Читаем без скачивания Старик Хоттабыч (1958, илл. Ротова) - Лазарь Лагин

Великаны снова пали ниц и, изрыгая пламя, покорно проревели:

– Повелевай нами, о могучий наш господин!

– Встаньте, пожалуйста! Я вас прошу немедленно встать, – сконфузился Волька. – Ну куда это годится – падать на колени! Прямо феодализм какой-то! Да встаньте вы наконец, и чтоб этого больше не было – этого пресмыкательства! Стыдно!.. Честное пионерское, стыдно!

Ифриты, недоуменно поглядывая друг на друга, поднялись на ноги и молча вытянулись в прежней напряжённой позе «на караул».

– Ну, вот ещё что! – сказал Волька, всё ещё сконфуженный. – Пойдём, Хоттабыч, посмотрим твои дворцы. – И, перепрыгивая сразу через несколько ступенек, он вошёл внутрь дворца.

– Это не мои дворцы. Это твои дворцы, – почтительно возразил старик, следуя за Волькой.

Но тот пропустил слова Хоттабыча мимо ушей.

Первый дворец был целиком из драгоценного розового мрамора. Его восемь тяжёлых резных дверей, изготовленных из сандалового дерева, были украшены серебряными гвоздями и усыпаны серебряными звёздами и ярко-алыми рубинами.

Второй дворец был из голубоватого мрамора. В нём было десять дверей из редчайшего эбенового дерева. Они были украшены золотыми гвоздями и усыпаны алмазами, сапфирами и изумрудами.

Посреди этого дворца поблёскивал зеркальной гладью просторный бассейн, а в нём плескались золотые рыбы, каждая величиной с доброго осетра.

– Это вместо твоего маленького аквариума, – застенчиво объяснил Хоттабыч. – Мне кажется, что только таким аквариумом ты можешь пользоваться, не роняя своего высокого достоинства.

«Д-да, – подумал Волька, – попробуй-ка взять в руки этакую золотую рыбку – без рук останешься».

– А теперь, – сказал Хоттабыч, – окажи мне честь и окинь благосклонным взором третий дворец.

Они вошли в чертоги третьего дворца, блиставшего таким великолепием, что Волька ахнул:

– Да ведь это вылитое метро! Ну прямо станция «Комсомольская кольцевая»!

– Ты ещё не всё видел, о благословенный! – оживился Хоттабыч.

Он вывел Вольку на улицу. Великаны взяли немедленно мечи «на караул», но Хоттабыч, не обращая на них внимания, указал мальчику на полированные золотые доски, украшавшие сверху входы во дворцы. На каждой из них были высечены одни и те же надписи, от которых Вольку сразу бросило и в жар и в холод:

«Дворцы эти принадлежат благороднейшему и славнейшему из отроков этого города, красавцу из красавцев, умнейшему из умных, преисполненному неисчислимых достоинств и совершенств, непоборимому и непревзойдённому знатоку географии и прочих наук, первейшему из ныряльщиков, искуснейшему из пловцов и волейболистов, непобедимому чемпиону комнатного биллиарда и пинг-понга – царственному юному пионеру Вольке ибн Алёше, да славится во веки веков имя его и имя его счастливых родителей».

– С твоего позволения, – сказал Хоттабыч, которого распирало от гордости и счастья, – я хотел бы, чтобы ты, поселившись в этих дворцах вместе с твоими родителями, уделил и мне уголок, дабы твоё новое местожительство не отделяло меня от тебя и я имел бы возможность во всякое время выражать тебе своё глубокое уважение и преданность.

– Так вот, – ответил Волька после некоторого молчания, – во-первых, в этих надписях маловато самокритики… Но это, в конце концов, не важно. Это не важно потому, что вывески вообще надо заменить другими.

– Я понимаю тебя и не могу не обвинить себя в недомыслии, – смутился старик. – Конечно, надо было сделать надписи из драгоценных камней. Ты этого вполне достоин.

– Ты меня неправильно понял, Хоттабыч. Я хотел бы, чтобы на доске было написано, что эти дворцы являются собственностью РОНО. Видишь ли, в нашей стране дворцы принадлежат РОНО… или санаториям.

– Какому такому РОНО? – удивился старик.

Волька неправильно истолковал восклицание Хоттабыча.

– Всё равно какому, – простодушно ответил он, – но лучше всего Краснопресненскому. В этом районе я родился, вырос, научился читать и писать.

– Я не знаю, кто такой этот РОНО, – произнёс Хоттабыч с горечью в голосе, – и вполне допускаю, что он достойный человек. Но разве РОНО освободил меня из тысячелетнего заточения в сосуде? Нет, это сделал не РОНО, а ты, прекраснейший отрок, и именно тебе, или никому, будут принадлежать эти дворцы.

