Читаем без скачивания Храм Фемиды. Знаменитые судебные процессы прошлого - Алексей Валерьевич Кузнецов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«…Они <судебные процессы. – Авт.> занимательнее всевозможных романов, потому что освещают такие тёмные стороны человеческой души, которых искусство не любит касаться, а если и касается, то мимоходом, в виде эпизода…»
Достоевский Ф. М. Примечание к статье «Процесс Ласенера»
И всё-таки считать его единственным прототипом Родиона Романовича Р. вряд ли справедливо: уж больно отличается «почерк». Во‑первых, Ласенер после первого убийства собирался продолжать, и не его «вина», что он был схвачен после второго, не доведённого до конца преступления. Во‑вторых, «на дело» он ходил с сообщником. Кроме того, преступником он был вполне состоявшимся и пару раз уже сидел в тюрьме за мошенничество и кражи…
Двойное убийство
Летом 1865 г. Достоевский делится с издателем Краевским замыслом романа «Пьяненькие», в центре которого должна была находиться драма семьи Мармеладовых, однако уже в сентябре в письме Каткову говорит о «психологическом отчёте одного преступления». Резонно предположить, что трансформация главной сюжетной линии совершается под влиянием каких-то событий, произошедших в описываемый период. И вправду в это время кое-что случилось…
Иллюстрация к роману «Преступление и наказание» (Николай Каразин, 1893)
В конце января 1865 г. в Петербурге на квартире обнаружены убитыми две пожилые женщины. «При наружном осмотре следов преступления найдено: убитые старухи лежали на полу, обагрённом кровью; солдатка Анна Фомина на кухне возле печи, на правом боку, головой обращена к печи, ногами к двери, ведущей в столовую. Под грудью у ней была белая фаянсовая тарелка, два солёных огурца и ключ от погреба. Крестьянка Марья Михайлова лежала в столовой на спине, с головою, несколько склонённою в левую сторону и обращённую к голландской печи и к двери в спальню, ногами к окну; около шеи и головы обоих трупов на полу было фунтов до десяти ссевшейся крови. Брызги крови видны под столом и на изразцах печи; возле окна стоял стол, накрытый белой холщёвой скатертью; на столе – полштоф, наполненный водкою, с надписью на ярлыке: «Водка дистиллированная, очищенная а Moscou». Кроме того на том же столе были: фарфоровая цветная чашка, железный складной нож со штопором, до сего времени хранившийся в кухне, в столе, и кусок сдобной булки. В этой же комнате был стул, опрокинутый на пол, и около окна стоял сундук, из которого сделано похищение». Из квартиры пропали драгоценности и выигрышный лотерейный билет на общую сумму более 11 000 рублей – примерно генеральское жалование за четыре года. Разумеется, принадлежало это всё не работавшей кухаркой Фоминой и не её приятельнице, зарабатывавшей на жизнь стиркой, а отсутствовавшей, на своё счастье, хозяйке квартиры, зажиточной мещанке Дубро-виной.
Предполагаемый убийца
Полиция быстро определила главного подозреваемого: им оказался родственник Дубровиной Герасим Чистов, молодой человек, работавший приказчиком в лавке. Серьёзные подозрения на него навлекло то, что он за некоторое время перед убийством зачастил в дом, где до этого почти не появлялся, завязал с кухаркой приятельские отношения. В ночь после убийства его видели в крайне возбуждённом состоянии. Заявленное им алиби (он утверждал, что тот злополучный вечер провёл в театре) вызывало сильные сомнения. Окончательно следователи уверились в его виновности после того, как спустя месяц всё украденное было обнаружено закопанным в сугробе рядом с местом работы подозреваемого. Представить себе, что преступник, находись он на свободе (а Чистова арестовали менее чем через сутки после убийства), не перепрятал бы похищенное в более надёжное место, не потратил бы часть денег, было очень трудно… Впрочем, Чистов твёрдо стоял на своём: не убивал, у Дубровиной в тот вечер не появлялся. Волновался при этом сильно: «В нём было замечено следователем сильное душевное волнение, выражавшееся по временам трясением рук и изменением в лице; при указании найденных у его лавки билетов и вещей Чистов побледнел и обнаружил признаки волнения в лице; подобное волнение в Чистове, не отличающемся робостью характера, нельзя объяснить ничем другим, как внутренним сознанием своей вины и боязнью заслуженного наказания», – утверждал газетный репортёр. Дело передали в суд.
«Старуха, как и всегда, была простоволосая. Светлые с проседью, жиденькие волосы её, по обыкновению жирно смазанные маслом, были заплетены в крысиную косичку и подобраны под осколок роговой гребенки, торчавшей на её затылке. Удар пришелся в самое темя, чему способствовал её малый рост. Она вскрикнула, но очень слабо, и вдруг вся осела к полу, хотя и успела ещё поднять обе руки к голове…»
Достоевский Ф. М. Преступление и наказание. Часть первая, глава VII
Это был переходный период, последние месяцы дореформенного суда. Судебные уставы уже подписаны и опубликованы, но многие их положения – адвокатура, суд присяжных – начнут действовать только через полгода. Однако судопроизводство уже стало гласным, газеты печатают подробные отчёты. Одним из пионеров этого дела стала не слишком популярная до того газета «Голос», умеренно-либеральное издание, редактировавшееся уже упоминавшимся Краевским. За короткое время тираж утроился: читающей публике нравились судебные репортажи.
«Оставить в подозрении»
Дело об убийстве солдатки Фоминой и крестьянки Михайловой рассматривал военный суд. Для того чтобы «разгрузить» старые суды перед закрытием, часть общеуголовных дел передали таким судам (они, как ни странно, были в чём-то прогрессивнее обычных; например, в них уже наличествовала состязательность сторон, которой в дореформенных гражданских судах не было в помине). В целом же уголовно-процессуальное законодательство, по словам выдающегося юриста А. Ф. Кони, ещё представляло собой «бессвязное собрание самых разнородных, разновременных постановлений», в результате чего уголовные дела, наряду с общими судами, рассматривались «специальными сословными и ведомственными судами, границы подсудности которых далеко не всегда были ясны».
«Он мгновенно поразил Михайлову топором в голову, и она повалилась на пол, а вслед за ней опрокинулся стул, на котором она сидела. Чистов другим ударом разрубил ей шею спереди. Затем он приготовился покончить с кухаркою, и лишь только она хотела из кухни войти в столовую с принесёнными ею из погреба на тарелке огурцами, Чистов ударом топора повалил её на пол».
Из речи обвинителя на суде
Главный упор обвинение сделало на опровержении алиби подсудимого. Разобрав по минутам маршрут Чистова до театра, прокурор сделал вывод, что он физически не мог успеть увидеть названные им пьесы (в тот вечер давали дивертисмент из нескольких небольших спектаклей); кроме того, он отметил, что предполагаемый убийца – старообрядец, а представители
