Читаем без скачивания Без всяких полномочий - Борис Мегрели

— Даже хозяин не сможет отнести двенадцать бутылок разом.

— Возьми тележку.

— Это можно. — Ванечка умчался.

— Что за пижонство? — сказал я.

— И ты меня осуждаешь? — спросил Гурам Нину.

— Нет. Прекрасно, когда человек может позволить себе делать то, что хочется, — сказала она.

Эдвин пытался читать этикетку на бутылке. Чтение давалось ему с трудом, и он закрывал то один, то другой глаз.

— Он совсем плох, надо выйти на воздух, — сказал я Гураму, встал и разыскал Дато. Он заворачивал в бумагу большой пакет чая.

Когда мы вошли в зал, Ванечка осторожно катил тележку, уставленную дребезжащими бутылками шампанского.

Дато вручил сверток Нине. Она чмокнула его в щеку. Он чуть не прослезился.

— Этого я никогда не забуду!

— Мы не будем пить шампанское? — спросил Эдвин.

— Не будем, — сказал Гурам и взял его под руку. — Пошли.

Мы направились к выходу.

В дверях я обернулся.

Шота и его товарищи смехом встретили тележку с шампанским.

На улице Дато помог усадить в «Волгу» Эдвина и стал прощаться с нами. Пожимая мне руку, он тихо сказал:

— Хорошая у тебя девушка. Береги ее.

Я садился в «Волгу», когда меня окликнул Шота.

— Кто так делает, дорогой? Вы что, за нищих нас приняли?

— Вы полагаете, что деньги определяют богатство человека?

— Что-то вы по-новому заговорили.

— Это вы, Шота, по-новому слышите. Каким образом вы здесь оказались? Стали посещать второразрядные рестораны? Или следите за мной?

— Побойтесь бога! Что я, шпион, чтобы следить за вами? Проезжали мимо, дай, думаю, Дато повидаю, узнаю, что пишет из тюрьмы Карло, а тут еще вижу машину вашего друга, вот и зашли.

— Вы и машину моего друга знаете?

— Кто ее не знает? Ваш друг в городе известный человек. Думал, вместе посидим, приятно проведем время.

— Никак решили подружиться? Зачем я вам нужен?

— Лично мне? Я всегда за дружбу.

— Не вам, а вашей… — я запнулся, подыскивая слово, — команде.

Шота улыбнулся.

— Футбольной команде всякие нужны — нападающие, защитники, «чистильщики», вратари, даже врачи.

Гурам нетерпеливо засигналил.

— Я в другой команде, Шота.

— Футболисты переходят из одного клуба в другой, и ничего. Жалобы не поступают.

— Мне пора, — я взялся за ручку дверцы.

— Какой недоступный! Все же один дружеский совет я вам дам. Оставьте эту девочку в покое.

— Пошел ты со своими советами! — Я сел в машину.

Эдвин спал.

Скрестив руки на груди, Нина вжалась в угол машины и широко раскрытыми глазами смотрела на меня.

— Что он хотел? — спросил Гурам.

— Ничего.

Я коснулся холодной руки Нины.

— Ты озябла. Подвинься ко мне.

Она отрицательно покачала головой.

Я не понимал, почему Шота посоветовал оставить Нину в покое. Не мог я допустить даже мысли, что он или кто-то из его друзей знаком с ней, не говоря о чем-нибудь большем. Обычное дело, она кому-то из них приглянулась, решил я.

— Заедем ко мне? — спросил Гурам.

Мы были уже в городе.

Я посмотрел на Нину. Она снова отрицательно покачала головой.

— Нет, — сказал я Гураму. — Нина устала. Отвезем сначала Эдвина в гостиницу?

— Отвезу его к себе, — сказал Гурам.

Мы подъехали к дому Нины. Я помог ей выбраться из машины.

Мы сделали несколько шагов и услышали шум отъезжающей машины. Сорвавшись с места, «Волга» понеслась по улице на огромной скорости.

— Почему он уехал? Обиделся? — спросила Нина.

— Не знаю.

— Как же ты доберешься домой?

— Как-нибудь.

Мы вошли в подъезд.

— Почему Гурам так любит приглашать к себе?

— Одиночество — страшная вещь, Нина.

— Это я знаю. Это я хорошо знаю.

Я вызвал лифт.

— Не надо дальше провожать, — сказала Нина.

— Тебе хочется остаться одной? — спросил я.

— Нет, — еле слышно ответила она.

ГЛАВА 9

Просматривая газету, я увидел свою статью о долгожителях, подписанную только моей фамилией, и с удивлением обнаружил, что текст почти полностью соответствовал первоначальному варианту.

Леван был на планерке. Гарри, Мераб и Амиран усердно трудились над рукописями.

— Чья работа? — спросил я.

— О чем вы, юноша? — откликнулся Гарри.