– Но пойми же…

– И не хочу понимать! Или тебе, или никому!

Волька ещё никогда не видел Хоттабыча таким разъярённым. Его лицо побагровело, глаза, казалось, метали молнии. Видно было, что старик еле сдерживается, чтобы не обрушить свой гнев на мальчика.

– Значит, ты не согласен, о кристалл моей души?

– Конечно, нет. Зачем они мне дались, эти дворцы? Что я – клуб, учреждение какое-нибудь или детский сад?

– Иэхх! – горестно воскликнул тогда Хоттабыч и махнул руками. – Попробуем другое!..

В то же мгновение дворцы расплылись в своих очертаниях, заколыхались и растаяли в воздухе, как туман, развеянный ветром. С воплями взвились вверх и исчезли великаны…

XXII. Один верблюд идёт…

Зато теперь двор был полон тяжело нагруженных слонов, верблюдов и ослов. В раскрытые ворота продолжали прибывать всё новые и новые караваны. Крики чернокожих погонщиков, одетых в белоснежные бурнусы, сливались с трубными звуками, которые издавали слоны, с воплями верблюдов, с рёвом ослов, с топотом сотен копыт, с мелодичным позвякиванием колокольчиков и бубенцов.

Коротенький, до черноты загорелый человек в богатой шёлковой одежде слез со своего слона, вышел на середину двора, троекратно ударил палочкой из слоновой кости по асфальту, и из мостовой вдруг забил мощный фонтан. Сейчас же погонщики с кожаными вёдрами озабоченно выстроились в длинную очередь, и вскоре двор заполнился сопеньем, чмоканьем и пофыркиванием жадно пивших животных.

– Всё это твоё, о Волька! – воскликнул Хоттабыч, стараясь перекричать гам, стоявший за окном. – Прошу тебя, прими благосклонно мой скромный дар.

– Что – всё? – спросил оглушённый шумом Волька.

– Всё. И слоны, и верблюды, и ослы, и всё золото и драгоценности, груженные на них, и люди, состоящие при этих грузах и животных. Всё это твоё!

Час от часу становилось не легче. Только что Волька чуть не стал владельцем трёх роскошных, но совершенно ненужных ему дворцов. А сейчас он становился сразу обладателем несметного количества драгоценностей, слоновладельцем и, так сказать, на сладкое – рабовладельцем!

Первой мыслью было умолить Хоттабыча убрать его никчёмные дары, пока ещё никто их не заметил.

Но Волька сразу же вспомнил историю с дворцами. Если бы он потолковей повёл тогда разговор, можно было, пожалуй, сделать так, чтобы дворцы остались украшать собой город.

Одним словом, нужно было выиграть время для размышлений и выработки оперативного плана.

– Знаешь что, Хоттабыч? – сказал он, стараясь говорить как можно непринуждённей. – А не покататься ли нам на верблюде, пока люди управятся с караваном?

– С радостью и удовольствием, – доверчиво отвечал старик.

Через минуту двугорбый корабль пустыни, величественно покачиваясь и надменно оглядываясь по сторонам, вышел на улицу, неся на своей спине взволнованного Вольку и Хоттабыча, который чувствовал себя как дома и томно обмахивался шляпой.

– Верблюд! Верблюд! – обрадовались ребятишки, выскочившие на улицу одновременно и в таком количестве, как будто для них было привычным делом ожидать в это время появления верблюдов.

Они тесным кольцом окружили невозмутимое животное, возвышавшееся над ними, как двухэтажный троллейбус над тележками с газированной водой. Какой-то мальчишка скакал на одной ноге и восторженно вопил:

Едут людиНа верблюде!..Едут людиНа верблюде!..

Верблюд подошёл к перекрёстку как раз тогда, когда на светофоре загорелся красный свет. Не приученный к правилам уличного движения, он хладнокровно переступил жирную белую черту на мостовой, хотя перед нею было большими буквами написано: «Стоп!» Но напрасно Волька старался удержать хмурое животное по эту сторону черты. Корабль пустыни, спокойно перебирая ногами, продолжал свой путь прямо к милиционеру, который уже вытащил из сумки квитанционную книжку для взимания штрафа.

Вдруг раздался громкий рёв сирены, заскрежетал тормоз, и под самым носом хладнокровно посапывавшего верблюда остановилась голубая автомашина. Из неё выскочил шофёр и принялся честить и верблюда и обоих его седоков.

Действительно, ещё одна секунда – и произошло бы непоправимое несчастье.

– Попрошу поближе к тротуару, – вежливо проговорил милиционер и приложил руку к козырьку.

Вольке с трудом удалось заставить верблюда подчиниться этому роковому распоряжению.