Читаем без скачивания Проклятие королевы фей - Тереза Медейрос

Решительно стиснув зубы, Холли снова приблизилась к лошади. Не родилось еще существо мужского пола, которое она не могла бы очаровать или перехитрить, и это относилось и к капризному гнедому жеребцу. Предвосхищая то, что он снова отпрянет назад, Холли схватилась за луку седла и бросилась плашмя коню на спину.

Тот не сдвинулся с места ни на дюйм. Холли плюхнулась животом на седло, получив прекрасную возможность осмотреть брюхо животного. Неудивительно, что ее очарование и ум не возымели нужного действия. Она взобралась не на жеребца, а на кобылу, в чем Холли смогла достоверно убедиться. Холли едва успела подхватить вот-вот готовый свалиться под копыта коварного животного венок из колокольчиков.

Сухую похвалу отца Натаниэля она, если сказать честно, ожидала. Но полной неожиданностью явились сильные мужские руки, сомкнувшиеся вокруг ее талии и усадившие боком в седло, таким образом, что пышные юбки упали на круп лошади. Руки задержались на стройной талии, и у Холли перехватило дыхание.

Гавенмор, нахмурившись, взглянул на нее, и его прищуренные глаза превратились в узкие щели.

— На самом деле вы легче, чем кажетесь, миледи. Не тяжелее чертополоха.

Холли настолько резко отпрянула, пытаясь высвободиться из его объятий, что едва не свалилась в противоположную сторону. Она вцепилась в луку седла и попыталась собраться с мыслями.

— Лишь ваша безграничная сила, сэр, причиной тому.

Гавенмора, похоже, нисколько не убедила эта лесть, но на время он решил удовлетвориться ею.

Холли скованно сидела в седле, а тем временем ее вещи распределялись по остальным лошадям. Девушка взяла с собой самое необходимое — лишь те платья, которые успела перешить работавшая не покладая рук Элспет. В конце концов, если цель ее — отвратить от себя мужа, зачем ей золотые обручи, украшающие белизну ее лба? Расшитые корсеты, подчеркивающие ее стройную талию? Гребни из слоновой кости, необходимые для укрощения черного, как вороново крыло, шелка ее волос? Броши с аметистами, оттеняющими цвет ее глаз? Холли грустно вздохнула.

Единственной ее уступкой тщеславию был крошечный флакон с миррой, который она засунула в чулок, единственной уступкой сентиментальности — позолоченное зеркальце, подаренное ей матерью на день рождения в пять лет.

Сожаление от расставания с привычными вещами поблекло перед острой болью, пронзившей Холли, когда подошел отец, чтобы попрощаться с ней.

Холли склонилась с седла к нему, готовая выслушать произнесенный вполголоса упрек, еще одно осуждение ее глупой выдумки, приведшей к таким мрачным последствиям.

Отец приложил губы к ее уху, понизив голос до заговорщического шепота:

— Девочка моя, не полагайся на то, что твой маскарад отпугнет его. Просто будь сама собой.

После этого таинственного наставления граф де Шастл хлопнул лошадь по крупу, и та пустилась рысью. Холли пришлось вцепиться в луку и в поводья, чтобы удержаться в седле, но она не могла не бросить через плечо последний долгий взгляд на отца. Тот поднял в прощальном жесте руку… и девушке захотелось отдать даже драгоценный флакон с миррой, лишь бы узнать, блеснули ли его глаза знакомой искоркой, или же на них навернулись слезы.

Холли угрюмо смотрела на спину мужа, завидуя тому, с какой непринужденностью тот сидел на своем огромном скакуне. Вместо того чтобы беспомощно болтаться в седле при каждом ударе конских копыт, рыцарь держался с изящной легкостью, слившись со скачущим животным, словно легендарный кентавр. Холли наморщила лоб, пытаясь вспомнить наставления отца Натаниэля, не входило ли в привычки кентавров учинять насилие над нимфами? Или этим отличались сатиры?

Убедившись украдкой, что никто на нее не смотрит, Холли перекинула ногу через спину гнедой. Никто и словом не обмолвился по этому поводу.

Холли настолько привыкла к тому, что постоянно находится в центре внимания, что теперь, когда все избегали смотреть в ее сторону, она испытывала ощущение свободы. Элспет, убежденная, что валлийский рыцарь, раскрыв обман, сразу же обезглавит их всех и оставит трупы гнить в лесу, смотрела прямо перед собой. Гавенмор и его слуга, наверное, испытывали отвращение от внешнего вида своих спутниц.

Только отец Натаниэль, бросив на Холли украдкой взгляд, похлопал себя по подбородку, чтобы напомнить девушке о необходимости подставлять лицо последним лучам клонящегося к закату солнца. Священник заверил Холли, что все мужчины находят загорелую кожу грубой и непривлекательной. Девушка послушно вскинула голову. Она была готова на многое, лишь бы избежать необходимости постоянно терзать свою нежную кожу крапивой. Неведомое ей доселе ощущение солнечного тепла оказалось настолько приятным, что Холли отдалась ему с жадностью, удивившей ее саму.

Солнце зашло, уступив место луне, накрывшей лужайки покрывалом росы. Холли изнывала от усталости. Зад ее, онемев от нескончаемой тряски, стал бесчувственным. Каждый шаг лошади отзывался невыносимой болью в туго перетянутой груди. Однако не было видно никаких признаков того, что Гавенмор собирается останавливаться на ночлег. Когда веки Холли стали настолько тяжелыми, что она уже с трудом могла держать их открытыми, она склонилась на луку седла, не в силах собрать остатки гордости, безразличная к тому, что может вот-вот упасть с лошади.

Гавенмор и его оруженосец, к которому, как услышала Холли, он обращался «Кэри», остановили своих коней, и гнедая уткнулась мордой в их крупы. Девушка сквозь обволакивающий ее туман сонливости услышала, как Кэри пробормотал:

— Именем крови господней, Остин, вы что, собираетесь ехать всю ночь?

Ответ ее супруга, по счастью, был настолько тихим, что она его не разобрала.

— …лучше поскорее задрать ей юбку и покончить с этим.

Холли смутно сознавала, что ответ оруженосца должен вселить в нее тревогу, но была слишком уставшей, чтобы подумать, почему именно.

— …все женщины… в темноте одинаковы…

— А вот здесь, дружище, ты ошибаешься. По крайней мере, одну женщину я никогда не спутаю ни с какой другой. Даже через тысячу лет. Даже если ослепну.

Холли вздохнула, чувствуя, как неутоленная жажда в голосе ее супруга растравила ей душу. Отец воспитал ее так, чтобы она была лишь изысканным трофеем, а не той женщиной, которая способна пробудить страсть в таком мужчине, как Гавенмор. Даже находясь в полузабытьи от усталости, девушка ощутила неведомый доселе укол зависти к этой женщине, у которой хватило смелости предъявить права на непостоянное сердце ее мужа.

Остин взглянул на свою заснувшую в седле жену, залитую лунным светом, и его уста тронула печальная улыбка. Хотя лошадь уже добрых полчаса стояла под деревом, девушка все еще сидела, свесившись на луку, и венок из увядших колокольчиков сполз ей на нос.