Читаем без скачивания Мир приключений № 14, 1968 - В. Пашинин

Матвей, устроившийся в дверях, старался приглядеться к Махно попристальнее. Но батька сидел на диване между двумя окнами, и яркий свет дня мешал. Видно только было, что Махно, прежде чем обратиться к Волину, несколько мгновений цепко глядел на него, но с первым же словом опустил глаза, как бы нарочно прикрыл их бледными, словно совиными веками. А спросив, вновь вскинул взгляд, но уже на Гордеева. И тот заговорил первым. Никогда еще Матвей не слышал от Ильи такой взволнованной и цветистой речи. Даже Махно стал глядеть на него с нескрываемым интересом. Но вдруг усмешка тронула батькин тонкий рот:

— Слышишь, Михалев, як за восемьдесят тысяч гарно балакают?

Гордеев чуть было не сбился с тона, и Матвей увидел, как у Ильи покраснели уши. Но Гордеев справился со смущением.

— Мы, набатовцы, предлагаем вам, Нестор Иванович, стать основателем первого в мире анархистского безвластного общества, вождем третьей революции.

— Это за те же восемьдесят тысяч, что получили у батьки в феврале? Или еще понадобятся? — издевательски ровно спросил Махно.

— Они провели, Нестор, огромную работу… — вступился Аршинов.

— Прокутили они денежки в городах! — вырвалось у Махно, и, хлопнув ладонью по столу, он будто припечатал: — Раз батька говорит, так оно и есть. Нам нечего делать в городе! Города следует сровнять с землей. Они — рассадники пролетарской, коммунистической заразы.

Волин подался вперед, словно за руку схватил Махно:

— Значит, Нестор Иванович, вы согласны стать вождем!

— Если набатовцы откажутся от города. Горилки и тут хватает, — ломая тонкие губы, усмехнулся Махно и твердо повторил: — Село — опора батьки. Крепкий хозяин знает — там, где мы, духа продкомиссара не появится.

— Но… — вмешался было Волин, нервно играя пенсне.

— Секретариат «Набата» будет тут. Батьке воевать надо, а уж вы занимайтесь агитацией. — Махно старался говорить сдержанно, но голос его временами срывался.

На этом и закончили, перешли к обеду. А Бойченко отправился на встречу со своим напарником. Матвей не очень-то доверял ему. И на то были причины.

«Познакомил» их Абашидзе очень осторожно. Во время разговора Матвея с председателем ЧК вошел часовой:

— Прибыл комендант трибунала и арестованный.

Абашидзе подвел Матвея к окну, чуть отвел занавеску. На тротуаре, прижавшись плечом к акации, стоял рослый моряк, заложив руки в карманы. Он смотрел под ноги, сплевывал наземь. Матвей с трудом разглядел лицо: сухое — острый подбородок, нос с горбинкой. Неприятное.

— Запомни его хорошенько, Матвей. Я думаю, тебе придется с ним работать. Задания ему будешь передавать ты и сведения получать — ты. Но он не должен знать, с кем ты будешь связан. Это Иван Прокопьевич Лобода.

— Иван Прокопьевич Лобода, — повторил Матвей.

— Он приговорен революционным трибуналом к расстрелу. Условно. За самоуправство. Лобода служил на одном корабле с Лашкевичем. Лашкевич сейчас командир сотни у Махно. Вот мы и хотим послать его к другу. Пройди в соседнюю комнату. Дверь я оставлю открытой. Уйдешь минут через пять — десять. Там есть другой выход.

Матвей прошел в соседний кабинет, а через некоторое время часовой доложил, что осужденный Лобода доставлен.

— Садись, Иван. Потрясло тебя крепко…

— Я, товарищ председатель, вторые сутки не сплю, — услышал Матвей глуховатый голос. — Такой аврал. Да и тут мне неясно… Думал, как трибунал решил — к военкому да на фронт… А меня — в Чека. От вас, сказали, назначение пойдет.

— Есть, Иван, в твоей жизни одно обстоятельство, которое меня заинтересовало.

— Чего мне скрывать, товарищ председатель?

Бойченко отметил — говорил Лобода нервно. И это не нравилось.

— Ты в составе отряда матросов с эскадренного миноносца «Новик» сопровождал из Петрограда в Москву вагоны с ценностями Государственного банка…

— Сопровождал. Потом нам охрану банка доверили.

— И теперь, Иван, речь пойдет о доверии. Только несравненно большем. Служил с тобой на корабле Егор Лашкевич…

— Точно. Он — коком, а я — торпедистом. Сотней командует у Махно. Хоть батька вроде и за нас сейчас, фронт против Деникина держит от Волновахи до Мариуполя… но сколь волка ни корми, товарищ председатель…

— Письмо недавно тебе Лашкевич прислал. К себе звал, на легкую да веселую жизнь. Надо тебе поехать к нему…

— Смеетесь? Я ему такое скажу, что враз порубает.

— Подожди, не перебивай. Знаю, на фронт идешь. Кровью, а может, жизнью вину искупишь. А если тебе дать задание потруднее?

— У Лашкевича в сотне гулять?

— Быть в махновском логове нашим человеком.

— А на грабежи, на безобразия поволокут — тогда как? Опять Иван виноват? Проще в приговоре «условно» зачеркнуть.

— Ни пить, ни безобразить тебе ни к чему. Скажешь, что хворый. Придумал же куркулей при немцах контрибуцией облагать? Так позапугал вдвоем с приятелем, что за целую банду считали!

— В разведчики предлагаете… Так надо понимать?..

— Что ответишь? Боишься — говори. Стесняться нечего.

Лобода долго молчал. Матвей затаился: «Не соглашайся…»

— Пойду, товарищ Абашидзе! Насмотрелся я на анархистские художества — грабежи да налеты — и в Питере, и в Москве.

— Лашкевич анархист?

— До легкой жизни он жадный. Нужна ему эта анархия, как пробоина. Егор мужик видный, вот и боится жизнь упустить.

— Свой приговор отвезешь Лашкевичу. Скажешь — сбежал из-под расстрела. Теперь, мол, от тебя, Егор, ни на шаг. В Гуляй-Поле с тобой свяжется наш человек. Пароль: «Привет, Прокопьевич, от Абашидзе». Он тебе скажет, что нужно делать. Ясно?

Матвей, тихо ступая, вышел из комнаты. Холодок недоверия к Лободе все же остался в душе у Бойченко. Не прошел он и со временем. Остался и теперь…

Свернув во второй переулок от майдана, Бойченко услышал деловитое постукивание топора. За хатой у сарая он увидел фигуру в тельняшке. Матрос стоял к Бойченко спиной. Оглядевшись, Матвей прошел в калитку. Из будки около крыльца выскочила, гремя цепью, лохматая собака. Она остервенело брехала, вставала на дыбки, струной натягивала привязь. Матрос разогнулся, хмуро глядя на подходившего хлопца.

— Чего тебе? — крикнул он. Это был Иван.

Миновав ярившегося пса, Матвей подошел к Лободе, стал сбоку, оглядел сад, внутренность сарая. Никого.

— Привет, Прокопьевич, от Абашидзе…

Лобода искоса зыркнул на него, поиграл топором.

— Отойди, хлопчик… Сорвется топор. Долго ли до греха. Слова эти были произнесены таким тоном, что Матвей с трудом заставил себя не попятиться.