Читаем без скачивания Полезное с прекрасным - Андреа Грилль

Завернув в супермаркет, в который обычно никогда не ходит, Фиат покупает что подешевле на ужин, зато во фруктовой лавке берет килограмм вишни по безумной цене: сезон давно прошел.

Отпирая дверь квартиры, он слышит несмелое ржание лошадки. Пока ходил по магазинам, он надеялся, что она исчезнет — необъяснимым образом, как появилась, — что все окажется галлюцинацией, болезненной реакцией на стресс, в котором он пребывает все эти дни. Но лошадка никуда не делась. Она живая, из плоти. А возле нее на полу два свежих конских яблочка, каждое с мячик для пинг-понга. Фиат берется за веник, спускает яблочки в унитаз. Потом наливает в раковину воды, туда же средство для мытья посуды и добрый стакан уксуса, намочив этим раствором тряпку, протирает пол в кухне. Лошадку он временно выдворил в прихожую, уповая на то, что добавки не последует. Очень удобная в обращении лошадка, стоит себе спокойно между башмаками и зонтиками.

Покончив с уборкой, Фиат обрабатывает десятка два вишен. Надрезает каждую, вытаскивает косточку, сует внутрь кофейное зерно. Наполнив фаршированными вишнями плоскую пластмассовую миску, он наливает в другую посудину воды и все это относит мусангу. Как всегда, приходится некоторое время его поискать, у зверька редкий талант прятаться в совершенно пустом помещении. Сегодня он спит под ворохом старых полотенец и тряпок. И как всегда, во сне он выглядит на зависть спокойным, расслабившимся, лапки вытянуты, передние повернуты так, что видны темные подушечки.

Фиат, вздыхая, возвращается в гостиную. Ему-то сон не приносит отдохновения. Проснувшись утром, он часто замечал, что мышцы лица ноют, как будто он всю ночь напролет корчил жуткие гримасы.

Итак, с делами покончено. Вот если бы еще не лошадка… Я превратился в уборщика сортиров для четвероногих, которым не место в жилом доме, — думает Фиат. — Домашнее животное, призванное служить и быть полезным человеку, в миниатюрной версии стоит сейчас в прихожей, оно не служит и не приносит пользы, скорей наоборот. Оно сослужило бы ему службу, если бы сгинуло.

— Проваливай, дорогуша, — говорит он лошадке. Она же что-то сказала, в самом начале, и очень внятно, однако теперь, когда ему необходимо с ней поговорить, только ржет и фыркает. От лошадки нужно избавиться, надо отвести ее на пастбище, там она будет щипать траву, скакать наперегонки с другими лошадьми, если, конечно, они не затопчут ее насмерть. Но это уж не его забота. Достав из холодильника морковку, он несколько минут греет ее в руках, наверняка ведь лошадям непривычно и неприятно есть холодное. Наконец он протягивает ей морковку. Лошадка с аппетитом хрупает. Ага, теперь ясно, чем ее подкупить.

Сунув две морковки в карманы джинсов, он берет лошадку на руки. Она худенькая, пять, от силы шесть кило в ней. Тонкие ребрышки проступают под кожей. В лифте он, слава Богу, один, а на улице он чувствует себя уже гораздо свободнее, идет себе с лошадкой под мышкой, что тут такого? Ее можно принять за игрушечную. Мягкая игрушка с механизмом внутри, который заводится, если поболтаешь ее из стороны в сторону. Наручные часы такие бывают. Она заводная, — скажет он, если вдруг кто спросит. Завелась, потому что я уже некоторое время ношу ее с собой.

Люди всему верят, что ни расскажи, — внушает себе Фиат, чтобы не трусить, — если рассказываешь убежденно и сам веришь своим басням. Мне надо верить, что ты игрушечная, шепчет он на ухо лошадке. Она в ответ покачивает ногами.

Фиат садится в трамвай, в первый вагон. А едет он к собору. Он вспомнил, что за собором, совсем близко, начинаются луга, на которых пасется скот. На остановках Фиат носком ботинка выкидывает в дверь конские яблочки, то и дело падающие на пол. Всего — семь. И откуда только берутся, ведь лошадка кроме одной морковки ничего не ела. Были бы деньги, он сел бы в такси, все оказалось бы проще. А нельзя ли разжиться деньгами с помощью лошадки? Может быть, Финценса осенит какая-нибудь идея? Прежде чем отнести лошадку на пастбище, надо показать ее Финценсу. Она несмело топчется на коленях у Фиата, хрупкие копытца не толще его большого пальца.

