Читаем без скачивания Живые души. Роман-фантасмагория - Алена Даль

Люди недоверчиво слушали оратора, не понимая, к чему тот клонит.

– Вот вы спрашиваете: почему нет представителей общественности? Позвольте, как же нет – вас одиннадцать человек и ещё семеро сидят за столом. Согласен, трудно бывает признать, что не вся общественность разделяет вашу точку зрения – не так ли? – серый человек сочувственно вздохнул. – Вот и история с Черпаком говорит о том же: кто-то выбирает высокую идею, а кто-то – личное финансовое благополучие. И со стороны не заметить разницы, – Орешкин грустно покачал головой. – Вы говорите, казачество. А где было казачество, когда объявили конкурс? Спали-спали и вдруг проснулись? И потом, те же казаки сами выбирали районную власть, никто их не неволил голосовать за Тупикина. Правильно я говорю, Иван Дмитриевич? – повернулся он к главе района.

Тот издал лишь невнятное мычание.

– Вот наши уважаемые социологи и измерят градус народной любви и доверия к районной власти, а заодно и отношение общественности к разработке месторождения. Что ж заранее кулаками махать?

– А никто и не машет! – огрызнулся наблюдатель с перечеркнутой буквой N на лацкане. – Просто мы хотим получить ответы на свои вопросы. Почему в Общественном совете нет профессора Сидоренко? Его мнение в корне отличается от официальной оценки.

Академик Эпштейн заёрзал на месте, перекладывая туда-сюда бумаги.

– Видите ли, – ответил за него Орешкин, – профессиональная компетентность уважаемого господина Сидоренко нуждается в тщательной проверке. Семь лет назад он был отстранён от занимаемой должности и преподавательской деятельности – такое пятно в биографии никого не красит, тем более учёного, претендующего на роль эксперта проекта федерального значения. Неужели вам недостаточно мнения учёных, сидящих в зале? Может быть, вы лучше них знаете, где делать фоновые замеры?

С места решительно поднялась женщина с прибором в руках.

– Об этом я и хотела сказать. Мы делали замеры радиации сами, – она продемонстрировала присутствующим счётчик Гейгера, – и обнаружили серьёзное расхождение с цифрами, указанными в отчёте комиссии.

– Галина Андреевна, при всём моём уважении к вам всё же хочу спросить: вы не думали, что у доктора физико-математических наук Лопаткина замеры радиационного фона получатся более точными, чем у вас? Вы уж меня извините, ради Бога, кто вы по специальности? – вкрадчиво спросил Орешкин.

– Культработник, – смутилась женщина.

– Вот видите. А теперь сами посудите, чьим замерам население поверит больше – замерам культработника с допотопным счётчиком Гейгера или замерам учёных-физиков, оснащенных современным оборудованием?

Постепенно накал в зале спал, и теперь уже многие нетерпеливо стучали по циферблату и призывали к соблюдению регламента. Заключительное слово взял председатель.

– У меня предложение: все вопросы и замечания по работе комиссий и Совета в целом направлять в письменном виде по мере их возникновения. Тогда мы сможем заранее подготовить развёрнутые ответы и необходимые доказательства. Наша с вами общая работа будет более конструктивной и лишённой ненужных эмоций.

Все члены Совета единодушно проголосовали «за». Слушания по проекту Меморандума перенесли на следующее заседание. Выполнив заключительные формальности, Общественный совет завершил свою работу. Всеобщее оживление поглотило недовольное ворчание отдельных заседателей.

В коридоре Орешкин догнал Климова, чтобы выразить тому солидарность в деле сохранения редкой породы оленей, но директор заповедника разговаривать не стал, лишь сухо извинился, сославшись на занятость. Но, несмотря на сухость Климова, на панику в глазах Тупикина и возмущение отдельных наблюдателей, заседание Совета Орешкин признал для себя удовлетворительным, о чём и доложил заказчику.

Глава 12. Полёт

Сколько раз Антон Рубин убеждал себя не обращать внимания на моральные издержки своей работы: в крупной корпорации они неизбежны. Когда речь шла о стратегических интересах, многомиллионных вложениях требовались железная хватка, хладнокровие и непреклонная жёсткость, как на войне. Да, игра. Да, выиграть во что бы то ни стало. Победить любой ценой и, став победителем, избежать суда. Ведь победителей не судят! Так рассуждал его тесть – президент компании Новиков. Так действовали все. Но призывы тестя проявить «здоровый цинизм» доходили до Рубина с большим трудом. За десять лет Антон так и не научился быть циником. Особенно когда в игру вовлекались посторонние, не имеющие отношения к бизнесу люди.

