Читаем без скачивания 13 1/2 жизней капитана по имени Синий Медведь - Вальтер Моэрс

На девятой ходке строение было разрушено почти до самого основания, уцелели только часть нижнего этажа и погреб, куда и сбежали оставшиеся животные. Они жалобно поскуливали, выглядывая из низких подвальных окошек. С грохотом и треском пали стены нижнего этажа, подняв клубы красной кирпичной пыли, от которой стало почти ничего не видно. Мы в это время высаживали пассажиров предпоследнего рейса.

На последней ходке зад великана опустился уже так низко, что нам с Маком едва удалось проскользнуть в узкую щель между боллогом и землей. Судорожно похватав последних животных, мы развернулись и ринулись назад.

Лететь было уже невозможно, между боллогом и землей оставалось не больше метра. Нам пришлось, каждому с двумя коровками на спине, лечь и по-пластунски пробираться из опасной зоны наружу. От запаха, исходившего от боллога, у меня чуть было не помутился рассудок. Позади с треском рухнул пол первого этажа. И тут я вдруг очутился в лабиринте из густых сальных волос. Длинная вонючая шерсть боллога свисала уже до самой земли. Она была повсюду. Я не знал, куда мне ползти.

— Сюда! Сюда! — послышался голос запыхавшегося Мака. — Мы уже на свободе.

Я пополз на его голос.

— Поднажми! Осталось совсем чуть-чуть!

Наконец впереди забрезжил слабый свет, сплошная шерстяная завеса расступилась. Мы спасены! Я видел Мака, высаживающего своих пассажиров на безопасном расстоянии от боллога, и собирался уже проделать то же самое со своими, как вдруг обнаружил, что на спине у меня из двух коровок осталась всего одна. Не раздумывая, я бросил ее Маку и помчался назад, в темный лес из густых волос.

Несчастное, до смерти перепуганное существо беспомощно барахталось, застряв в липких волосах гиганта. Оно приклеилось, словно муха к липучке. Сдернув коровку и крепко прижав ее к груди, я, чуть живой, пустился в обратный путь. За спиной зад боллога с шумом грузно опустился на землю, она содрогнулась, и во все стороны быстро расползлись длиннющие трещины.

Потом воцарилась гробовая тишина. Я робко открыл глаза и увидел Мака: он лежал на спине чуть дыша и обливаясь по́том, а спасенные коровки ползали по нему и, радостно визжа, покусывали за крылья.

Сидящий боллог не представляет собой опасности, во всяком случае на какое-то время. Гигант может просидеть, не вставая, на одном месте года два, не меньше. Пока Мак летал по округе, созывая других динозавров, чтобы те помогли нам разыскать для коровок новое жилье, я нянчился с потешными малышами. Мы расположились под сенью гигантской живой горы. Животные постепенно пришли в себя, сгрудились вокруг меня и, визжа и похрюкивая от удовольствия, требовали, чтобы я их чесал и гладил. Бедняжки совсем изголодались и теперь с жадностью ловили мое внимание.

Устроив коровок на новом месте и хорошенько отчитав их прежних хозяев, мы полетели дальше. Меня распирала гордость за успешно проведенную операцию. Мак, как обычно, не проронил ни слова, но, пока мы летели, всю дорогу довольно урчал, словно кошка на печке.

Остаток года пролетел в прямом смысле слова как на крыльях. Я уже настолько освоился с нашей с Маком кочевой жизнью, что, пожалуй, готов был остаться с ним навсегда. У меня и в мыслях не было что-то менять — во всяком случае, до тех пор, пока Мак однажды вечером не сообщил мне, что нам в скором времени придется расстаться.

— Думаю податься на север. В доме ветеранов на полуострове Черв скоро освободится местечко. Полный пансион. Неплохие соседи. Понимаешь? Вид из окна. Белые вершины Ледяных Торосов. А осенью там морские змеи устраивают свои брачные танцы. Незабываемое зрелище! — говорил он, потупившись.

Я не знал, что ответить.

— Понимаю, играть в шахматы в доме престарелых, на твой взгляд, не лучшая перспектива. Но что поделаешь? Сам знаешь, что у меня с глазами. Да и тебе, дружок, пора чему-нибудь поучиться, чтобы в конце концов выйти в люди.

Я ответил, что мне и так хорошо и не собираюсь я выходить ни в какие люди.

Мак пропустил мое замечание мимо ушей.

— Я знаю такое место, где действительно можно кое-чему научиться. Подумай только: учение тьмы, тайные науки, замонианская лирика, священный демонизм. Я определю тебя в Ночную школу профессора Филинчика.

— В школу?

— Это не совсем обычная школа. Ты ведь тоже не совсем обычный малыш и заслуживаешь самого лучшего образования. А такое дают только в одном месте — в Ночной школе Абдула Филинчика.

— Но это невозможно, — робко запротестовал я. — Ты же знаешь, у меня совершенно нет средств!

Мак смерил меня долгим взглядом своих огромных, в красных прожилках, глаз.

— Не беда, — наконец сказал он. — Профессор мой должник. Однажды я и ему спас жизнь. В последнюю секунду, разумеется.

Прощание. Прощание с Маком было коротким. Пять дней мы летели почти без остановок, пока не достигли замонианских Темных гор.

Чем выше образование ты собираешься получить, тем выше, похоже, надо забраться. Мак высадил меня на вершине самой высокой горы у едва заметного входа в пещеру, мрачного и неприветливого. Над входом виднелась выбитая в камне буква «Н», а черная стрелка на стене пещеры указывала внутрь.

— Вход в Ночную школу, — объяснил Мак.

Я молча пожал ему лапу. Целый год он был для меня семьей, а его спина — родным домом.

— Гляди в оба! — с трудом выдавил он хриплым голосом. — И старайся не есть мясного.

Он крепко стиснул мне лапу и быстро взмыл в небо. Это был чудесный полет, не считая того, что прямо по курсу маячила огромная скала.

— Бери выше! — закричал я.

В последний момент, как и положено, Мак круто взял вверх и гордо проплыл над острой вершиной. Затем его силуэт растворился на фоне высоких Темных гор.

Мрачный, таинственный коридор черной дырой зиял передо мной в каменной стене. В очередной раз одна из жизней закончилась, осталась позади, а новая, неизвестная и темная, ждала впереди. Не лучше ли, пока не поздно, сбежать, вернуться к свободе и приключениям. А учеба, она подождет. Тем более что выглядит она пока не очень-то заманчиво.

В течение нескольких тяжких минут я сомневался, готовый развернуться и убежать. Затем взглянул вниз — там зияла глубокая, черная пропасть. Скала отвесная, гладкая — ни тебе уступа, ни выемки. Глубоко вздохнув, я двинулся вперед по темному коридору.

6. Моя жизнь в Темных горах

— Учение, — выкрикивал профессор Филинчик в класс со своей кафедры, при этом выпучивая глаза так, что они становились размером с чайные блюдца, — учение — тьма!