Читаем без скачивания Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых - Андрей Марченко

Явившийся через полчаса на аудиенцию председатель совета министров Штюрмер застал государя задумчиво листающим роман Вальтера Скотта. И первый вопрос был отнюдь не о современном состоянии дел в Российской империи:

– А доводилось ли вам слышать предание, что когда к Новгороду подступил вражеский флот, то князь Рюрик облачился в доспехи и погрузился в воду? А вскоре поднялась буря с молниями, корабли врагов вспыхнули и потонули, а Рюрик вышел из воды невредимым?

Штюрмер с давних пор интересовался историей и когда-то даже участвовал в археологических съездах. Он кивнул утвердительно и произнес:

– Древние легенды, ваше величество, иногда бывают очень поучительны. Когда я был губернатором в Новгороде Великом, то слышал и предание о чародее Волхове, который время от времени превращался в крокодила. Обитал он в устье одноименной реки и пожирал всех, кто не покорялся. Сказка? Но, спустя столетия, в Псковской летописи читаем описание событий практически цивилизованного 1582 года: «Того же лета изыдоша крокодили лютии звери из реки и путь затворша; людей многих поедоша…» И сейчас, когда весь мир находится на грани своего существования, люди очень чувствительны к легендам и древним традициям. И как раз в духе будет то, что ныне возможно объявить России и Европе о состоявшемся договоре с нашими союзниками, Францией и Англией, об уступке России Константинополя, проливов и береговых полос. Впечатление, которое произведет в России осуществление исторических заветов, будет огромное.

Чуть помолчав, Штюрмер добавил:

– Известие это может быть изложено в виде правительственного сообщения. Я имел случай обменяться мнением с послами Великобритании и Франции, которые не встречают к сему препятствий…

– Если бы мы могли обойтись без дипломатических ужимок, человечество давно сделало бы огромный шаг вперед…

– Нет никаких причин сомневаться в грядущей победе русского оружия, – заверил премьер-министр. – Прошлым летом нам выпали тяжелые испытания, была потеряна Польша и часть Прибалтики. Но с тех пор как вы, Ваше величество, приняли на себя звание Верховного главнокомандующего, войска воодушевились, отступление прекратилось…

– Но конца войне всё равно не видно! Вся гвардия, отборные части полегли. Как мне докладывали, еще в первые полгода войны кадровые войска потеряли две трети солдатского состава и треть офицеров. Из семидесяти шести офицеров лейб-гвардии Финляндского полка уже к началу октября позапрошлого года восемнадцать погибли, а более пятидесяти были ранены. Если чернь взбунтуется, кто ее усмирит?.. Войска могут оказаться ненадежными…

– Наполеон сказал: «Я не могу рисковать своей гвардией, своим последним резервом за три тысячи километров от Парижа», однако он всё равно проиграл и войну, и корону.

– Гвардейцами не становятся за несколько месяцев! О проливах мы подумаем после, – решительно изрек государь. – А сейчас вам придется сделать другое правительственное сообщение. Когда будет получен ответ от кайзера.

– Ответ на что, ваше величество?

– На послание, которое я сейчас составлю!

Штюрмер покинул царский кабинет, тщетно стараясь предположить, с каким посланием Николай II намерен обратиться к своему кузену. Сепаратный мир? Разрыв прежних союзнических соглашений и заключение договора с Германией? На фоне военных потерь всё это выглядело совсем некстати. А если учитывать общественное мнение, настроенное против Германии… И против монархии, если быть честным… Премьер был ярым монархистом, но был еще и министром внутренних дел, а потому полицейские донесения читал регулярно.

Оставшись в одиночестве, государь раскрыл «Талисман» и полушепотом прочел: «Что скажешь ты, благородный султан, если ты и я сейчас, перед лицом этого избранного общества, разрешим давний спор по поводу палестинской земли и сразу покончим с этими докучливыми войнами?.. Я брошу свою перчатку, и со всей любовью и уважением мы сразимся не на жизнь, а на смерть за обладание Иерусалимом…»

Император несколько минут взволнованно мерил шагами кабинет, а потом решительно смахнул со стола большую часть депеш и на чистом листе набросал следующий текст:

«Дорогой брат! В прошлом нам не удалось избежать несчастья этой войны, и сейчас, когда жертвы уже неисчислимы, будущее сулит всем нам только новые потери. Взываю к нашей старой дружбе и предлагаю, пока не стало слишком поздно, решить судьбу Европы и мира в честном поединке, как то было принято во времена наших великих предков…»

Получив телеграмму, кайзер, как рассказывали впоследствии приближенные, поначалу высказал предположение, что царственный кузен потерял рассудок. Но потом к ужасу сановников ударил кулаком по столу и вскричал:

– Гром и молния! Это отличная идея!

И продиктовал ответ, начинавшийся словами: «Учитывая сердечную дружбу, узы которой нас связывают с давних времен…»

– Ваше величество! Это же немыслимо! – забыв о субординации, воскликнул начальник Полевого генерального штаба Эрих фон Фалькенхайн.

– Что тут немыслимого? Император Карл Пятый вызывал на поединок короля Франциска. А король Густав Четвертый – Наполеона.

Напомнить кайзеру о том, что Наполеон презрительно ответил шведскому королю, мол, если тому непременно хочется подраться на дуэли, то французский император готов послать к нему любого из полковых учителей фехтования, – никто уже не осмелился. Только главнокомандующий войсками Восточного фронта фон Гинденбург осторожно предположил: быть может, монарху разумнее выставить вместо себя бойца-«защитника», что отнюдь не противоречит ни старинным рыцарским обычаям, ни дуэльным кодексам Европы…

Вильгельм II ненадолго задумался, а потом решительно отверг такую возможность:

– Фридрих Вильгельм, король Пруссии, так и поступил в свое время, но это, увы, не прибавило уважения к нему. И недаром Фридрих Великий говорил, что правитель – первый слуга государства. Настал час и мне доказать это на деле.

– Вот слова, продиктованные истинным благородством! – воскликнул фон Гинденбург.

– Моим подданным вообще следовало бы попросту делать то, что я им говорю, – изрек кайзер, – но они желают думать самостоятельно, и от этого происходят все затруднения…

Известие о возможном личном поединке двух властителей всколыхнуло все умы Германии. Споры были столь горячими, что даже почтенные профессора Берлинского университета готовы были снова перевоплотиться в отчаянных студентов-дуэлянтов, которыми они были когда-то.

– Что вы хотите, господа, тут в действие вступают иные судьбоносные правила, а не те повседневные, к которым мы привыкли! – горячился на собрании преподавательского состава декан исторического факультета. – Ведь не зря недавно почивший профессор Лампрехт, создатель всем нам известной «Истории германского народа» в двенадцати томах, написал такие замечательные слова: «Кайзер Вильгельм – глубокая и самобытная индивидуальность с могучей волей и решающим влиянием».