Читаем без скачивания Храм Фемиды. Знаменитые судебные процессы прошлого - Алексей Валерьевич Кузнецов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Представитель знатнейшего разветвлённого рода, обладатель большого состояния и значительных имений, князь Гагарин имел репутацию дельного администратора и незлого человека. Однако был он аристократом до мозга костей, и надоедливый немец со склонностью к кляузам (ну да, да, подтвердившимся; но чисто эстетически это мало что меняет, n’est-ce pas[2]?) и копеечными притязаниями не мог его не раздражать. Немцу было сделано внушение и указано убыть с глаз начальственных долой к месту несения службы.
Наказание шпицрутенами (Сквозь строй) (Тарас Шевченко, 1857)
Новый главный смотритель, некто Вестерлунд, решил, что более удачного повода избавиться от опасного подчинённого может и не представиться, и перешел в наступление. Он попросил уволить Рейнмана за самовольную отлучку (ту самую поездку в Петербург, на которую тот действительно не испросил разрешения, хотя должен был) и нетрезвый (лес – он, знаете, располагает) образ жизни, а также небрежное отношение к служебным обязанностям. Рассудив, что дело к тому идёт, наш герой попробовал «сыграть на опережение», и вновь обратился в Кабинет, на этот раз с прошением об увольнении и выплате выходного пособия, а также написал личное письмо Гагарину с просьбой посодействовать ему в нахождении нового места службы. Кабинет не возражал, и уже был подготовлен проект решения об увольнении с выдачей сверх жалования 150 дополнительных рублей «в награду усердия за охранение лесов», когда грянул гром.
«Кратковременные, не более как на восемь дней, домовые отпуски чинам Корпуса лесничих разрешаются: в столицах Инспектором Корпуса, а в губерниях Палатами государственных имуществ; в случае же продолжительных отпусков увольнение принадлежит той же власти, от коей зависит определение к должности».
Устав лесной, статья 47
Этот гром был пистолетным выстрелом. Решив, что «правды нет и выше», Иван Рейнман собрал последние деньги, купил с рук два пистолета, дождался в приемной Гагарина выхода вице-президента из кабинета, и спустил курок – пуля смертельно ранила князя. Сюжет резко развернулся от «Шинели» к «Повести о капитане Копейкине», вставной новелле 1‑го тома «Мёртвых душ» (и тоже, заметьте, 1842 г.!), в которой незадачливый офицер-инвалид, отчаявшись добиться у чиновников законно просимого, становится разбойником: «…Куда делся Копейкин, неизвестно; но не прошло, можете представить себе, двух месяцев, как появилась в рязанских лесах шайка разбойников, и атаман-то этой шайки был, судырь мой, не кто другой…».
Наша история – ещё грустнее. Запираться Рейнман и не думал и искренне поведал следственным чинам, что начальство его преследовало, жизненные условия были тяжёлыми, а обращения «на самый верх» оставались без удовлетворения. Когда же, доведённый до крайнего отчаяния (Вестерлунд лишил его даже того убого казённого жилья, которое было, да ещё настрого запретил окрестным крестьянам давать ему ночлег), он попросил Гагарина об увольнении, тот ответил: «Хорошо, ты будешь уволен», – не упомянув ни о выходном пособии, ни о возможности найти новое место. В тот злополучный день на пороге своего кабинета на вопрос о судьбе его последних ходатайств князь велел ему прийти в другой раз, за что и поплатился жизнью. «К сему подсудимый присовокупил, что он, хотя во время служения лесничим в некоторое время бывал в хмельном виде, но единственно от досады и нападок бывшего главного смотрителя лесов Алопеуса, но грубостей ему никаких не делал, нерадения по службе не оказывал и в сумасшествии никогда не был, и ныне чувствует себя совершенно здоровым…». Врачи ещё раз освидетельствовали его и не нашли признаков душевной болезни.
Почему Рейнман, до этого двенадцать лет вполне, судя по всему, довольный своим жильём и жалованием, вдруг сорвался – можно гадать до бесконечности, слишком мало пищи для этого дают сухие казённые строчки. Может быть, всё-таки «подвинулся рассудком» на почве волнений и переживаний… А возможно, проснулось в нём некое чувство, именуемое достоинством и жаждой справедливости, как в гоголевских Башмачкине (посмертно) и Копейкине (прижизненно), и начал он то достоинство поддерживать и справедливость устанавливать. Как умел.
«…В пример и страх другим»
Дело было ясное, и военный суд, а за ним ревизионная инстанция – генерал-аудиториат – не усомнились в целесообразности крайних мер. «По сим обстоятельствам генерал-аудиториат, признавая преступление подсудимого по важности своей заслуживающим строжайшего наказания, полагал: наказать его, Рейнмана, в пример и страх другим шпицрутенами чрез тысячу человек шесть раз и, по лишении всех прав состояния, сослать в Сибирь в каторжную работу». Окончательное решение было за императором. Николай Павлович, смертной казни не любивший, но весьма одобрявший шпицрутены (за что и заслужил у современников прозвище Палкин), изволил начертать резолюцию: «Быть по сему».
История знает случаи, когда человек, приговорённый к 6 000 палок, выживал; самый известный – Афанасий Соколов по прозвищу Хлопуша, впоследствии знаменитый пугачёвский атаман. Но несмертельный исход случался далеко не всегда; вот и в случае с лесничим наказание, продолжавшееся непрерывно два часа, убило его. Присутствовавший при экзекуции управляющий знаменитым III отделением ЕИВ канцелярии генерал Дубельт, отнюдь не замеченный в повышенном человеколюбии, записал в дневнике: «…И потом, превращённый в кусок отвратительного мяса, без наималейшего куска кожи, он жил ещё четыре дня и едва на пятый скончался в величайших страданиях. Народ, присутствовавший при наказании, когда привели убийцу на Семёновскую площадь, кричал: «Вот злодей! Он должен быть строго наказан!» – а впоследствии принял в нём же участие и с сожалением говорил: «Боже мой! Можно ли мучить так человека!»
Пройдёт не так уж много времени, и в России почти одновременно будут отменены шпицрутены (1863 г.), начнёт действовать суд присяжных (1866 г.), а Корпус лесничих будет преобразован в гражданское ведомство (1868 г.), и буквальное повторение истории несчастного Рейнмана станет невозможным. Рассматривал бы его дело Санкт-Петербургский окружной суд с присяжными, среди которых наверняка были бы такие же мелкие чиновники… Оправдать не оправдали бы, всё-таки убийство, но с большой долей вероятности постановили бы, что преступник «заслуживает снисхождения», и отправился бы наш герой на поселение в отдалённые места Сибири, а там честного лесничего с руками бы оторвала вечно нуждающаяся в грамотных людях местная администрация…
А что до помыкания старшими начальниками подчинёнными им мелкими чиновниками, то оно никуда не делось и в более поздние времена…
12. Судебный роман
Суд над Гюставом Флобером по обвинению в публикации безнравственного сочинения «Мадам Бовари», Франция, 1857 г.
Один из самых знаменитых романов XIX в. открывается посвящением адвокату. «Вам главным образом я обязан его выходом в
