Читаем без скачивания Ричард Длинные Руки – рейхсфюрст - Гай Юлий Орловский

— Точно, — повторил я. — А что, это как–то беспокоит?

Он сказал с сомнением:

— А не слишком ли это…

— Что?

— Рискованно, — договорил он с недоумением. — Армии наши, а вы назначаете главнокомандующими скарляндца Шварцкопфа и вартгенца Меганвэйла…

— А что вас, дорогой друг, беспокоит?

Он сказал почти жалобно:

— Ну… они же мечтают о сильных королевствах, самостоятельных… А когда увидят, как вы ограничиваете их свободы, то могут… гм… как бы сказать повежливее…

— Не надо вежливее, — сказал я строго. — Здесь свои, мы не на приеме.

— Две могучие армии в их руках… гм…

Он смутился и умолк, я покачал головой.

— На самом деле армии всегда в руках тех, кто платит им жалованье и покупает штаны. Все налоги, как вы знаете, отныне свозятся только в мой карман. Или, говоря обтекаемо, в государственную казну того объединения, которого нет, но которое точно будет.

Он чуть посветлел, даже вздохнул с облегчением, но все–таки спросил с недоумением:

— Но тогда зачем эти Шварцкопф и Меганвэйл?

Я поинтересовался:

— А кто?

— Пусть бы барон Альбрехт и сэр Фицджеральд и оставались бы главнокомандующими…

— Не местные, — напомнил я.

Он сказал жалобно:

— Как–то обидно: приведут две армии и отдадут местным…

— …сепаратистам, — закончил я. — Знаю–знаю, все учтено. Во–первых, обе армии составлены из их жителей только наполовину, а то и меньше. Во–вторых, населению королевств очень важно видеть, что армией все–таки командуют их наиболее знатные лорды. Это создает иллюзию независимости.

— А в–третьих?

Я посмотрел на него остро.

— А что, должно быть?

Он огляделся по сторонам и сказал совсем тихо:

— Я хоть и молод, но давно с вами, сэр Ричард. И знаю, что у вас наверняка есть и «в–четвертых».

— «Bo–четвертых» знать пока рано, — сообщил я строго, — а вот «в–третьих» скажу, но и то под большим секретом. Шварцкопфа и Меганвэйла я не оставлю там надолго. Ротация кадров, дорогой друг, необходимейшая вещь, не знали? Чтобы не застаивались, не прорастали корнями… но есть и другие причины. Я обязательно найду работу для графа Шварцкопфа и Меганвэйла в Сен–Мари, на островах или на кораблях.

Он повеселел, хотел что–то сказать, но за шатром послышались крики, конский топот, звон оружия.

Глава 10

Я насторожился, а Палант, ухватив меч, выскочил стремглав, едва не сорвав полог. Торопливо дожевав половинку умело зажаренной перепелки, я вытер руки, как и положено, о скатерть и вышел следом, чувствуя тревожащий запах горелого мяса.

В трех шагах от шатра на землю опустили на расстеленном плаще человека в наполовину сожженной одежде.

Я охнул, узнав графа Меркеля, который так умело сосватал мне свою госпожу, красноволосую и дикую Ротильду.

Первое желание было немедленно ухватить графа и подлечить: половина лица красная и в пузырях, пахнет горелым мясом, от бровей и роскошных волос не осталось и следа.

— Граф, — позвал я, — вы меня слышите?

Он открыл глаза, красные, с настолько сильно полопавшимися сосудами, что там все залило кровью.

— Ваше высочество…

Его тело изогнулось в судороге, зубы начали стучать сильно и часто. Я наклонился и, тщательно контролируя стремление паладина спасать и лечить, коснулся головы графа и тут же отнял руку.

— Ого, у него жар!..

Палант сказал почтительно:

— Да, ваше высочество. У меня даже пальцы печет.

— Отнесите его, — сказал я, — в тихое место. Пусть отдохнет, потом сообщит или даже расскажет, что стряслось.

Палант шепнул:

— Думаю, это не простое ограбление. Он посол, а такие люди по темным улицам ночью не шатаются. Для них репутация — все.

Я сказал хмуро:

— Лучше бы грабители.

— Почему?

Я пожал плечами.

— Я бы дал ему новое платье, немного денег и посоветовал бы в следующий раз быть осторожнее.

Палант сказал осторожно:

— Похоже, он стремился добраться именно к вам.

— Но не успел, — сказал я.

— Не успел, — повторил он и посмотрел на меня испытующе. — Думаете, не доживет до утра?

Я широко перекрестился и сказал со значением:

— Все в руке Господа. А мы, паладины, лишь помогаем по мере сил. Пусть отдыхает, а мы вернемся к своим перепелкам, там еще три штуки, у меня аппетит что–то совсем разыгрался. Заодно еще раз прикинем и уточним, где поставим наши гарнизоны в Скарляндах и Варт Генце…

Палант все же удивился, но еще больше удивился я, так надо, когда вошел оруженосец Паланта и сообщил, что посол Ее Величества королевы Мезины граф Меркель просит аудиенции у его высочества Ричарда Завоевателя.

Я помедлил с ответом, Палант жалобно взмолился:

— Сэр Ричард!

Я сказал неохотно:

— Ладно, если вы настаиваете. Перепелок всех съели?.. Ладно, тогда дадим эту самую аудиенцию. Только предупреждаю, ничего хорошего он не скажет. И вообще ничего доброго нам разговор с ним не сулит.

— Ваше высочество! — воскликнул он.

Я кивнул оруженосцу:

— Пусть войдет.

Палант казал торопливо:

— Я вас покину, а то брякну что–нить. Или услышу такое, что ночь спать не буду.

Я кивнул, он выскользнул из шатра, а спустя минуту под руки ввели графа Меркеля. Половина лица распухла, вся не просто красная, а багровая, в жутких волдырях. Обгоревшую одежду заменили на достаточно пристойную, хотя и великоватую по размерам, но, думаю, это нарочито, чтобы не натирала раны.

На меня он смотрит одним глазом, второй закрывает огромная багровая опухоль, что нависает сверху и подпирает снизу так, что оба волдыря борются за сферы влияния, так мне видится с моей государственной точки зрения.

— Граф, — сказал я, — рад вас видеть, хоть и предпочел бы встретить в иной обстановке.

— Ваше высочество…

— Если трудно, — сказал я, — то вообще не двигайтесь, обойдемся без танцевальных поклонов. Рассказывайте, что с вами стряслось такое вот увлекательное.

— Ох, ваше высочество…

— Да, — согласился я, — я это самое. И сразу же, чем можем вам помочь?

Это я сказал сквозь зубы, нельзя не сказать, даже не я сказал, сам бы я ни за что, явно же какие–то неприятности у посла, но что–то из меня сказало, вот раскрыло мой рот и сказало, черт бы побрал мое прекрасное воспитание и вообще мою замечательность и редкую, скажем честно, отзывчивость!

Он позволил себя усадить в кресло, лицо несколько раз перекашивалось судорогой, но мужская гордость не позволила стону вырваться сквозь стиснутые зубы.