— О долгожителях.

— А-а. У нас тут был крупный разговор, — Гарри улыбнулся.

— Напоминаю, мы начали новую жизнь, — сказал Мераб.

— Надолго ли? — бросил Амиран.

Я не знал, как выразить им свою благодарность. Дело было не в гонораре, который я получил бы за статью, хотя и это имело немаловажное значение, а в товарищеской верности.

— Приятно убедиться, что у тебя есть товарищи, — произнес я.

— Только без слез! Не надо эмоций, — сказал Мераб.

Вошел Леван и сказал мне:

— Довольны?

В этот момент я не испытывал неприязни и поймал себя на том, что готов протянуть ему руку. Я сдержанно кивнул.

— Вами Нана интересовалась.

В отделе пропаганды три сотрудника корпели над бумагами, четвертый разговаривал по телефону. О нем Нана как-то скатила: «Одной ногой на пенсии».

— А где Нана? — спросил я.

— Вышла, — ответили мне.

Я направился в приемную к Элисо.

Сначала она опешила и всячески отговаривала меня от намеченного мною плана, а потом, когда я сказал, что от этого зависит очень многое в моей жизни, взяла докладную и заговорщицки прошептала:

— Ни о чем не беспокойся. Она будет лежать во втором ящике.

Я чмокнул Элисо. В это время из кабинета главного вышла Нана.

— Удивительное дело! От меня ты бегаешь, а к беременной женщине пристаешь.

Элисо, конечно, ничего не поняла, но смотрела на меня одобрительно. Что бы там ни было, а я бегал от Наны.

Мы вышли в коридор.

— Наночка, я бегаю не от тебя. От себя.

— Прекрати оправдываться. О чем ты хотел со мной поговорить?

— О переходе в твой отдел.

— Переходи. Уйдет на пенсию Гоголадзе, зачислим тебя в штат.

В мои планы не входило занимать место Гоголадзе. Мне надо было продержаться только какое-то время, пока не примут пьесу, а там я распрощался бы с газетой, но благоразумие удержало от откровенности.

— Блестяще, Нана. Я буду стараться, чтобы не подвести тебя.

— Уж постарайся, пожалуйста. Кстати, о долгожителях ты написал неплохо. Поздравляю.

— Спасибо. Мне надо будет приходить в редакцию каждый день, как всем сотрудникам отдела?

— Зачем? Я тебе предоставлю свободное расписание.

Я огляделся и, никого не увидев, чмокнул Нану в розовую от пудры щеку.

— Вот чудак! — сказала она. — Сначала от меня бегает, а потом меня же украдкой облизывает в коридоре.

— Нана!

— Молчи, ради бога! — Она окинула меня взглядом. — Очень кстати ты вырядился. — Она тоже переоценивала достоинства моего синего костюма. — Отправляйся в Дом моделей на закрытый просмотр. Сделаешь репортаж. Уступаю тебе тему.

— Очень тронут, но я ничего не смыслю в модах.

— Вот и хорошо. Будет свежий взгляд. Отправляйся, опоздаешь.

— Разве твой отдел имеет отношение к модам?

— Ты каждый раз будешь обсуждать задание? Твое дело выполнить то, что тебе поручают.

— Ясно.

Нана была настолько великодушна, что объяснила, как написать репортаж. Она дала понять, что от того, как я выполню первое задание, зависит мое будущее. Я решил быть достойным учеником, поправил галстук и с серьезным лицом отправился в Дом моделей.

В просмотровом зале пахло, как в парфюмерном магазине.

Длинный деревянный помост упирался прямо в головы первого ряда. Красный бархат занавеса переливался под ярким светом ламп. На черном рояле мужчина в желтой куртке бренчал попурри на тему «Песни и танцы мира». Ему подыгрывали на контрабасе и ударных инструментах два черноусых юнца — один в голубой куртке, другой в оранжевой. Как потом я узнал, это были основные цвета сезона.

Церемония началась выходом из-за занавеса манекенщицы в бесформенном платье оранжевого цвета.

Присутствовавшие модницы захлопали ручками, разбрасывая бриллиантовые искры.

Манекенщица, кидая томные взгляды направо и налево, жеманно прошлась по помосту странной походкой, выпятив живот вперед и подобрав зад. Казалось, в спину ей дул сильный ветер. Покружившись перед уходом, она уступила помост манекенщице в желтой рубашке, тоже прямой, перехваченной посередине — примерно так, как крестьянин перевязывает мешок с кукурузой, чтобы уложить его на ишака.

Потом на помосте разгуливала девушка в голубой рубашке, и женщина, которая комментировала в микрофон каждую модель, сказала, что это платье делает походку красивой и изящной. Платье было подхвачено снизу чем-то вроде пояса, напоминая перевернутый мешок, еще не до конца завязанный, и манекенщица еле передвигала ноги.