Читаем без скачивания Императрица Цыси. Наложница, изменившая судьбу Китая. 1835—1908 - Цзюн Чан

Вернувшись после аудиенции в свои палаты, полновластные женщины вели беседы, переодевшись в неофициальное и более уютное платье, сняв украшения, существенно утяжелявшие их прически. Они брали из желтой шкатулки ежедневные доклады и, быстро освоив придворные традиции, загибали уголок страницы или проводили на нем ногтем бороздку. Это значило: «Доклад зарегистрирован», «Действовать согласно указанию» и т. п. Большая часть рутинной работы посвящалась чисто управленческим вопросам, таким как одобрение назначений чиновников на посты. С подобными делами императрица управлялась самостоятельно, и львиную долю документов такого рода она скрепляла одной только своей печатью. Полностью на откуп Цыси отдавалась сфера политики. На протяжении двух десятков лет до самой кончины императрицы Чжэнь в 1881 году этот женский дуэт работал в полном согласии. Самым выдающимся их подвигом считается то, что на протяжении всей своей жизни эти женщины сохранили дружеские отношения и оставались политическими соратниками. Один американский миссионер оценил этот подвиг как «практически единственный подобный пример в истории человечества».

Получило широкое распространение мнение о том, что все решения за Цыси, называемую «полуграмотной женщиной», располагающей узким кругозором и бедным жизненным опытом, принимал великий князь Гун. Однако на основании многочисленных документов, проходивших между ними, а также между Цыси и чиновниками, складывается прямо противоположная картина: на самом деле великий князь Гун и все остальные вельможи находились в прямом подчинении у Цыси и последнее слово всегда оставалось за ней. Она, разумеется, постоянно интересовалась мнением великого князя Гуна и иногда обсуждала актуальные проблемы с представителями верхнего эшелона власти. Распоряжения она потом отдавала в устной форме представителям Верховного совета, а те или их секретари формулировали в виде указов. После их одобрения она и императрица Чжэнь проставляли на готовых документах свои печати. Следуя цинским правилам, верховным советникам (в том числе великому князю Гуну) запрещалось что-либо дополнять или менять в тексте указа.

В качестве проверяющей политические решения инстанции в династии по традиции сформировалась категория контролеров – цензоров юйши, числившихся официальными «порицателями». Кроме того, Цыси поощряла критические замечания со стороны остальных чиновников. Именно она содействовала привлечению к государственным делам эрудитов, хотя традиционно от участия в политической жизни их всячески ограждали. Эти неформальные «оппоненты» бюрократии превратились во влиятельную силу на местах и приобрели общее название цинлю, или «чистый поток», означавшее то, что они стоят выше корыстных интересов. Не обходили они вниманием и саму Цыси. На протяжении многих лет министры правительства жаловались на то, что такие нападки осложняют их работу, однако Цыси даже не пыталась унять «чистый поток». Подсознательно она должна была знать, что ее правительству необходимо слышать голоса носителей иного мнения. Среди этих носителей альтернативного мнения она выделяла выдающихся деятелей и назначала их на высокие государственные посты. К ним следует причислить Чжана Чжидуна, ставшего одним из самых видных реформаторов Китая. Цыси старалась учитывать мнение большинства, но окончательное решение всегда оставалось за ней.

Управление империей требовало больше ораторских навыков и знаний трудов классиков, чем располагала Цыси. Поэтому она занялась устранением имевшихся у нее пробелов с помощью грамотных евнухов. Занятия с ней проводились в манере чтения перед сном и приходились на время послеобеденного отдыха или на ночь. Обычно она, скрестив ноги, садилась на постель с книгой стихотворений или трудом одного из классиков в руках. Евнухам отводилось место на подушке на полу у низкого столика. Сначала они читали ей тексты, а она читала их вслед за ними. Урок заканчивался, когда Цыси просто засыпала.

При Цыси Китай вступил в период продолжительного мира с Западом.

Представители британского правительства, например, обращали внимание на то, что «китайцы теперь готовы налаживать близкие отношения с иностранцами и совсем… не стремятся ни к какому предотвращению связей с ними». А «поскольку политика китайских властей состоит в поощрении торговли с государствами всего мира, было бы самоубийственным с нашей стороны отказываться от помощи нынешнему просвещенному правительству Китая…». В связи с этим власти Британии и прочих держав приняли на вооружение «политику сотрудничества». «Наш нынешний курс, – завил лорд Пальмерстон, занимавший в то время пост премьер-министра, – состоит в том, чтобы укреплять Китайскую империю, наращивать ее доходы и помочь ее властям в деле строительства современных военно-морских сил и армии».

Великий князь Гун, возглавлявший первое внешнеполитическое ведомство Китая, а также Верховный совет, прекрасно ладил с западными дипломатами. Его считали очаровательным человеком. Дед Митфорда Альгернон Фриман-Митфорд говорил, что тот «расточал шутки и радость», даже притом, что казался человеком «с беспечными манерами»: «Мой монокль служил нашему великому князю настоящей палочкой-выручалочкой. Как только ему катастрофически не хватало аргументов или никак не получалось подобрать достойный ответ, он выдерживал паузу, а потом в восхищении выбрасывал вперед руки и, показывая на меня, кричал: «Монокль! Превосходно!» Таким образом отвлекая внимание на меня, он выигрывал время для обдумывания своего ответа».

Ближайшая выгода для Цыси от таких новых дружеских отношений состояла в том, что представители западных держав помогли ей в разгроме тайпинов. К 1861 году эти мятежные земледельцы уже на протяжении десятилетия вели ожесточенные схватки в центральной части Китая. Они удерживали крупные участки плодороднейших угодий страны в долине реки Янцзы, а также несколько богатейших городов, в том числе Нанкин, провозглашенный столицей тайпинов, от которого было рукой подать до Шанхая. Так как мятежники причисляли себя к христианам, европейцы поначалу испытывали к ним определенное сочувствие. Но такое заблуждение прояснилось, когда все совершенно определенно осознали весьма далекое отношение тайпинов к христианству. Вожак их Хун Сюцюань на длительное время ввел для рядовых своих сторонников полное воздержание от половой жизни и назначил смертную казнь для нарушителей этого своего запрета, даже если речь шла о мужьях и женах. При этом он официально установил право своих ближайших подручных иметь по 11 жен, а для себя подобрал 88 спутниц жизни. Он написал больше 400 «стишат» с описанием того, как его должна обслуживать женщина, то есть служить Солнцу, как он сам себя называл. Но беда заключалась далеко не в этом, а в той жестокости и бессмысленности, с какой орды вооруженных земледельцев истребляли местных жителей, жгли деревни и города после их захвата. Они полностью опустошили территории, сопоставимые с Западной и Центральной Европой, вместе взятыми. Автор статьи в газете «Вестник Северного Китая» (North China Herald), выходящей на английском языке, пришел к заключению, что «вся история тайпинов представляет собой непрерывную череду кровопролитий, грабежей и нарушений установившегося порядка. А [их] продвижение с юга на север, а теперь на восток нашей многострадальной страны постоянно сопровождается опустошением, голодом и эпидемиями». Враждебность мятежники проявляли и по отношению к европейским христианам: они отвергли их просьбу не трогать Шанхай. Напротив, тайпины попытались захватить этот город, чем создали угрозу деловой жизни и спокойствию представителей Запада.