Читаем без скачивания Разорвать тишину - Николай Петрович Гаврилов

— Ясно, — устало прервал его старшина, только сейчас застегивая кобуру. — Мамедов, этого тоже ко мне. Он знает, что здесь произошло…

Ближе к вечеру толстая баба в засаленной, потерявшей цвет кофте мыла полы в проходе, старательно затирая мокрой тряпкой пятна засыхающей крови. Солдаты своими сапогами, вместе с грязью, разнесли кровь по всему вагону. Когда в проходе никого не было, баба разгибалась, вытирала вспотевший лоб и, стеснительно оглядываясь, подтягивала сшитые из байки панталоны. Вместе с бабой убирала и ее дочь, невысокая, молчаливая девочка-подросток. Волосы девочки были скрыты под стареньким платком, глаза всегда опущены вниз. При взгляде на нее почему-то запоминались только руки, покрытые красной россыпью цыпок.

Бедная крестьянская семья жила без мужика. Мать и дочь пугались всего, безропотно выполняя все просьбы своего купе, а, затем, и вагона. Достаточно было только показать кулак. Как-то ночью робкая стеснительная баба нечаянно толкнула спящего на нижней полке здоровенного мужика со злым испитым лицом. Мужик спросонья рявкнул, подскочил, и с извечной ненавистью слабых к более слабым, занес над обмершей бабой огромный кулак. В следующую секунду к нему подскочила дочь и, зажмуриваясь, сжимаясь, как будто удар предназначался ей, стала целовать руку мужика, чуть слышно повторяя сквозь слезы: «Дяденька, не бейте мою маму. Дяденька, не бейте мою маму…»

В отсеке кто-то, сжимая зубы, отвернулся от происходящего, а кто-то усмотрел для себя пользу на будущее. С тех пор несчастная баба и ее дочь выполняли все грязные работы по вагону. Как их звали, чем они питались, о чем думали, в молчании тесно прижимаясь друг к другу на полу в купе бездомных, в вагоне никто не знал.

За решетками окон кружилась снежная дымка. Западная часть России оставалась позади, эшелон, грохоча на стрелках, пересекал утопающие в глубоких сугробах лесные массивы, незаметно поднимаясь все выше и выше над уровнем моря. Совсем скоро должны были открыться темные, высеченные в скалах, туннели. Заснеженные леса постепенно уступали место камню, чуть нагретому нежарким весенним солнцем. Уральский хребет курился туманами. Главная сибирская магистраль надвое перерезала скалистые склоны Южного Урала, дальше простирались владения Иртыша и Оби — крутые увалы, тайга, медвежьи головы по углам стойбищ, продуваемые всеми ветрами гольцы и на тысячи верст заболоченные снежные равнины, где с человека мгновенно слетал венец хозяина природы.

Через час солдаты привели обратно притихшего инженера. Отвечая на немой вопрос жены, он только махнул рукой, снял твидовый пиджак, со злостью развязал галстук и молча сел на полку, тяжело уставившись в пол. Еще через час в вагон привели блатных, и двери тамбура снова с лязгом захлопнулись.

Все закончилось: изувеченного человека унесли на носилках, проход промыли, толстая баба старательно затерла тряпкой брызги крови на переборках, в туалет снова выстроилась очередь. Но с этого утра в вагоне поселился страх. Словно сегодня эшелон, пересекая географическую границу между привычным западом и диким бескрайним востоком, незримо пересек еще одну границу — тонкую, красную линию, за которой больше не существовало никаких ценностей, кроме одной единственной — собственной жизни. Позже Санька никак не мог вспомнить глаза окровавленного человека, принесшего в его жизнь настоящий страх. Взгляд мелькнул и исчез. Когда мужчину повалили на пол, то часть его страха, словно зараза, передалась через широко раскрытые глаза ребенка и растворилась где-то в его душе. Если бы Санька вспомнил — было бы легче, страх бы обрел конкретный образ, но память молчала. Наверное, в это утро он, сам того не осознавая, приобрел первое взрослое чувство, потеряв взамен что-то очень важное.

Вечером в купе Измайловых пришли блатные. Они зашли как хозяева, не спеша, оценивающе разглядывая присутствующих. Нахальный Лужа, поблескивая в улыбке золотой фиксой, сразу уселся на нижнюю полку, вклинившись между инженером и его супругой. Инженер попытался вскочить, но столкнулся с холодным взглядом Козыря и опустил голову. Его фигура, еще вчера внушительная и угловатая, потеряла свои твердые очертания и распалась словно по частям: плечи опустились, а взгляд стал быстрым, бегающим.

— Ну и че ты, мусорило, старшине наплел? Слишком зрячий? Нехорошо стучать на товарищей по несчастью, — с наигранной ленью, растягивая слова, словно нехотя произнес Козырь. Инженер дернулся, открыл было рот, но в его горле что-то скрипнуло, и он промолчал. На его щеках проступили красные пятна.

— Духами пахнет, — улыбающийся Лужа подвинулся поближе к жене инженера и, вдруг, совершенно не стесняясь, положил ей руку на плечо. — Слышь ты, олень, познакомь со своей супругой. Я ласковый…

Инженер вздрогнул будто его ударили. Жена сидела не шевелясь, словно не замечала придвинувшегося уголовника, ее губы мелко подрагивали. «Спокойно», — повторял себе Алексей, стараясь унять противную внутреннюю дрожь. «Спокойно… Она старше его на двадцать лет, это спектакль, они просто хотят унизить»… Но спокойно не получалось. Мир рушился, весь накопленный опыт взаимоотношений между людьми потек, как вода. Он видел, как рука Лужи расстегнула кофточку на груди женщины и медленно, не скрываясь, полезла ей за пазуху. Женщина белела на глазах, казалось, она вот-вот потеряет сознание. Инженера в лице мужа, впрочем, как и мужчины больше не существовало: под холодным взглядом Козыря, обхватив голову руками, сидел надломленный человек, раз и навсегда потерявший свое лицо.

— Прекратите, — раздался с верхней полки негромкий голос. Монах Досифей без лишней суеты спрыгнул вниз и, не обращая внимания на остальных, сделал шаг к Козырю. — Уйми своих урок, Витя. Пришли резать — так режьте. Не унижайте женщину.

— А-а-а, попик, — лениво улыбнулся Козырь, но его глаза не улыбались. — Говорили тебе — никогда не встревай…

— Ты попутал берега, поп. Не на тот поезд билет купил. Здесь Бога нет, — весело крикнул Лужа. Его рука по-прежнему ерзала под кофточкой. Жена инженера сидела крепко сжав колени и не шевелясь, смотрела прямо перед собой невидящими глазами. По ее щекам одна за другой катились слезы, губы дрожали.

— Для тебя Его нигде нет, — тихо ответил Досифей. Он старался говорить спокойно, но было заметно, что его тоже колотит. — Витя! Вы хотели унизить — у вас получилось. Уходите. Или вам придется меня убить.

В ту же секунду какая-то сила рывком подняла Алексея с полки. «Леша…» — испуганно охнули за спиной. Жить на свете сразу стало легче — все сомнения, все отговорки, что это его не касается, ушли в сторону. Алексей встал рядом с монахом.

Их защита могла вызвать у блатных только улыбку, и они это знали. Силы были слишком неравны. Других людей в подмогу не поднимешь, они испуганы, каждый сам за