лучше не нужно. Чтобы у него не исчезло желания. Чтобы наверняка.

- Значит, если бы ты собиралась за меня замуж, ты бы со мной не спала?

- Все зависит от ситуации. - Ира отрицательно помахала рукой. - Ларке нужно выйти замуж наверняка, за него и невдолге. Она в этом году получает диплом, пора начинать карьеру, а Арнольд - партия, лучше не придумаешь. Сегодня, между прочим, его смотрины. И папе с мамой он понравился, я это вижу. Папа очень хочет, чтобы она вошла в карьеру уже замужней.

- Почему? - зачем-то спросил я.

Хотя меня это интересовало столько же, сколько проблема жизни на Марсе.

- Чтобы она была ограждена от лишних неприятностей. Эстрадная жизнь подлая штука.

Позднее, прокручивая в себе эту встречу Нового года, я пойму, что истинной причиной моего приглашения встречать Новый год в кругу фамусовской семьи были именно смотрины Арнольда. Моя роль была чисто статическая служить балансом в системе: трое женщин - трое мужчин. Можно сказать, я оказался за этим новогодним столом случайно. Но сколь же много значат случайности в жизни! Подумаешь вот так, они, а не закономерности и определяют наше существование.

Глава шестая

Телефонный звонок достал меня уже на лестнице. Я вышел из квартиры, захлопнул дверь, полетел вниз, и тут моего слуха достигла раздавшаяся в квартире приглушенная трель звонка. Что мне было до этого звонка? Однако словно бы некое предчувствие укололо меня. Я остановился и стал ждать. Звонки в квартире оборвались - трубку сняли. Затем проклацал замок на двери, и выскочившая наружу Лека прокричала:

- Дядь Сань, если вы не ушли! Вас к телефону, дядь Сань!

- Вот он я, - скача через три ступени, устремился к ней снизу дядь Сань.

Голос в трубке оказался женский.

- Это от Господа Бога, - сказал голос. Наверное, то звонил один из приближенных его ангелов. - Господь пришел к выводу, что до сих пор недостаточно благоволил к вашей персоне, и решил искупить свою вину перед вами. С этой минуты вам будут явлены его благорасположение и милость, будьте только благоразумны и осмотрительны.

Впрочем, это моя собственная и достаточно вольная интерпретация тех слов, что я услышал в трубке. На самом деле, конечно же, звонил никакой не ангел, а вполне реальная женщина - секретарша Терентьева. Та самая, что месяц назад, когда я заглянул к ней в приемную, позвала меня: "О, очень кстати. Тебя Терентьев разыскивал!". И сейчас она произнесла почти то же: "Терентьев тебя разыскивает. Хочет поговорить с тобой". Но что за тоном это было произнесено! Как он отличался от тона, каким она позвала меня на предстоящую экзекуцию. Это был истинно голос самого ангела.

- Куда это вы подевались? - спросил меня голос Терентьева, когда секретарша переключила телефон на него. Казалось, что пирамида Хеопса у него на плечах чрезвычайно уменьшилась в весе, став едва не пластмассовой. - Кто вам сказал, чтобы вы не появлялись? Давайте подъезжайте. Полно тем для съемок, упахаться можно!

Мгновенно все планы были перекроены, и через полчаса я уже входил в стеклянные двери Стакана. Возможно, я и до этого собирался туда, так что дорога моя не претерпела никаких изменений, но как изменилась цель!

Конёв, которого я, как и тогда, после разговора с Терентьевым в его кабинете, нашел в монтажной, был уже в курсе. Скобка его рта, когда он протянул мне для пожатия руку, легла на спинку, взодрав вверх концы - будто сделала двойную "березку".

- Что, говорил я тебе, ничто не вечно под луной? Видишь, у хмыря советского периода что-то новое на уме. Смотри только теперь в оба, чего он от тебя хочет. Так просто у хмыря ничего не бывает.

Это Конёв говорил точно. Так просто Терентьев мне бы не позвонил.

День я провел, договариваясь о съемке, утрясая время, место, собирая нужную информацию, а вечером, вернувшись к себе на зады "Праги", набрал номер телефона, который прежде набирал лишь для того, чтобы позвать Иру.

Поговорить с Фамусовым, однако, не удалось. Трубку сняла Изольда Оттовна и позвать Фамусова - это она сочла излишним.

- Ой, он так устал за день! У него такая кошмарная работа. Люди и люди с утра до вечера. Что вы хотите, Саня?

Единственное, чего я хотел, - это поблагодарить его. Сказать откровенно, никак мне не думалось, что наш разговор под елкой будет иметь практические последствия.

- Я передам, Саня, вашу благодарность Ярославу Витальичу, - сказала Ирина мать. - Не сомневайтесь.

"Не сомневайтесь". Иначе говоря, пообещав передать, она могла и не передать, но в данном случае сочла необходимым подчеркнуть, что обещание будет выполнено.

Необычайное было расположение ко мне. Что она и не преминула подтвердить:

- Вы, Саня, произвели на нас с Ярославом Витальичем сильное впечатление. Нам было очень интересно познакомиться с вами.

Опять же ощутимо позднее, припомнивши как-то этот телефонный разговор, я сопоставлю его со словами Иры, когда мы, спустившись с чердачного этажа, стоим с нею около квартиры, чтобы не заходить внутрь сразу после Ларисы. "И папе с мамой он понравился", - говорит она мне об Арнольде. Арнольд понравился, а я произвел впечатление. Причем сильное. Нюансы - душа смысла, установлю я для себя со временем как непреложную истину.

Тогда, впрочем, меня лишь переполнило чувство самоуважения. Которое после того, как на смену Ириной матери я получил к телефону Иру, многократно усилилось.

- Ты даешь! - сказала она вместо приветствия. - Почему ничего не сказал? Папа уже давно бы все отрегулировал.

- Не хотел обременять тебя своей просьбой.

- Это неумно, - отрезала она. Тут же, правда, добавив: - Хотя и по-мужски.

Вот это - "по-мужски" - из всего сказанного ею я в себе и оставил.

Назавтра у меня была уже съемка, на следующий день после съемок я с утра до вечера сидел писал и переписывал текст, потом монтировал и перемонтировал сюжет, после чего начались хождения за дежурным выпускающим, уговоры, чтобы он посмотрел кассету, неделя просвистела, как пуля над ухом, - да простится мне тривиальность сравнения, но именно тривиальное чаще всего бывает наиболее точным.

Новый мой сюжет оказался чистой джинсой. Я шел коридором, навстречу мне - Бесоцкая, на знакомстве с которой я заработал у Бори Сороки свои первые пятьсот баксов. Мы поздоровались, в глазах ее я увидел напряжение неожиданно возникшей при встрече со мной мысли, остановился, и она остановилась тоже. Так мы стояли на расстоянии каких-нибудь полутора метров друг от друга, и наконец напряжение мысли в ней разразилось решением, полыхнувшим в глазах подобием молниевой вспышки. Она тряхнула головой, заставив оживленно взволноваться свисавшие из мочек длинные нити золота с целыми бриллиантовыми копями на концах: