Читаем без скачивания Три стервы - Титью Лекок

В течение получаса Эма танцевала одна за своей баррикадой, потом ей стало смертельно скучно. Она об этом не задумывалась, но смутное беспокойство из-за отсутствия Блестера все же имело место. Днем она отправила ему несколько настойчивых приглашений, но не получила ответа. Возможно, он действительно обиделся… Но гораздо важнее было обсудить все, что она узнала за день. Пока же ей приходилось каждые две минуты ковыряться в своих треках, и несмотря на то, что соображала она быстро, промежутки были слишком короткими, чтобы успеть прийти к какому-нибудь выводу.

She’s a hunter you’re the foxThe gentle voice that talks to youWon’t talk foreverIt’s a night for passionBut the morning means goodbyeBeware of what is flashing in her eyesShe’s going to get you[6]

Эма решила отложить на время проблему “Общей реформы политики чего-то там”. Она дождется, пока Фред все разузнает, и тогда вернется к этому. Что касается всего остального, то пока у нее нет никаких конкретных следов, однако связь между Шарлоттой и министерством культуры уже установлена – через проект “Да Винчи”. Из реакции министра следовали две вещи: данное досье ей известно, и она не имеет ни малейшего желания говорить о нем. Учитывая его содержание, министра можно понять. Даже если операции, описанные в нем, стопроцентно законны, они никогда не будут одобрены общественным мнением. Но именно их обнародование в СМИ и входило в намерения Шарлотты. Не нужно считать, будто у Эмы поехала крыша: она не утверждает, что госпожа министр забралась в квартиру Шарлотты, чтобы выстрелить ей в рот. Но если были задействованы определенные экономические интересы…

All that she wants is another babyShe’s gone tomorrow boyAll that she wants is another babyAll that she wants is another babyShe’s gone tomorrow boyAll that she wants is another baby

Температура в баре поднялась на несколько градусов. Хороший танцпол – лучшее средство поверить, что уже лето. С этим не поспоришь. Левее, недалеко от бара, Габриэль что-то живо обсуждала с Фредом, сопровождая свои слова бурной жестикуляцией. После ее очередной реплики Фред расхохотался. Рядом с ними парочка самозабвенно целовалась под скептическим взглядом толстого Робера, протиравшего стаканы. Эмин взгляд скользнул вдоль стойки к входной двери, которая как раз открылась. Она всмотрелась и узнала Блестерову шапку “пингвин”. Этот головной убор был самым смешным из всех, что она когда-либо видела. Нечто вроде ушанки с пришпиленной сверху большой мягкой игрушкой-пингвином. Блестер купил ее в парке аттракционов, а потом она валялась без пользы в его гостиной, пока в один прекрасный день Эма не положила на нее глаз. По какой-то загадочной причине от одного вида этой шапки ей становилось радостно. И тогда у них появилась традиция: в дни, когда Эма была в дурном настроении, Блестер надевал ее, чтобы снять напряжение, но делал это всегда у себя дома. Впервые Эма видела, чтоб он надел пингвина на улицу. Она тряхнула головой, а он, улыбаясь во весь рот и поминутно повторяя “извините, простите, позвольте пройти”, пробирался сквозь толпу. Он выглядел веселым, словно нашкодивший-ребенок.

– Видишь? Я надел пингвина в знак мира.

Они стояли друг напротив друга, и когда он кивнул, лапки пингвина дернулись. Она почувствовала, что, как ни глупо, растрогана до слез.

– Я боялась, что ты не придешь, – призналась она.

– Ты без Алисы?

Эма перестала сдерживать свое раздражение из-за предательства друзей, которые наверняка прямо сейчас трахаются. Чтобы утешить ее, Блестер пошел за выпивкой. Постепенно вечер становился все лучше и лучше. Он вернулся с водкой и пивом.

– И как прошло сегодняшнее интервью? – спросил он, снимая шапку.

– Ну уж нет! Надень ее, пожалуйста! Погоди, вот так. – Она натянула ее до самых его ушей и с восторгом разглядывала Блестера. – Предупреждаю, рассказ займет много времени. Это было не настоящее интервью. Я отправилась выуживать инфу у госпожи министра.

Она пересказала ему все перипетии сегодняшнего дня, особо выделив вопрос расследования и лишь мимоходом упомянув, что парень с какашками пытался ее клеить, а она, разумеется, его послала. В заключение она спросила у Блестера, как он оценивает реакцию министра.

This style seems wildWait before you treat me like a stepchildLet me tell you why they got me on fileCause I give you what you lack[7]

– Если честно, по-моему, ты немного преувеличиваешь. Возможно, у нее и правда больше не было времени на разговоры. И ты сама сказала, что она отвратительно вела себя все интервью.

– Конечно. Но она стала совсем другой, когда я заговорила о “Да Винчи”.

– А может, и нет. Ты же ее не знаешь. Что, если для нее это нормальное поведение?

– Послушай, но я же там была. Я ее видела.

Although I live the life that of a residentBut I be knowin’ the scheme that of the presidentTappin’ my phone whose crews abusedI stand accused of doing harmCause I’m louder than a bomb

– А что ты на самом деле видела? Что она напряглась, потому что ей надоело с тобой разговари-вать?

– Нет, все было не так, можешь мне поверить!

Он равнодушно пожал плечами.

– Если для тебя это так важно, верю, – согласился он, иронически ухмыляясь.

– Но почему ты считаешь, будто я придумываю?

В раздражении Эма заговорила визгливо.

I’m called the enemy – I’ll never be a friendOf those with closed minds, don’t know I’m rapidThe way that I rap itIs makin’ em tap it, yeah

– Сказать честно? Мне кажется, ты должна скорбеть по своей подруге, а не пытаться отыскивать подозрительные знаки и сигналы там, где их нет.

– Как ты можешь такое говорить?

– Да что ты нервничаешь?

– Я нервничаю, потому что это невыносимо. Я с тобой делюсь важными вещами, а ты мне не веришь.

– Но в этом нет ничего страшного.

– Для тебя – ничего страшного. Тебе на это плевать. А для меня – речь идет о моей лучшей подруге, у которой пуля снесла пол-лица.

Он положил своего пингвина на диджейский пульт.

Just thinkin’ I’m breakin’ the beats I’m rappin’ onCIA FBIAll they tell us is liesAnd when I say it they get alarmedCause I’m louder than a bomb

– Погоди. Ты хотела узнать мое мнение. Если тебе нужно услышать, что ты права, задай вопрос любому парню в этом зале. Он будет рад угодить тебе. А я искренне отвечаю, что я по этому поводу думаю. Ты заводишься не пойми отчего.

– При чем здесь какие-то парни? Считаешь, ты единственный мужчина на свете, который принимает меня всерьез?

– Проехали. Я ничего не говорил. Абсолютно бессмысленный разговор. Эй, внимание, пора ставить новую песню.

– Ну нет! Так легко ты не отделаешься! – Одновременно она щелкала по своему плееру.

Go away – get away, get away, get a-way,Every wet nurse refused to feed himElectrolyte smell like semantI promise not to sell tour perfumed secrets[8]

– Ты считаешь, что можно наговорить мне уйму гадостей, а потом свалить?!

– Да ничего такого я тебе не говорил! Стою и спокойно тебя слушаю.

– Черт тебя побери, прекрати выливать на меня ушаты презрения!

– Ты шутишь? Я? Презрение? Я делаю для твоего вечера флаер и не слышу ни слова благодарности, прихожу в идиотской шапке, чтобы доставить тебе удовольствие, а теперь ты еще на меня орешь?! Знаешь, что я тебе скажу? Ты меня задолбала!

Он развернулся и ушел.

You can’t fire me because I quitThrow me in the fire and I won’t throw a fit

Эму трясло от ярости. Первая мысль – лучше бы она трахнулась с говнометателем. Это бы привело его в чувство. Она старается, а этот козел даже не замечает. Она отказывалась признавать, что оба они завязли в паутине скандала.

Назавтра Эма пришла на работу почти вовремя, но стоило ей устроиться в кресле, как зазвонил телефон на ее столе. Она покосилась на Блестера, но тот передвинул стул и теперь сидел к ней спиной.

– Алло?

– Эма! Ко мне в кабинет! Прямо сейчас!

Когда вызывает шеф, это всегда плохой знак. Если к тому же он предпочитает звонить по телефону, вместо того чтобы пройти два шага по коридору, дела решительно плохи. За два года он вызывал Эму трижды. Первый раз, чтобы подписать трудовой договор, второй – чтобы объявить, что отчет о выставке Софи Калль не соответствует теме рубрики “Культура”, и в третий – чтобы сообщить, что график посещения редакции не настолько гибок, как ей, по всей видимости, кажется.

Она встала, сердце стучало, как барабан, а ноги подкашивались. Эма сделала глубокий вдох и сказала себе, что сегодня наверняка не ее день, но бывает и хуже. Да, временами главный ведет себя несимпатично, но он не фашист. И не сожрет ее с потрохами. Двигаясь по коридору, она пыталась представить Вселенную и убедить себя, что в ее масштабах втык от шефа – ерунда, полная ерунда. Сотни миллионов человеческих существ пережили с незапамятных времен несравнимо худшие испытания. Все же ее ждет не Варфоломеевская ночь. Стоит перетерпеть неприятные минуты, и потом все наладится. В порыве страха, нахлынувшего перед тем, как она постучалась, Эма поклялась себе, что больше никогда в жизни не опоздает. Просто необъяснимо, почему ей стукнуло в голову являться на работу, когда попало. Ее сожаления были, конечно, столь же искренними, сколь и обусловленными ситуацией.