Читаем без скачивания Императрица Цыси. Наложница, изменившая судьбу Китая. 1835—1908 - Цзюн Чан

Еще двум важным фигурам среди регентов – великому князю Чжэну и великому князю Ё – Цыси приказала покончить с собой. Для этого им прислали длинные белые шелковые шарфы, с помощью которых им предлагалось удавиться. Такое достаточно часто поступавшее императорское распоряжение получило романтическое название цыбо – «наградной шелк». Когда речь заходила о смертном приговоре, такой исход считался монаршей милостью: ведь предлагалось покончить с собой без публичной казни, и уход из жизни можно было обставить в частном порядке. Остальных опальных регентов просто отпустили на вольные хлеба (одного из них послали служить на границу). В последовавших вскоре указах говорилось, что никого больше преследованию подвергать не будут, а бумаги, изъятые в доме Сушуня, сразу же сожгли, не удосужившись их прочитать, перед участниками Верховного совета.

Итак, через два месяца после смерти мужа двадцатипятилетняя Цыси завершила дворцовый переворот, стоивший жизни троим мужчинам. Никакого кровопролития и мятежей при этом не случилось. Британский посол в Пекине Фредерик Брюс не скрывал своего восторга: «Мы имеем дело с единственным в своем роде случаем, когда человек, долгое время находившийся во власти, распоряжавшийся государственными средствами и пользовавшийся высоким покровительством, пал без малейшей попытки сопротивления. К тому же никто не решился даже подать голос в его защиту или протянуть руку». По всему этому видно, насколько мощной поддержкой пользовалась Цыси при захвате власти. В Лондон Ф. Брюс написал следующее: «Насколько мне удается выяснить, носители общественного мнения проявляют совершенно очевидное единодушие через осуждение Сушуня с его коллегами регентами, а также через одобрение наказания, назначенного им». Этот переворот не только отвечал чаяниям народа, но и к тому же «совершенно определенно его организовали с большим знанием дела», ведь в результате возникший «конфуз» по масштабу не превысил «смену министра». Все в мире узнали, что Цыси осуществила захват политической власти, и эта женщина заслужила грандиозного уважения. Наместник в Кантоне «с большим воодушевлением» хвалил ее перед британским послом, который передал его слова в Лондон: «Императрица-мать обладает редким умом [sic] и мощной волей», переворот «проведен успешно» и «теперь появляются кое-какие надежды на лучшее». Прославленный военный руководитель и будущий организатор коренных реформ в Китае Цзэн Гофань сразу после того, как узнал от своего приятеля о подробностях переворота, записал в своем дневнике: «Меня поражает ум вдовствующей императрицы, решительность ее действий, на которые даже великие монархи прошлого не смогли осмелиться. Моя душа преисполнена восхищением и трепетом перед нею».

Великий князь Гун находился практически под таким же впечатлением. Представители его лагеря призвали ее, а не их великого князя взять на себя заботу об их стране. Данное предложение, вне всякого сомнения, с самого начала поступило от него самого. Даже притом, что при Цинской династии подобного не происходило, эти сановники заявили, что прецедент можно отыскать во временах других династий, правивших больше 1700 лет назад. Они принесли список вдовствующих императриц, осуществляющих руководство страной от имени своих малолетних сыновей. И только одна женщина в китайской истории по имени У Цзэтянь (624–705) недвусмысленно объявила себя «императором» и полноправно правила страной. За что ее постоянно осуждали. Поддержку Цыси оказывали в силу понимания того, что ее политическая власть носила переходный характер, и заканчивалась ее роль с достижением сыном положенного возраста.

Цыси сначала подумывала о том, чтобы назначить регентом великого князя Гуна, но теперь в ее убеждениях произошел перелом. Она самостоятельно пришла к власти, при этом сам великий князь только лишь выполнял ее распоряжения, поэтому ее уверенность в собственных силах укрепилась неимоверно. В конечном счете она присвоила ему звание великого советника – ичжэнван, и всем стало понятно, кто в стране главный человек. На великого князя Гуна посыпались редкие почести, от которых он пытался отказываться, подчас даже со слезами на глазах. Возможно, он искренне считал, что не заслуживает их. Он готов был и дальше преданно служить Цыси и их общему делу.

На девятый день десятой луны 1861 года, то есть накануне двадцать шестого дня рождения Цыси, от имени императора на всю империю объявили, что «впредь всеми государственными делами будут заниматься две вдовствующие императрицы, которые должны отдавать распоряжения великому советнику, и члены великого совета будут их исполнять. Указы будут по-прежнему издаваться от имени императора». Цыси заняла место истинного правителя Китая. В то же время она считала себя обязанной объявить о том, что править страной ее или императрицу Чжэнь заставляет нужда, а не прихоть. Они всего лишь откликнулись на страстные просьбы великих князей и министров, которые умоляли их в эти сложные времена исполнить свой долг. Она просила подданных правильно понять их дилемму и обещала передать бразды правления юному императору, как только тот созреет для власти.

Накануне дня ее рождения при пасмурной погоде, когда небо затянули тучи, а в воздухе повисла изморось, состоялась коронация ее сына Цзайчуня, которому при вступлении на престол присвоили имя император Тунчжи. Это имя означало девиз его правления: «Порядок и благоденствие», то есть конфуцианский идеал того, что должно принести обществу толковое исполнение власти[14]. В семь часов утра августейшего мальчика привели в самый просторный зал Запретного города под названием павильон Высшей гармонии – Тайхэ. Одетого в желтый парчовый халат, расшитый золотыми драконами, летящими на фоне красочных облаков, мальчика усадили на золотой лакированный трон, украшенный девятью позолоченными драконами. Множество драконов окружало его в виде резьбы на ширме, стоящей сзади, на несущих опорах и на потолке, где, свившиеся вместе в самом центре, они держали в зубах свисавший с потолка огромный серебряный шар. Замысел состоял в том, что этот шар должен упасть на голову того, кто сядет на трон, не имея предписания на место монарха. Все в Китае свято верили в такой исход дела. Даже сама Цыси ни разу не пробовала сесть на этот трон[15].

Напротив трона находился прямоугольный стол, украшенный позолотой и застланный отрезами желтой парчи в виде приносящего удачу покрова. Он стоял на желтом ковре. На столе лежал свернутый свиток, на который нанесли текст высочайшего манифеста о назначении нового императора. Желтый свиток с текстом, составленным на китайском и маньчжурском языках, в развернутом виде достигал длины нескольких метров, и на нем стояла большая официальная печать нового императора. Загадочности и торжественности мероприятию придавали четыре бронзовые курильницы на высоких подставках, из которых распространялись облака благовоний. В помещении царил мрак, зато белую мраморную террасу снаружи, величественность трем уровням которой придавали резные балюстрады и крутые лестницы, освещало яркое солнце. Ниже, как раз напротив павильона, находилась мощеная площадка в 30 с лишним квадратных метров, заполненная теперь высшими чиновниками и служащими, собравшимися здесь еще до рассвета и выстроившимися в строгом соответствии с положением в обществе. Под развевающимися разноцветными знаменами и балдахинами, в сопровождении торжественной музыки колоколов и барабанов они периодически становились на колени и простирались ниц перед новым императором.