Пятерка — единственный трамвай, на котором Фиат иногда ездит по городу. Маршрут проходит по семи главным улицам и пересекает тринадцать перекрестков, он сосчитал. В начале их знакомства с Финценсом он часто ездил в собор, чтобы составить другу компанию за обедом. Финценс каждый день ездит на пятерке. От ее конечной остановки можно пешком дойти до зоопарка. Фиат же чаще ездил в зоопарк на электричке, потому что от станции ближе до главного входа, и вообще он больше привык к поездам. И вдруг он вспоминает о своих коллегах по зоопарку, о Майе, потом о женщине в поле, о разноцветных бумажных змеях, которых запускал для нее. Заметила ли она, что эти знаки внимания прекратились? Он надеется, он убеждает себя, что заметила. Ему так не хватает теперь этого занятия — в магазине выбирать змеев, потом, отпустив леску, смотреть, как пестрые бумажные квадраты реют в воздухе, прежде чем упасть. Ему не хватает меняющейся линии горизонта за окнами поезда. Нет, мирная домашняя жизнь не для него. Когда он едет куда-нибудь, когда садится в трамвай или поезд, на душе сразу становится веселей. Лошадка притихла. Лежит тихонько у него на коленях, дышит ровно, ее широко раскрытые глаза блестят.

Дружба — величайшее благо на свете, — так решили они с Финценсем, когда еще довольно часто вместе обедали, — собственно говоря, это было совсем недавно. И поклялись, что будут в меру своих возможностей делать друг для друга всё. В меру своих возможностей — потому что никогда не знаешь, что значит «всё», — уточнил тогда Финценс. Это было в самом начале апреля, вечером.

Финценс в тот вечер рассказывал об Алексисе Зорбе, герое романа Никоса Казандзакиса[5]. Зорба верно последовал за своим другом-писателем на Крит, чтобы строить там канатную дорогу. Если будет канатная дорога, то могла бы возобновиться добыча угля в шахте, которая досталась писателю в наследство, — друзья надеялись разбогатеть. Они не разбогатели — канатная дорога обрушилась, — но до конца жизни сохранили свою дружбу.

«По сути, мы как эти двое», — сказал Финценс, делая величественный жест, он тогда еще не подозревал в чем сходство Фиата с Алексисом Зорбой — прежде всего в том, что он однажды тоже пустит на ветер деньги друга.

Трамвай останавливается. Лошадку прижимает к животу Фиата. Вздрогнув и очнувшись от задумчивости, он узнает перекресток: это здесь таксист высадил их из машины. И как той ночью, Фиат опять тащит куда-то животину. Ну, точно Ганс-Счастливчик из сказки, который бродил по свету с гусем под мышкой. Но гуся, конечно, носить с собой удобнее, а счастье заставляет себя ждать.

Трамвай дает звонок к отправлению, но не трогается. Впереди застрял автобус-«фольксваген», пытавшийся повернуть, хотя поворот тут запрещен. И вдруг Фиат вздрагивает: на перекрестке — женщина, в потоке сигналящих машин она подходит к автобусу, к его окну, словно хочет заговорить с водителем. Но тому не до нее. Она поворачивает голову, что-то высматривает. Увидев женщину в профиль, Фиат мгновенно соображает, что знает ее — тогда, ночью, он, можно сказать, видел ее только в профиль. Она! Женщина той ночи, когда Фиат стал преступником. В руках у нее кусок картона, она поднимает его к окну автобуса.

Лошадка издает ржание, и Фиат опять вздрагивает. Испуг сменяется радостью: он нашел ее, женщину той ночи, и они с ней коллеги! (Бывшие; они были коллегами до того, как он стал предпринимателем, коммерсантом).

Трамвай наконец трогается. Автобус убрался с перекрестка. На светофоре зеленый. «Коллега» стоит на обочине и ждет, когда опять загорится красный.

17. Salvatrix

Африканское кофейное дерево. Плоды не содержат кофеина. Доля в мировой торговле кофе незначительна.

— С этим сюда нельзя! Подожди на улице. Что за идея…

Фиат стоит перед позолоченной статуей Мадонны с младенцем, отчасти ее загораживая. Вплотную к Фиату притискивается группа туристов, кто-то его толкает. Похоже, никто не замечает, что рядом с Мадонной — человек! Он, конечно, не дал бы себя позолотить, но вот вам доказательство: люди только золото и замечают. А он, какой есть, никому не интересен. И даже с невероятно маленькой лошадью под мышкой. Даже Финценс как будто не обращает на нее внимания, вообще он совсем не рад неожиданному приходу Фиата. Жестом показывает, мол, уйди от статуи, топай на улицу через резную двустворчатую дверь с надписью «выход».

Фиат не вполне понимает, чем Финценс недоволен, — ну, пришел в собор, что тут плохого? Собор место нейтральное. Если бы его спросили, что это за странная лошадь, если бы возмутились, что он принес животное в храм Божий, Фиат возразил бы, что принес лошадь, потому как хочет помолиться святому Франциску Ассизскому. Попросить святого, чтобы лошадка выросла до нормальных размеров и стала спасительницей его крестьянского хозяйства, ибо он разорен, так как единственная кобыла в его хозяйстве вот уже три года приносит жеребят, которые не растут, а наоборот, уменьшаются. Вероятно, на Фиата посмотрели бы с удивлением, потом решили бы, что он сумасшедший, а он бы тем временем успел смыться.