Читаем без скачивания Записки сотрудницы Смерша - Зиберова Анна Кузьминична

Мы, которые победнее, дети рабочих, сидели в третьем ряду, на последних партах. Разница между нами была очень заметная. Они были хорошо одеты, очень раскованы, немного даже нагловаты. Всегда лезли вперед, отталкивая нас, а мы по сравнению с ними казались пришибленными, забитыми. Вместе с нами сидела Юлиана Алкснис, чистенькая, аккуратненькая, всегда в темном платье с беленьким воротничком. Мы знали, что она живет с тетей и младшим братом, который учится в общеобразовательной школе и музыкальной, а Юлиана после занятий в институте дает частные уроки по русскому языку, чтобы оплатить музыкальную школу брата.

На первом комсомольском собрании нашего курса значилась тема приема в комсомол. Первый вопрос, который задали Юлиане, был: «Кто ваш отец?» Она ответила, что ее отец — Яков Иванович Ал-кснис, бывший командующий ВВС, в 1938 году арестован НКВД и расстрелян как враг народа. В приеме ей было отказано, а я впервые увидела «члена семьи врага народа». После того Юлиану перетащили к себе наши богатые, обеспеченные студентки. Водили с собой в столовую, буфет, все оплачивали. Что было с ней дальше — не знаю.

В 1956 году на стенде в библиотеке Дома офицеров Московского округа ПВО я увидела небольшую книжечку «Алкснис», взяла ее посмотреть. На первых страницах книги был портрет семьи Алксниса: он, его жена, дети (Юлиана и ее брат), все счастливые и веселые. Я обрадовалась, поняв, что отец Юлианы реабилитирован, и решила, что и с ней все в порядке. Но в 2004 году купила книгу Г.Ф. Байдукова «Командарм крылатых» о трагической судьбе Алксниса и его семьи. Меня удивило, что в ней ни слова не сказано о Юлиане, как будто ее в этой семье никогда и не было! Яков Алкснис был арестован в конце ноября 1938 года, расстрелян в июле 1939-го. Его жену, Кристину Карловну, арестовали 24 ноября 1938 года и держали в Бутырской тюрьме, затем в Лефортовской. Обещали ее и сына отпустить на все четыре стороны, если она откажется от мужа как врага народа. Кристина Карловна на это не согласилась, была осуждена на шесть лет и отбывала наказание в лагере Потьма Мордовской АССР. Через шесть лет ее освободили и осудили снова, теперь уже на двадцать пять лет, сослав в Красноярский край. Когда в декабре 1955 года ее реабилитировали, она выехала к сестре в Ригу. В 1956 году посмертно реабилитировали и Якова Алксниса. Так что только через девятнадцать лет Кристина встретилась со своим сыном Имантом, который воспитывался в интернате, потом работал. Однако на протяжении всей книги ни слова не сказано о Юлиане. И я до сих пор не знаю, что с ней случилось. Или она отказалась от отца? Кстати, ее племянник Виктор Алкснис — известный политик, депутат Государственной думы двух созывов.

Училась я с удовольствием, записывала все лекции, много читала, просиживала часами в библиотеке института, потому что многие книги я нигде не могла найти.

Русский язык преподавал профессор Сухотин. Он многое рассказывал нам о писателях, с которыми был знаком лично, литературных произведениях, о которых мы раньше и не слышали. Когда началась Великая Отечественная война, профессор поехал с институтом в эвакуацию, взяв с собой только книги, изданные до 1917 года; по дороге, как об этом говорили потом студенты, он умер в поезде от истощения. Оказалось, что из продуктов у него с собой ничего не было взято, а путь оказался слишком долгим. Ему предлагали помощь преподаватели и студенты, но он от всего отказывался, понимая, что и у других продуктов в обрез.

