Читаем без скачивания Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник) - Анна Гаврилова

— Я не знаю, почему вы, северяне, так ее зовете. Там родная земля моих далеких пращуров. Я возвращаюсь туда вслед за дедом, чтобы пролить на их курганы жертвенной руды.

— Лучше будет пролить чужую, чем свою, — задумчиво молвил Одд и добавил: — Но и это почетнее, чем сгинуть от старости или болезни… Мы зовем тот берег Кюльфингаландом, ибо издревле живут там своим особым законом — воины и торговые люди подчиняются лишь звону вечевого колокола, а по-нашему, кюльфы.

— Этот колокол звенел, должно быть, громко и когда призывали на свеев деда. Я был ещё подростком тогда и смутно помню, как он уходил, а с ним дядья. Те дядья помладше меня были…

— Мой отец — хевдинг с острова Храфнисте, а мать родом из Ослофьорда, сам я учился и вырос в Берурьеде. Мне хорошо известны торговцы Алоди. С самого дальнего Востока привозили они к нам и воздушные ткани, и сулеймановы мечи, и серебряные дирхемы.

— …Но скажи мне, Одд, зачем ты взял имя Странник? Зачем сторонишься родины? Неужели ты чем-то прогневил отца или мать?

— О нет! Я чту родичей, и сопровождает меня мой брат Гудмунд, как и сестра Едвинда. С тех пор как вернулся из Ирландии, не расстаюсь с ними. Но место, где я провел детство, таит опасность. Надеюсь, Рюрик, после всего того, что ты обо мне слышал даже из чужих уст, нельзя сказать, что я трус. Но человек по жизни предусмотрительный. Выслушай же мою историю, а потом суди! — предложил Одд и начал рассказ: — Видишь ли, случилось так, что у нас в усадьбе остановилась на ночлег некая вельва. Прознав о том, сбежался не один хутор. Вся округа. И подходили к ней, и каждому она предсказывала, что случится с ним в жизни. И многие были рады пророчествам.

— Кажется, все уже узнали, что должно, — сказала вельва наконец.

— Да, кажется, это так, — ответили ей.

— А кто лежит там, в соседней комнате, под шкурами? — удивилась тогда вельва. — Сдается мне, это бессильный старик.

Но это был, конечно, не старик, а я. Пророчица так бубнила, что прогнала сон. Словом, когда она прозвала меня стариком, я сел на постели и сказал:

— Ты ошиблась, женщина. И я не верю ни одному твоему слову. Если не в силах сказать, старый или молодой спит за стеной, то способна ли ты предсказать судьбу на много лет вперед? Так что лучше помолчи и сама не испытывай терпение Фригг!

— Фригг? Это кто? — не понял Рюрик.

— Она супруга Всеотца, коего мы на своем языке именуем Одином. Ей одной и ведом удел каждого.

— Продолжай, прошу тебя! Что же было дальше?

— Услышав мои слова, вельва, казалось, оцепенела. Сидела и мычала под нос. Я хотел было растолкать женщину, как вдруг она очнулась:

— И все же я сообщу о твоей судьбе, Одд, — сказала мне вельва. — Ты проживешь дольше других людей и объездишь много стран и морей. На всех берегах, куда ни пристанешь, слава о тебе будет идти впереди. Но все-таки умрешь ты здесь — в Берурьеде. В конюшне стоит старый конь по имени Факси, от сего любимца тебя и настигнет смерть.

Тут я не сдержался и за такое пророчество залепил ей пощечину, и столь звонкую, что дядьке пришлось выплатить виру. С тем колдунья и убралась. О пророчестве прознали все местные, и дня не проходило, чтобы не зашел какой-нибудь бонд и не стал бы расспрашивать — а жив ли ещё тот Одд, коему нагадали помереть от коня.

И, чтобы положить сему конец, мы с побратимом отвели сивого Факси на берег за холмы. Там я нанес коню смертельный удар и, вырыв яму в два его роста, спустил туда труп. А сверху завалил все камнями.

Родичи решили, что предсказание вельвы о том, как этот конь причинит мне смерть, уже не сбудется. Но я подозреваю в словах колдуньи некий скрытый смысл, который мне, хотя я с пеленок учился у самого Ингьяльда Мудрого, пока не удается разгадать. И до тех пор я стараюсь держаться подальше от родного мне берега. А потому, Рюрик, охотно поплыву с тобой за море.

— Тогда, чтобы дело удалось, нам следует принести жертвы богам! — предложил Рюрик.

— Не у вас ли, вагров да ругов [8], в ходу пословица, что на богов можно надеяться, но самим бы не оплошать. Жертвы, наверное, достойное и важное дело, но не бывает плохой погоды, если ты хорошо снаряжен. Будем же верить больше в свои силы, чем полагаться на помощь бессмертных, — предложил Одд. — У них и без нас дел полно.

— Но судить все одно им! — заключил князь.

…Вот боги и рассудили тот спор. Но пади на Рюрика хоть вся немилость богов, решения своего не изменит. Он тряхнул головой, стараясь навсегда прогнать эти воспоминания, от которых вдруг защемило сердце. Тувара с Сиваром смерть уже не отпустит, жены и дети давно пребывают в царстве Морены, а он… он должен жить во что бы то ни стало. Боги не прощают слабости, тем более князьям.

Когда одноглазый шагнул в лодку, та заскрипела, закачалась. Добря обеими руками ухватился за борта, беззвучно молил богов, чтобы посудина не перевернулась. Когда в руках Лодочника появилось весло, мальчик не заметил. С великим страхом наблюдал, как этот странный человек с обветренным лицом одним движением оттолкнул лодку от берега, как спокойные воды речушки враз превратились в медленный, но очень сильный поток, понесли.

Водчий стоял спиной, изредка опускал весло в воду, но казалось, не лодкой правит, а рекой. По берегу спешной рысью мчался Сребр. Язык высунут, болтается, как красная тряпица, но морда у волка довольная, радостная. Помощник одноглазого исчез, лишь впереди показалась просторная гладь озера и крики чаек стали оглушающе громкими.

Добродею сперва не верилось, что жуткий Лодочник решился доставить его в Русу. Воображение рисовало страшные картины, казалось, будто плывут не в город Вельмуда, а прямиком на тот свет. А куда ещё может везти приспешник водяного царя? Но одноглазый вел себя как самый обычный человек, да и разговоры вел обычные, особенно вначале.

— Ты, значится, из Рюрикова города? — нарушил молчание он.

— Ага, — ответил мальчик осторожно.

— А правда, что князь ентов собственноручно Вадиму голову оторвал?

— Да… — выдохнул Добря.

Одноглазый усмехнулся. Мальчик отчетливо видел, как под истертой рубахой вздулись мышцы.

— И воинов Вадима покалечил?

— Всех до единого. Покалечил и прибил.

— А мужичье, стало быть, отпустил?

Добря стиснул зубы, кулаки сжались сами по себе. А одноглазый продолжал равнодушно:

— Да, беглецам самое место в Киеве. Тамошний князь — Осколод — Рюрика не жалует. Хоть и родня.

— Родня?! Как так?

Удивление в голосе Добри прозвучало до того громко, что Лодочник даже обернулся. Бросил на мальчика испытующий взгляд, продолжил: