Читаем без скачивания Храм Фемиды. Знаменитые судебные процессы прошлого - Алексей Валерьевич Кузнецов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обвинение было построено на упоминании четырёх, как казалось прокурору, ключевых сцен: где Эмма влюбляется в Родольфа, обращается к религии между своими изменами, влюбляется в Леона (и, в частности, сцена прогулки в закрытом экипаже) и смерть Эммы. По мнению Пинара, роман уместно было бы назвать «История супружеских измен провинциалки», а не «Провинциальные нравы», как звучал авторский подзаголовок. Обвинитель выдвинул весьма спорный тезис: само изображение порока уже является нарушением устоев, независимо от того, что он в конечном итоге осуждён и заклеймён. Он вообще считал подобную комбинацию писательской уловкой, ведь даже смерть Эммы не выглядит высшей карой – она сама наложила на себя руки: «Господа, я говорю, что сладострастные подробности не могут быть прикрыты морализаторством, иначе станет возможным рассказывать обо всех мыслимых и немыслимых оргиях, описывать все мерзости из жизни публичной женщины, когда она находится на убогой больничной койке». В своей полуторачасовой речи он не жалел негодующих слов для ряда эпизодов романа: авторской ремарки о муже героини Шарле Бовари, который наутро после свадьбы выглядел так, будто «это он утратил невинность», а также его эмоций, когда он был «весь во власти упоительных воспоминаний о минувшей ночи» и, «радуясь, что на душе у него спокойно, что плоть его удовлетворена, все ещё переживал своё блаженство, подобно тому, как после обеда мы ещё некоторое время ощущаем вкус перевариваемых трюфелей». Флобер смакует непристойные детали, его стиль вульгарен, он пропагандирует разврат, книга безнравственна, её следует запретить, а причастных к её появлению на свет лиц – примерно наказать.
Противник у прокурора был – серьёзнее некуда. Жюль Сенар был принят в адвокатскую корпорацию ещё до появления Пинара на свет Божий. К моменту описываемых событий у него за плечами уже имелся солиднейший юридический опыт, а также яркая политическая биография (в короткий период Второй республики (1848–1852 гг.) он побывает министром внутренних дел и депутатом Национального собрания). Это был решительный человек, компетентный правовед и яркий оратор, при этом никогда не дававший эмоциям себя увлечь. Понимая, что атмосфера в стране не способствует отстаиванию широты взглядов на писательский труд, он не стал разглагольствовать о свободе творческого самовыражения, как это почти наверняка сделал бы менее опытный и более горячий защитник. Его четырёхчасовая речь была наполнена подробным разбором аргументов обвинения. Сенар сумел при помощи обширных цитат из романа убедительно показать абсурдность нападок своего процессуального противника. Кроме того, его основной тезис заключался в том, что те фразы и эпизоды, на которых сосредоточил свой обличительный пафос Пинар, вне контекста имеют совершенно иной оттенок, нежели при чтении произведения целиком.
«Заслуживает осуждения, но…»
Вопреки ожиданиям строгих моралистов, суд воздержался от вынесения обвинительного приговора и оправдал подсудимых, хотя и попенял им, указав, что роман «заслуживает сурового осуждения, поскольку миссия литературы должна заключаться в том, чтобы обогащать и наполнять духовную сферу, совершенствуя личность своих героев, а не в том, чтобы прививать отвращение к злу путём изображения существующих в обществе пороков». Было строго указано, что «недопустимо под предлогом передачи местного колорита воспроизводить во всей аморальности слова и поступки героев, которых автор посчитал своим долгом изобразить». Суд беспокоило, что «вся эта система, когда её применяют к творениям разума и произведениям изобразительных искусств, приведёт к такому реализму, который уничтожит добро и красоту, который, создавая оскорбительные для ума и глаз произведения, приведёт к систематическому надругательству над общественной моралью».
«Его единственная вина заключается в том, что он иногда забывает о правилах, которые не должен нарушать ни один уважающий себя автор, а также о том, что литература, как и искусство, должна быть целомудренной и чистой не только по форме, но и по изложению: чтобы реализовать то добро, к созданию которого литература и искусство призваны».
Из решения суда, 7 февраля 1857 г.
Термина «эффект Стрейзанд» (по имени знаменитой актрисы, пытавшейся через суд ограничить распространение касающейся её информации) в то время не было, но само явление уже работало исправно. Тиражи романа взлетели до небес, ни автор, ни издатели в накладе не остались. Однако Флобер, измотанный переживаниями (в частности, тем, что решения суда пришлось ждать семь долгих дней), пребывал в мрачном расположении духа: «Ибо в наше время невозможно ни о чём говорить, до того свирепо общественное лицемерие!!! Оказывается, и портреты нежелательны. Дагерротип считается оскорблением, а история – сатирой. Вот до чего я дожил! И сколько бы я ни рылся в своём несчастном мозгу, я нахожу в нем лишь вещи, достойные порицания».
«Боваризм» – это состояние сознания, предрасположенное к мечтательности, иллюзорному стремлению к идеалу, миражам идеальной любви, употреблению самых слащавых слов, глупой вере в то, что в других краях трава зеленее и небо голубее. Флобер с присущей его перу беспощадной точностью и стилистической художественностью оркестровал эту партитуру».
Бернар Фоконье, французский писатель и журналист
Что же, и по прошествии полутора столетий многим современным литераторам понятны его эмоции…
13. Герасим и топор
Суд над Герасимом Чистовым, обвинённым в двойном убийстве из корыстных побуждений, Российская империя, 1865 г.
«Ни одного мига нельзя было терять более. Он вынул топор совсем, взмахнул его обеими руками, едва себя чувствуя, и почти без усилия, почти машинально, опустил на голову обухом. Силы его тут как бы не было. Но как только он раз опустил топор, тут и родилась в нем сила».
Убийца-бунтарь
В 1968 г. роман «Преступление и наказание» вернулся в школьную программу. Процитированные выше строки прочитали с разной степенью внимательности десятки миллионов советских, а затем и российских школьников. Вероятно, это самое знаменитое описание кровавого преступления в мировой литературе…
Вопрос о прототипе Раскольникова по сей день вызывает жаркие дискуссии специалистов. Одним из них, по мнению многих «достоевсковедов», является французский убийца Пьер-Франсуа Ласенер (Ласнер), казнённый в Париже в 1836 г. Фёдор Михайлович был прекрасно знаком с его делом: в феврале 1861 г. издаваемый братьями Достоевскими журнал «Время» опубликовал переводную статью о Ласенере с примечанием писателя.
Ласенер молод, он недоучившийся студент из бедной провинциальной семьи, пытается заниматься литературой, крайне честолюбив, большой поклонник Наполеона, безбожник, пишет статьи о тюрьмах и преступниках. Во время судебного процесса и в написанных перед казнью мемуарах он всячески подчеркивал, что убийства совершал