Установка «подержать взаперти до поры до времени, чтобы не мутил воду» в отношении атамана Черпака была исполнена без его, Рубина, участия. Новиков сообщил ему об этом постфактум, воздержавшись от деталей операции. Антону было известно лишь то, что поводом к применению жестких карательных мер послужило нападение казаков на лагерь геологов. Черпака арестовали. Орешкин обеспечил событию нужную информационную огласку. Но взаперти оказался сам Рубин. Он не мог отделаться от гадкого ощущения подельника. И вообще, вся его жизнь в последние годы всё больше напоминала ему бега. Не понимая толком, в чём его вина, он испытывал стойкое желание оправдаться перед самим собой. Всем остальным его оправдания были не нужны – только результаты и деньги.

Закончилась ещё одна изнурительная, полная борьбы неделя. Распустив галстук, Антон вышел на террасу двадцать восьмого этажа. Поставил на плетёный стол початую бутылку коньяка, блюдце лимонных долек, скинул ботинки и завалился в нагретый солнцем шезлонг. Внизу шумел покорённый им город. Было ещё светло, закатное солнце горело и плавилось в витринах, поджигало оранжевым окна домов, искрилось в пузатом бокале. Антон посмотрел на просвет лимонную дольку и медленно сжевал её, оттеняя вкус дорогого коньяка.

Его высотное уединение нарушил внезапный звонок. Рубин собрался отключить телефон – сегодня он не желал больше никого слышать, но увидев на экране имя абонента, нажал кнопку связи. Это был его московский друг Эдик Геккель, адвокат и парапланерист.

– Привет, Антон! Как жизнь? – голос москвича искрился энтузиазмом, которого так не хватало сейчас Рубину.

– По-разному, Эдик. Но, в общем и целом – удовлетворительно, – сдержанно ответил он.

– Что-то маловато оптимизма в твоём голосе, старик. Совсем заработался? – посочувствовал Геккель. – Надо отдыхать! Впереди, между прочим, уик-энд, – и заговорщически добавил: – Не пора ли плеснуть немного адреналина в рюмку жизни?

– Что, полетать собрались? – улыбнулся Антон, хорошо знавший эту коронную фразу приятеля, предварявшую обычно предложение куда-нибудь махнуть.

– Собрались, – задорно отозвался Эдик, – вот и звоню!

– И куда же на этот раз?

– В Альпы. Пасси Плен Жу – слыхал? Шестнадцать километров от Монблана.

– Кажется, припоминаю. Там ещё приличные горнолыжные трассы.

– Вот-вот, – обрадовался Эдик, – где склоны, там и лыжники, а где лыжники, там и мы! – его энтузиазм не знал границ. – У Палыча юбилей, ты не забыл? – напомнил он. – Старик решил отметить его в небе. Будут все наши. Ты как?

Антону вдруг нестерпимо захотелось бросить всё и уехать в Альпы. Крыло параплана, лежало на антресолях, и ничто не мешало прямо сейчас вытащить его и переложить в багажник автомобиля. Собрать по-быстрому сумку и…

– Когда вылет?

– Завтра в 11:40, как раз успеешь добраться в Домодедово. Рейс 808 Москва – Женева. Билеты забронированы.

– А пораньше сказать не мог? – проворчал Антон.

– Не мог, – ответил Эдик, – сам час назад узнал. Ты что, не знаешь Палыча? – у него всегда так: придумал – решил – сделал!

– Ладно, я буду, – пообещал Рубин, предвкушая порядком подзабытое за последние годы ощущение полёта.

– Ну, будь.

– Сказал же: буду – значит буду!

– Будь здоров, брюзга! – рассмеялся в трубку Эдик.

– До завтра, подстрекатель!

Антон откинулся в шезлонге и плеснул себе ещё коньяку. Предложение Геккеля было как нельзя кстати. Ему требовалась передышка. Завтра рано утром он рванет в аэропорт, а через три-четыре часа, если повезёт с погодой, сможет свободно парить среди гор, позабыв все проблемы и неприятности последних месяцев.

***

Мотор урчал ровно и сыто, как довольный кот на коленях хозяина после миски сметаны. Синий фургон преодолевал очередную петлю серпантина. Вскоре горы расступились, и машина въехала в долину, окружённую со всех сторон многослойными альпийскими пейзажами. На первом плане – поросшие сочной травой склоны в прожилках ледяных ручьев. За ними – пики елей и слоистые скалы, отвесно-гладкие с одной стороны и шершаво-пологие с другой. Ещё дальше – грубые складки лесистых отрогов, острые каменные зубья, пронзающие лебяжий пух облаков. А на самом верху – неприступные снежные вершины, безмолвные в своём космическом спокойствии. Венчал картину бездонный купол неба с мягкими перышками облаков и яркими точками парящих крыльев.