Читаем без скачивания Мария - Хорхе Исаакс

Видишь ли, – продолжал он, постояв некоторое время У окна, – ты знаешь, я не из тех, кто умирает в подобных случаях. Припомни, я всегда посмеивался над твоей верой в великие страсти из французских драм, которые наводили на меня сон, когда ты читал их мне зимними вечерами. В жизни все по-другому: мне надо жениться, и меня тешила мысль войти в твою семью, стать тебе почти братом. Этого не случилось. Что ж, поищу женщину, которая сможет меня полюбить, не вызывая у тебя ненависти ко мне…

– Ненависти? – воскликнул я, прервав его.

– Да. Прости мою откровенность. Какое ребячество, нет, какую неосторожность проявил я, поставив себя в такое положение! Прекрасные последствия: неприятность для твоей семьи, а для меня – недовольство собой и утрата твоей дружбы.

Очень же ты любишь ее, – продолжал он снова, помолчав. – Очень, если нескольких часов мне было достаточно, чтобы понять это, несмотря на все твои старания скрыть свою любовь. Не правда ли, ты любишь ее именно так, как мечтал полюбить, когда тебе было восемнадцать лет?

– Да, – отвечал я, покоренный его благородной откровенностью.

– А твой отец об этом не знает?

– Нет, знает…

– Знает? – повторил он с удивлением.

Тут я рассказал ему о недавнем своем разговоре с отцом.

– Значит, тебя ничего, ничего не пугает? – спросил он, пораженный, едва я закончил рассказ. – Ни болезнь, вероятно, та же болезнь, от которой погибла ее мать… Ни то, что, быть может, половину жизни ты проведешь у могилы любимой женщины?…

При последних словах я вздрогнул, но не от ужаса, а от скорби. Слова эти в устах человека, которому подсказать их могла только привязанность ко мне, – в устах Карлоса, который не обманывался никакими призрачными надеждами, прозвучали страшным приговором, еще более страшным, чем мой утвердительный ответ.

Я встал и протянул Карлосу обе руки, он горячо обнял меня. Расстался я с ним, подавленный печалью, но свободный от угрызений совести, угнетавших меня в начале нашего разговора.

Я вернулся в гостиную. Сестра подбирала на гитаре новый вальс, а Мария потихоньку рассказала мне о чем беседовала она с отцом во время их возвращения домой. Никогда еще так открыто не выражала она свое чувство ко мне: вспоминая недавний разговор, она то и дело опускала в смущении глаза, и счастливая улыбка играла у нее на губах.

ГЛАВА XXIX

В такие дни Мария всегда поджидала меня…

Почта, накопившаяся за время визита сеньоров де M., потребовала дополнительных занятий в кабинете отца. Весь следующий день мы проработали почти без перерыва, но, когда вся семья сходилась в столовой, улыбка Марии дарила мне сладостную надежду на часы вечернего отдыха, и самый тяжелый труд казался нипочем.

К восьми вечера я проводил отца в его спальню. В ответ на пожелание доброй ночи он сказал:

– Кое-что мы сделали, но осталось еще немало. Завтра начнем пораньше.

В такие дни Мария всегда поджидала меня вечером в гостиной, беседуя с Эммой и матерью; иногда она читала маме главу из «Подражания святой деве» или учила детей молитвам.

Ей казалось настолько естественным мое желание провести с ней хоть часок в вечернее время, что она и не думала отказывать мне в этом, ничуть не скрывая, какое удовольствие доставляли ей наши встречи. В гостиной или столовой она всегда берегла для меня место рядом с собой, а игра в шашки или карты давала нам предлог побыть наедине. Мы объяснялись больше улыбками и взглядами, чем словами, и глаза ее, светясь чарующей нежностью, встречались с моими.

– Видел ты своего друга сегодня утром? – спросила она, пытаясь прочесть ответ на моем лице.

– Да. А почему ты спрашиваешь об этом сейчас?

– Потому что раньше не было случая.

– А зачем тебе это знать?

– Он просил тебя отдать ему визит?

– Да.

– И ты поедешь к нему?

– Конечно.

– Он очень любит тебя, правда?

– Да, я всегда был в этом уверен.

– И сейчас тоже?

– А почему бы нет?

– И ты любишь его так же, как в школьные годы?

– Да. Но почему ты заговорила об этом сегодня?

– Просто мне хочется, чтобы ты всегда оставался его другом, а он твоим… Но ты не должен ему ничего рассказывать.

– О чем?

– Ну, об этом.

– Да о чем же?

– Сам понимаешь… Ты ничего не говорил ему?

Меня забавляло, что она стеснялась спросить, говорил ли я Карлосу о нашей любви, и я недоуменно сказал:

– Первый раз не могу понять тебя.

