Читаем без скачивания Одна кровь на двоих - Татьяна Алюшина

   Дамочка звалась Виолеттой, а по паспорту Викой, находилась в чудесном возрасте двадцати четырех лет, была матерью двоих сыновей, поблескивала все понимающим цинизмом в глазах, гармонирующим с блеском брильянтовой упаковки.

   Мужа, старше ее на тридцать лет, называла «папулик».

   — Ну, папу-улик! — капризно тянула она в трубку.

   Разговаривая по телефону, она подыгрывала себе лицом, чтобы не забыть ненароком нужную мимику, надутыми губками умело изображая недалекость ума.

   «Папулик», как и положено, позвонил утром любимой девочке, узнать, как она там, прервав на интересном месте неспешную утреннюю атаку Дмитрия, еще до конца не решившего, хочет ли он этого.

   Ночью молодица старалась поразить его воображение изобретательностью, близкой к профессионализму, повышенной активностью и напором.

   Поразить чем-то Дмитрия было трудно, и он подумывал после парочки добротных заходов, не вызвать ли Осипа и не отправить ли неугомонную дамочку домой к детям, и спокойно доспать оставшуюся часть ночи. Но молодица развлекала его не только буйством тела, но и веселыми рассуждениями. Ну ладно, пусть останется.

   Да и мало ли — придется приехать без девушки, а в ближайшем губернском городе будет с кем время провести.

   И не совсем глупенькая, смышленая, правда в одностороннем направлении. Его повеселили рассуждения о ее дальнейшем благополучии, застолбленном рождением сыновей, и продуманная масштабность планов.

   — Ну, папу-улик, — тянула она, пошаливая пальчиками у Димы в паху, — ну что ты уехал и оставил меня одну-у? Мне совсем без тебя скучно! Давай, что ли, я к тебе приеду.

   Она послушала ответ и сместила ручонку чуть выше, заговорщически стрельнув на Диму глазами. Он убрал ее руку.

   — Ну тогда я в Москву поеду, чего мне здесь сидеть!

   Дима встал и пошел в душ.

   Мужа ее он пару раз видел и поражался — мужик толковый, с головой, бизнесмен грамотный, как это его угораздило так вдряпаться с женой? Или «имидж превыше всего»?

   «Кто бы уж выступал, Победный! — одернул он себя, стоя под ледяными струями, впивающимися в тело, разморенное ночными утехами и началом утреннего заходца. — У тебя самого две раскрасавицы в женах числились, родные сестры этой!»

   Дамочка потерлась полдня рядом с ним в усадьбе, поактивничала пару раз сексом, в перерывах между плаванием и обедом, и убыла.

   — Поеду в Москву, что мне в нашей глуши торчать! Это тебе хорошо, ты отдыхать от столиц приехал, а я здесь скучаю.

   «И слава богу!» — вздохнул с облегчением Дима, сдавая барышню на руки Осипу для отправки. Что-то муторное, темное ворочалось у него внутри, вызывая раздражение и недовольство собой.

   «А что ты хотел?! Имиджа ради ты уже попробовал жениться дважды, а по каким-то иным причинам — это, как говорит мама, «не про нас»! Да и какие такие иные причины?!»

   Он выкинул раздражающие мысли из головы привычным усилием воли и остальные полдня провел в кабинете за работой.

   Но муторное недовольство ворочалась внутри, напоминая о себе, не давая покоя, разбудив среди ночи.

   Поняв, что уже не заснет, он побродил по дому растревоженным шатуном, отмахнулся от бдительного Осипа, неслышной тенью заботливо помаячившего в дверном проеме.

   — Все нормально, иди досыпай.

   Что не все нормально — Осип знал, но ответ означал обещание, что Дима из дома никуда не сунется.

   Налив себе виски в заполненный доверху кубиками льда пузатый стакан, Дима поднялся наверх, в маленькую мансардушку под самым козырьком островерхой крыши, с большим витринным окном.

   Когда случалась бессонница от перегруза или необходимость что-то обдумать в тишине или — что совсем редко — доставала маета душевная, как сегодня, он поднимался сюда.

   Прогретая, раскаленная задень солнцем комнатушка остывала ночью, умиротворяюще обволакивая запахом смолистой древесины, сухими травами, старательно разложенными в марлевых мешочках по углам комнаты заботливыми руками управляющего хозяйством Домины Льва Семеновича.

   Дмитрий распахивал обе створки огромного, до пола, окна и устраивался возле ажурной решетки декоративного балкончика-обманки, не зажигая света, смотрел на открывающийся вид.

   Участок дороги, за которой тянулось, взбираясь на небольшой холм, поле, стена дальнего леса на вершине холма, величавая дубовая роща в углу пансионатской территории, рядом с ней, чуть развернутый влево от параллели с рекой, один из корпусов. Диме нравилось это здание, небольшое, четыре этажа, с пятью балконами по фасаду, верхним пентхаусом, выдержанным в итальянском стиле — с огромными кадушками растений, с раздвигающимися до половины стеклянными панелями, создающими летнюю открытую террасу-сад, с маркизами на причудливо изогнутых фонарных держателях, выступающих из крыши, как реи парусника.

   Он чем-то и напоминал старинный парусник — то ли светлыми льняными маркизами, в виде повисших парусов, то ли пузатыми ажурными балконными решетками. А профессионально оформленный ландшафт вокруг и начинающаяся за ним аллея старых лип поддерживали общий итальянский стиль.

   В этом здании все номера были класса люкс и выходили балконами на реку. Ни одно из окон в корпусе не светилось. Слабо посвечивали приглушенные на ночь до слабого тления фонарики вдоль дорожек да немного более ярко фонарь над входом.

   Он смотрел в ночь, прислушивался к звукам темнеющей реки, редкой несмелой перекличке. Где-то ухнула сова, плеснула рыбина и ушла на глубину, и постепенно стала отступать непонятная раздражительность, вытолкавшая его из постели.

   Раз приказы, окрики и волевые усилия по изгнанию ненужных эмоций и мыслей не срабатывают, значит, надо достать это из себя, увидеть, осмыслить, понять, вычистить вместе с темной мутью.

   И Дима заглянул в ворочающееся глубинное недовольство.

   «Ну и в чем дело?»

   Да ни в чем!

   Все эти Нади, Вали, Тани, Кати одной денежно-расчетливой заинтересованности, одинаковости с лица и даже при наличии интеллекта и изюминки, если повезет, все равно из одного болотца, все той же заинтересованности и с четким следованием правил по достижению цели.

   И так всю его жизнь! Вот всю жизнь!

   Он женился в двадцать два, по окончании училища, на севастопольской девушке Марине.

   Они познакомились на кадетских танцульках в его училище.

   Севастопольские девушки, как, впрочем, девушки других городов, в которых имелись высшие военные училища, в советские времена — не все, естественно, были и исключения, но большинство — имели ту же целевую задачу, что и нынешние мармулетки, а именно: как можно удачней выйти замуж за хорошие деньги с перспективой на деньги большие.