Читаем без скачивания Берегись ястреба. На острие меча - Андрэ Нортон

— Брат видит его, — негромко сказал он. — Колдовство не действует на его глаза. Он говорит, что ребёнок не ранен, но спрятался в самом себе, что в нём большой страх.

Тирта лихорадочно вспоминала, что ей известно о душевных ранах. Сильный страх или ужас могут так ударить по мозгу, что впоследствии разум никогда так и не проснётся. Неужели этот малыш отступил так далеко, что его не удастся вернуть? Она немного умела лечить, но с такой проблемой самой ей не справиться. В Эсткарпе несчастную жертву можно было бы поместить в одну из больниц, устроенных Мудрыми Женщинами, и там специально обученные лекари постарались бы вернуть ему разум. Но даже и у них случаются неудачи. А у неё не было ничего, кроме веры, что она не увидела бы это бедствие в своём видении, если бы не могла помочь.

Даже остаться здесь они не могли. Разбойники ушли, но их маленький отряд могли заметить. И ей некуда передать ребёнка, чтобы он был в безопасности; его следовало взять с собой. Несмотря на всю свою сознательно выработанную жёсткость, Тирта понимала это.

Фальконер опустил ладонь на рукоять своего ружья–игольника. Сокол взлетел в небо. Очевидно, они оба разделяли тревогу Тирты.

— Здесь не место для… — она указала на то, что держит. — Надо взять его с нами.

Она ожидала услышать возражения. Фальконеры не знают детей. Они не воспитывают даже тех, кого зачали. В женских посёлках мужчины делают беременными специально отобранных женщин в строго определённое время года. Иногда один мужчина имеет дело с несколькими женщинами. Но они не становятся подлинными отцами. В шесть лет мальчиков забирают в Гнездо, вернее, забирали в прошлом. Они жили отдельно, и их учили опытные воины, состарившиеся или искалеченные и не способные больше нести службу. У них нет настоящего детства, и, похоже, такой обычай вполне соответствует их жизни. Никто из этого народа никогда не повёз бы с собой не просто ребёнка, а невидимого и бесчувственного ребёнка.

Но фальконер ничего не сказал, только сходил за кобылой Тирты и привёл её. Девушка расстегнула плащ на горле, закутала ребёнка в полу. Передала свёрток фальконеру и села верхом. И вот почти с такой же скоростью, с какой приехали, они повторили свой путь от развалин. Похоронить мёртвых… Тирта едва не остановила лошадь возле маленького тела, потом поняла, что прежде всего нужно позаботиться о ребёнке и что их собственная безопасность зависит от быстроты отступления.

Они вернулись в покрытые лесом холмы; снова фальконер двигался впереди. Теперь они шли медленно, и воин всё время принимал меры предосторожности, к каким прибегают преследуемые: временами спешивался и веткой разметал след, отклонялся от прямого маршрута и использовал любые укрытия в пути.

Сокол периодически взмывал вверх и вскоре возвращался. И хотя фальконер не переводил для Тирты сообщения птицы, она догадывалась, что непосредственная опасность им не угрожает.

Ребёнок у неё на руках лежал совершенно неподвижно. Временами девушка пыталась прорваться через барьер, окруживший его мозг, ей хотелось узнать больше, чтобы помочь. Очень вероятно, опасалась она, что его сознание навсегда потеряно, а за ней последует и воля к жизни. Тогда наступит смерть. Может быть, такой конец даже более милосерден, но Тирта знала, что будет изо всех сил сражаться за жизнь ребёнка.

Ещё до полудня они достигли места, которое фальконер счёл безопасным, и остановились. Воды поблизости не нашлось, но жёсткая трава удовлетворила пони и торгианца. Скалы надёжно скрывали их от взглядов. Найти беглецов можно было только при самом тщательном поиске.

Тирта села, уложив ребёнка на колени. Маленькое тельце, по–прежнему невидимое, было таким холодным, когда она впервые взяла его. Теперь оно было тёплое, даже слишком тёплое. Она осторожно отвела тонкие смоченные потом волосы и коснулась горячего лба. Нашла маленький рот, слегка открытый, и смогла влить в него немного воды из фляжки. Послышался лёгкий звук глотания, первый обнадёживающий знак, и Тирта, приободрившись, принялась поить ребёнка.

И продолжала при этом напряжённо размышлять. Разорвать такие сильные чары — нет, этого она не сможет. Но с другой стороны, иллюзии имеют ограничения во времени. Она сжала зубы, чтобы сдержать гневные слова, которым научилась в своих странствиях.

Разбив лагерь, фальконер подошёл к ней, присел рядом и сдвинул шлем, как будто тот мешал ему видеть.

— Что с ним? — спросил он.

— Думаю, иллюзия, — но Тирта ни в чём не была уверена. — Его, должно быть, унесли и спрятали. Ты ведь видел следы преследования на поле. Всадники за кем–то охотились. Мать, обладавшая Даром… Если очень сильно испугалась, могла набросить чары на ребёнка, спрятать его, даже позволить, чтобы её саму схватили…

— Живущие в Карстене не знают колдовства, — заметил он. — А Древний народ…

— …давно проклят и изгнан, да. Но вполне возможно, что кто–нибудь уцелел в укрытии. К тому же мы можем выходить замуж за других и производить потомство. Кое–кто из наших вступал в брак с салкарами, у которых вообще нет колдовства, их сила — только в знании моря. Есть также Симон Трегарт, чужак. Он взял в жёны ведьму из Совета Мудрых. Её за это осудили, объявили предательницей своей веры. Но у Симона обнаружился некий Дар, а у жены его он сохранился, хоть она и вышла замуж. Хотя колдуньи уверяли, что Дар исчезнет.

Она родила тройню — такое здесь никогда раньше не случалось. И все трое её детей обладали Силой — и сейчас обладают. Говорят, они сейчас ведут войну в Эскоре и снова открыли эту землю для Древнего народа.

Так что, возможно, кто–то из моих соплеменников произвёл на свет этого ребёнка. То, что таится внутри, в случае большой необходимости может быть призвано. Но всё же… — она замолчала.

— Что всё же? — настаивал воин.

— Даже в Лормте такая тайна неизвестна, — Тирта энергично покачала головой. — Я сама из Древних, но обладаю очень скромным Даром. Могу лечить, у меня бывают видения. И всё. Как ты знаешь, я ощущаю сущность жизни и могу общаться с животными — в ограниченных пределах. Но всё, что я знаю об иллюзиях, говорит, что для того, чтобы их вызвать, нужны определённые ритуалы, которые не исполнить быстро и в тревоге. Не понимаю, как преследуемая — мы ведь видели следы — могла это сделать.

— Но как иначе?..

Она думала об этом всё утро, пыталась найти ответ на этот вопрос. Оставалось только предположение, которое ей самой казалось невероятным, хотя она давно поняла, что мир полон удивительных и необъяснимых явлений.

— Сам ребёнок, — медленно проговорила Тирта. — В Эсткарпе детей испытывают рано, иногда в возрасте пяти–шести лет. Даже в таком возрасте можно распознать Силу. Но здесь, в Карстене, этого нет. Предположим, родился ребёнок — чистокровный Древний, а может, полукровка, — ребёнок, обладающий полной Силой. Такой ребёнок видел бы мир по–иному, не так, как мы, и рано научился бы скрывать свой Дар. Конечно, настоящего обучения он не получил, но опасность… страх… они были очень велики, и сам страх мог открыть дорогу его Дару. Ребёнок смог осуществить то, что другим даётся долгим обучением.