Лекции по русской литературе, языкознанию и фольклору читал профессор Соколов или Соловьев (точно не помню), его лекциями мы заслушивались. В то время ему, наверное, было за семьдесят лет, ходил медленно, с палочкой, его всегда сопровождал сын, тоже профессор, преподававший русский язык на старших курсах. Мы видели, как сын осторожно приводил и уводил его из аудитории, а затем, прихрамывая, спешил на свои лекции, которые читал по своему же учебнику. Лекции по фольклору и языкознанию были очень интересными. Профессор ездил по всей России, записывал диалекты, заговоры, и, рассказывая о своих поездках, всегда говорил на тех диалектах, которые свойственны этим областям. Мне, например, запомнился диалект Псковской и Новгородской областей, где сочетание «дн» произносили, как двойное «нн». Например:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144}) Менный ковш упал на нно, А на нне-то холонно. И обинно и досанно. Ну, уж ланно. Все онно!

Старомосковское произношение считается образцовым. Часто говорили, что москвичи «акают», а в Рязани и Поволжье «окают». Но сейчас по причине миграции диалекты утрачены. А сколько профессор знал заговоров! На экзамене по фольклору на первом курсе мне достался билет, в котором стоял вопрос о заговорах. Я все рассказала, а профессор спрашивает, какой заговор я знаю. И его надо не только рассказать, но и продемонстрировать. Я вспомнила заговор против ячменя, так как мама сама всегда заговаривала меня от ячменей. «Ячмень-ячмень, на тебе кукиш, что хочешь, то купишь. Купи себе топорок, секи себя поперек. Тьфу-тьфу-тьфу!» — три раза плюешь на ячмень. Профессор заинтересовался этим заговором, достал свой блокнот и записал, спросив, от кого его слышала. Узнав, что так меня заговаривала мама, уточнил, где она родилась, от кого слышала заговор. Я рассказала о маме, на что он ответил, что в Тульской и Орловской областях бывал неоднократно, но слышал там другой заговор от ячменя и продемонстрировал его мне.

Слушать профессора было интересно: каждый день мы узнавали что-то новое. С ним мы читали Библию на церковно-славянском языке. Мама выпросила такую Библию у соседей по дому, Демидовых, но они дали ее всего на несколько дней и каждый раз спрашивали, боясь, что потеряю. Так я ее и не дочитала, возвратила хозяевам. Читать же Библию было очень трудно.

На втором курсе все предметы, которые у нас вел этот профессор, закончились, и он уходил на пенсию. Старшекурсники просили сообщить, когда будет его последняя лекция, чтобы проводить его на заслуженный отдых, поблагодарить за все лекции, которые и они прослушали, уверяя, что такого лектора уже никогда не услышат. Предложили нам сделать для него общий подарок. Мы избрали комиссию, которая занялась подготовкой к чествованию. Узнали, что он мечтал об одной книге в подарочном издании (какой — не помню). Пошли в знаменитый тогда букинистический магазин Сытина на Лубянской площади, недалеко от Ильинских ворот, и узнали, что в данный момент у них этой книги нет, но мы предупредили: если она появится, то первый в очереди на нее — наш профессор. Когда книга появилась в магазине, наша комиссия получила ее, оставив на всякий случай письмо, что купили книгу для профессора.

И вот наступила последняя лекция. Аудитория заполнена студентами со всех курсов, приехали даже из ректората. Лекцию профессор читал блестяще, закончилась она под аплодисменты. Вышла к трибуне наша комиссия и преподнесла профессору адрес и книгу. У него появились слезы на глазах, он ничего не мог сказать, только произнес: «Мне не дорог твой подарок — дорога любовь твоя» — и заплакал. Все встали, аплодировали и проводили его до преподавательской. Мы шли за ним со слезам и на глазах, как будто прощались с близким нам человеком. Больше я его не видела.

Лекции по психологии нам читал Шапиро, и учились мы по его учебнику. От него узнали, что И.В. Сталин по национальности — ассириец[10]. В Москве в то время было очень много ассирийцев, все они были чистильщиками сапог: стояли с ваксой чуть ли не на всех улицах и переулках. Шапиро занимался спортом, рассказывал много о футболе. Все время поправлял нас, говоря, что футбол — игра, которая появилась впервые в Англии, поэтому надо произносить «футбол» с ударением на первом слоге. Занятия с Шапиро были монотонными, неинтересными, и мы частенько убегали с его лекций в кинотеатр недалеко от института, на Краснопрудной улице.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})