Читаем без скачивания Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых - Андрей Марченко

Датский король Кристиан Х предложил не просто похоронить с почестями того из властителей, кто падет в поединке, но по древнему обычаю викингов предать его огненному погребению на драккаре.

Выходя с одного из заседаний комиссии, британский военный атташе сказал русскому представителю:

– У нас есть сведения, что Япония тайно передала Германии тот клинок, которым был ранен ваш император, когда он был еще наследником престола.

– Зачем им это?

– Кайзер с большим интересом относится к исследованиям Германа Вирта из Бернского университета, который утверждает, что оружие, однажды обагренное кровью императора Николая, поможет Вильгельму одержать победу не только благодаря механической и военной мощи, но и на уровне тонких энергий.

– Вы в такое верите?

– Я не берусь отрицать ничего, о чем имею недостаточно информации. А этот Вирт развил весьма бурную деятельность, сочиняя работы о корнях северной расы победителей и оккультных артефактах, в которых скрыта сила древних героев. Надо надеяться, что это глупости, и кайзер лишь впустую тратит время, отвлекаясь на них. Но если есть хоть один шанс из десяти тысяч, что это не просто разговоры…

Действительно, еще в конце XIX века в Германии по приказу Бисмарка, одобренному тогдашним кайзером, начались разработки нового секретного оружия – технических новинок, чья боевая мощь была усилена магической аурой. Проект, получивший кодовое название «Гламур» (что в переводе со старофранцузского означало «чары»), курировался Генеральным штабом. Позже его переименовали в «Аненербе». И уже по распоряжению Вильгельма II научным руководителем проекта был назначен титулярный профессор Герман Вирт, прежде возглавлявший Институт праистории духа.

– Вы предлагаете привезти из ваших колоний какого-нибудь чернокожего колдуна, способного нейтрализовать столь экзотический способ воздействия?..

– Нет, всё гораздо проще. У нашей разведки есть агенты в Киле, и кое-кто из них имеет доступ в военную гавань. Это сложно, но реально – поместить на борту «Байерна» мощную мину с дистанционным взрывателем, это новейшая разработка наших специалистов. А в нужный момент будет дан сигнал на подрыв.

– Не представляю, чтобы наш государь согласился на такое…

– А если кто-то подаст аналогичную идею кайзеру?..

– На нашей лодке мину прятать негде!

15 мая, за полмесяца до назначенной даты поединка на фронтах было объявлено перемирие. Но, несмотря на долгожданное прекращение огня, с каждым днем сильнее и сильнее ощущалось напряжение – во всех слоях общества каждой сколь-нибудь причастной к событиям страны. Но прежде всего, конечно, в России и Германии.

«Многие были удручены, осознавая важность и тяжесть предстоящего события, – писал в своих мемуарах Морис Палеолог. – Но император Николай II почти один хранил холодное, каменное спокойствие до последней минуты, когда Его величеству предстояло взойти на борт "Дракона"».

30 мая всё население датского города Скаген собралось на морском берегу. И тут были не только местные жители. Никогда в истории гавань самого северного в Дании городка, не видела стольких представителей царственных домов и адмиралов при полном параде.

«Я даже не обратил особого внимания на то, какая была погода, – описывал свои впечатления поэт Николай Гумилев. – Но сомневаюсь, чтобы это утро могло быть не солнечным, столько бодрости, столько оживления было разлито вокруг».

Стороннему наблюдателю могло показаться, что Европа наконец-то забыла о военных потерях и жертвах. Однако происходившее в тот день на границе Балтийского и Северного морей стало наивысшей точкой этой войны.

«В эпоху Трафальгарской битвы противники заметили друг друга на рассвете, но кораблям понадобилось пять часов, чтоб сблизиться на дистанцию орудийного выстрела, – писал в репортаже из Скагена британский литератор и публицист Артур Конан Дойл. – В наши дни всё решилось намного быстрее. Два боевых корабля, которые, казалось бы, невозможно было сравнивать, – устрашающая громада немецкого дредноута и русская подводная лодка с ее лаконичными обводами, будто сошедшая с картины художника-футуриста, склонного к абсолютному минимализму… Должен честно признаться, я даже пропустил момент начала сближения и опомнился лишь тогда, когда неистовый рев орудий главного калибра превратился в единую адскую какофонию, а столбы воды от взрывов снарядов превратили морскую гладь в подобие фантастического леса. А когда чудовищной силы вспышка внезапно поглотила «Байерн», – мне показалось, что теперь мне суждено надолго ослепнуть и оглохнуть. Но нет, я пришел в себя как раз тогда, чтобы увидеть «Дракон», весь в стальных лохмотьях искореженной обшивки, и русского императора с окровавленным лицом. Он медленно поднял пистолет и выстрелил в воздух, демонстрируя, что в строгом соответствии с условиями поединка сохранил при себе пригодное для боя оружие…»

Тело кайзера Вильгельма II так и не было найдено.

Документ о капитуляции Германии был подписан в Брестской крепости. С прекращением Великой войны согласились не все – прежде всего, потомственные военные-аристократы и промышленники, производившие военную технику и боеприпасы. «Пушечный король», он же «железный Густав» – Крупп фон Болен унд Гальбах, ставший десять лет назад по воле кайзера мужем единственной наследницы семейства Круппов и главой металлургического концерна «AG Krupp» – потребовал от канцлера, принца Максимилиана Баденского, продолжать войну до полной победы.

Но тут уже единым фронтом выступили многие правящие дома Европы и Азии, являвшиеся гарантами соблюдения условий судьбоносного поединка и объявившие подобное недопустимым. Германии был предъявлен ультиматум – безоговорочно признать поражение, а в противном случае имя Гогенцоллернов будет вычеркнуто из родословных книг как бесчестный род.

Впрочем, немало нашлось и тех, кто готов был проклинать покойного кайзера. Именно им знаменитый немецкий писатель Герман Гессе, яростный противник войны с первых ее дней и свидетель битвы при Скагене, адресовал открытое письмо: «В том, что вера наша оказалась столь слаба, в том, что казенноспасаемый бог наш оказался столь кровожаден, в том, что мы не смогли отделить добро от зла, мир от войны, – во всем этом все мы равно виновны, хоть и равно невиновны. Вы и я, кайзер и пастор – все мы соратники в этом деле… Люди будущего, быть может, объяснят потерю нами флота, машин, денег в том духе, что вот, мол, отняли у ребенка все его великолепные игрушки, и ребенок, вдоволь наплакавшись и набранившись, успокоился и стал мужчиной. По этому пути мы и должны идти, другого нет…»