– О, святая дева! Как ты не понимаешь? Ну, говорил ли ты ему, что…

И так как я выжидательно смотрел на нее, с невольной улыбкой наблюдая за ее детскими усилиями побороть себя, она наконец сказала:

– Ладно, можешь не отвечать, – и стала складывать столбиками шашки.

– Если не будешь смотреть на меня, я не расскажу, о чем говорил с Карлосом.

– Что ж, хороню… рассказывай, – отвечала она, стараясь не опускать глаза.

– Я открыл ему все.

– Ах! Неужели все?

– Разве это плохо?

– Нет, так и надо было… Но почему же ты не сказал ему раньше, чем он приехал?

– Отец запретил мне.

– Да, но тогда бы он и не приехал. Разве не лучше было бы?

– Разумеется, лучше. Но я не должен был этого делать. А сейчас он остался доволен нашим объяснением.

– И он по-прежнему тебе друг?

– Ведь никакой причины нет рвать нашу дружбу.

– Да, я не хотела бы, чтобы из-за этого…

– Карлос тебе очень признателен, как мне того и хотелось.

– Значит, вы расстались, как обычно… И он уехал довольный?

– Довольный, насколько это возможно в его положении.

– Но я ни в чем не виновата, нет?

– Нет, Мария. И он относится к тебе с тем же уважением, что и раньше.

– Если он в самом деле любит тебя, так и должно быть. А знаешь, почему все так хорошо кончилось с этим сеньором?

– Почему?

– Только не смейся!

– Не буду.

– Да ты уже смеешься!

– Это не над тем, что ты скажешь, а над тем, что уже сказала. Говори, Мария.

– Так случилось, потому что я очень горячо просила об этом святую деву, после того как мама мне все рассказала.

– А если бы святая дева не исполнила твоей просьбы?

– Это невозможно: она всегда исполняет все, о чем я ее прошу. На этот раз я так горячо молилась, я была уверена, что она услышит меня. Мама собирается уходить, – добавила она, – и Эмма совсем засыпает. Видишь?

– Ты хочешь уйти?

– А что же мне делать?… Вы и завтра будете так много писать?

– Кажется, да.

– А если придет Трансито?

– В котором часу она придет?

– Передавала, что в двенадцать.

– К этому времени мы кончим. До завтра!

Она ответила мне теми же словами, но удивилась, когда я хотел захватить платочек, который она держала в протянутой мне руке. Мария не понимала, каким сокровищем был для меня маленький надушенный платочек, и не уступала мне этот дар, пока не пришли дни горя, когда нам суждено было не раз смешивать наши слезы.

Глава XXX

Сегодня будет не так, как вчера

На следующее утро я писал под диктовку отца, а он тем временем брился; ради этого занятия он никогда не прерывал начатую работу, хотя и предавался ему с величайшей тщательностью. И сейчас еще можно было догадаться, как прекрасны были в молодости его вьющиеся волосы, поредевшие только над лбом. Но отцу они показались слишком длинными. Приоткрыв дверь на галерею, он позвал мою сестру.

– Она в саду, – откликнулась Мария из рукодельной. – Вам что-нибудь нужно?

– Поди тогда ты, Мария, – ответил отец, пока я давал ему на подпись несколько законченных писем. – Хочешь ли поехать завтра в долину? – спросил он меня, подписывая первое письмо.

– Еще бы!

– Отлично. Дела там много: если мы поедем вдвоем, управимся гораздо быстрее. Надеюсь, сеньор А. напишет со следующей почтой о времени своего отъезда, – и так уж он запоздал с сообщением, к какому дню следует тебе готовиться. Заходи, дочка, – добавил он, повернувшись к Марии, которая остановилась перед приоткрытой дверью.

Мария, войдя, пожелала нам доброго утра. То ли она услыхала последние слова отца, то ли не могла побороть свою застенчивость перед ним, особенно теперь, после разговора о нашей любви, но лицо ее было несколько бледней обычного. Пока отец подписывал письма, взгляд Марии блуждал по стенам комнаты, то и дело украдкой встречаясь с моим.

– Погляди, – сказал отец с улыбкой, показывая на свои волосы. – Не кажется ли тебе, что их слишком; много?

Отвечая, она тоже улыбнулась:

– Да, сеньор.

Тогда подрежь их чуть-чуть. – И он подал ей ножницы, которые достал из лежавшего на столе несессера. – Я сяду так, чтобы тебе было удобнее.

И он устроился посреди комнаты, спиной к нам и к окну.

– Осторожно, доченька, не обкорнай меня, – предупредил отец, когда она приступила к стрижке. – Как ты, готов писать? – обратился он ко мне.

– Да.

Он начал диктовать, переговариваясь с Марией, пока я писал.

– Тебе, наверно, смешно, что я спросил, не слишком ли много у меня волос?