Читаем без скачивания Доктор Ахтин. Возвращение - Игорь Поляков

На этом воздушном шаре улетают всё её проблемы.

32

Она видит его. Пока со спины, но она наверняка уверена в том, что это он. Человек сидит на скамейке в парке. Поникшие плечи, ссутулившаяся спина. Наверняка, он так сидит давно, ожидая её. А она только сейчас поняла, как долго её ждут.

Она бежит. Что есть сил.

Она выкрикивает имя.

Но — спина неподвижна, словно человек не слышит крик. Словно он вообще ничего не слышит.

Когда устаешь ждать, перестаешь воспринимать окружающие шумы. Окружающая действительность замирает. Она знает это.

Расстояние до скамьи сокращается. Она уже видит седые пряди в коротких волосах. Пестрая рубашка с короткими рукавами.

Неожиданно силы оставляют её. Появляется слабость в ногах. Она уже не бежит, а медленно идет. Она заставляет себя переставлять ноги, словно к ним привязаны тяжелые гири. Протянув руку, как бы пытаясь дотянуться до него, и снова выкрикивая имя, будто звук может что-то изменить.

Безуспешно.

Время — натянутая и готовая порваться струна. Пространство — мягкая вата. Она барахтается в нем, глядя на звенящую от напряжения струну времени.

Она стремится успеть.

Она зовет, шепотом произнося имя.

И — неожиданно он поворачивается.

Словно слышит её тихий голос. Будто знает, что она рядом.

Встретив его взгляд, она забывает. Себя. Свое имя и кто она.

Она забывает, зачем бежала и что хотела.

Она просто видит его глаза, в которых находит ответ. И, тем не менее, все равно спрашивает:

— Почему я боюсь тебя? Люблю и боюсь? Так ведь нельзя — любить человека и бояться Бога, зная, что это одно и то же?! Я не могу спокойно жить. Я каждый день думаю о тебе. Я не хочу верить в то, что ты Бог, потому что тогда в моей жизни умирает любовь. Я не могу любить человека, в божественной сути которого почти уверена. Что мне делать? Скажи, как мне жить?

Мудрые глаза.

Худощавое лицо.

Края рта растягиваются в хищной улыбке.

На грани безумия она вопит раскалывающимся надвое сознанием, глядя в глаза, где зрачки меняют свой цвет и размер.

И — внезапно она ускользает из этой реальности.

Из безумия этого сна.

Тяжело дыша, Мария Давидовна сидела на диване и смотрела на свет торшера. Когда сознание немного прояснилось, она перевела взгляд на часы — полшестого утра. Она почувствовала, как к липкому от пота телу прилип халат. Скинув его, она пошла в ванную, и там, под прохладными струями воды, вдруг поняла, что именно сейчас надо идти в больницу. Она должна именно сейчас пойти на работу.

Да, именно сейчас. Пришло время, когда надо что-то делать. Нельзя просто сидеть и ждать. Надо разорвать вязкую вату будней. Надо идти, потому что он ждет её. Этот сон, как откровение, как призыв о помощи, как протянутая рука падающему в бездну.

Понимая иррациональность своих мыслей, Мария Давидовна, тем не менее, быстро вытерлась полотенцем и, выйдя из ванной, стала одеваться.

— Он ждет меня, а я здесь сижу, как дура, — говорит она, словно убеждая незримого собеседника.

Пусть она пока не знает, зачем это делает, но странное чувство — смесь страха, надвигающейся опасности, ошеломляющего счастья и желания жить — захлестнуло её, заставляя игнорировать голос рассудка, который как-то неуверенно говорил ей, что она поступает глупо. И очень рискованно.

Голос рассудка сказал:

— Куда ты? Сейчас еще ночь. Киноцефал все еще на свободе.

— Ерунда. Он ждет меня, а я здесь сижу, — отмахнулась Мария Давидовна.

Она, подхватив свою сумку, вышла из квартиры.

И быстро пошла на работу по дороге, которая стала уже настолько привычной, что она даже не смотрела под ноги в темноте.

Майор Вилентьев проснулся, услышав телефонный звонок, тихо пробормотал ругательство, посмотрел на часы и протянул руку к аппарату.

— Да.

— Говори уже.

— В такую рань? Куда?

— Иди за ней. Смотри в оба. И помни, что я говорил.

Иван Викторович нажал на кнопку и снова посмотрел на часы — без десяти минут шесть.

— Куда ты пошла? — спросил он тишину спальни.

Жена, которая даже не услышала звук телефонного звонка, неожиданно всхрапнула. Перевернувшись на бок, снова затихла.

Вилентьев тихо вылез из постели и вышел из комнаты, прихватив с собой телефон.

Что-то происходило, но что он пока понять не мог. И это заставило его забыть про сон. Одеваясь, он постоянно смотрел на телефонную трубку, но так ничего не дождавшись, майор Вилентьев тоже вышел в ночь.

33

Мария Давидовна, ощущая странное и приятное чувство эмоционального подъема, — я знаю, что скоро произойдет что-то очень важное, что-то прекрасное и необычное — шла по тротуару, ничего не замечая вокруг. До больницы она дошла быстро. Центральный въезд, куда обычно подъезжает скорая помощь. Пройдя мимо охранника у закрытого шлагбаума, она улыбнулась, не заметив удивления на его лице.

Она шла и улыбалась. Замечательное настроение и чувство любви — да, именно, любви — к каждому человеку в отдельности и ко всем людям в целом, — несло её вперед. Мария Давидовна именно сейчас поняла, что она не ошиблась. Вчера вечером она видела Михаила Борисовича. Или она просто не успела догнать его, или он не захотел встречаться с ней. Хотелось верить в первое. И она отметала доводы разума, воздвигая в сознании стену из логических размышлений и радостного предвкушения.

Доктор Ахтин в городе, и скоро она встретится с ним.

Когда она услышала сзади шум, то не сразу поняла, что ей грозит опасность. Доктор Гринберг все с той же улыбкой повернулась. И увидела, как увернувшись от удара и выбив пистолет из руки парня в футболке, черный человек в маске собаки — где-то на краю сознания возникла мысль, что прав был первый свидетель — снизу наносит удар ножом. Коротко охнув, парень прижимает руки к животу и валится на бок. Киноцефал прыгает сверху и бьет еще раз. Затем он встает, поворачивается и, чуть прихрамывая, бежит к ней.

Мария Давидовна, сразу же забыв о прожитых годах и давнем остеохондрозе, о своем настроении и чувстве вселенского счастья, поворачивается и со всех ног бежит, проклиная любимые туфли на каблуке и длинную юбку. Она понимает, что далеко ей не убежать, и, прогоняя от себя это знание, мчится, не разбирая дороги. С нереальным желанием взлететь — ну почему же люди не летают?

И при следующем шаге у неё внезапно получается — мысли материализуются, она ведь знала это всегда. Взлетев, она раскидывает руки в стороны, чтобы поймать ветер, который вынесет её вверх. Подальше от этого страшного места. Как можно дальше от людей, которые убивают друг друга. Пусть даже к солнцу, — лучше сгореть в адском пламени, чем быть изнасилованной и разрезанной на части. Лучше раствориться в безвоздушном пространстве, чем принять такую ужасную смерть.

И, взлетев, на одно чудное мгновение испытав счастье полета, Мария Давидовна неожиданно падает на асфальт.

И боль от удара приводит её в чувство.

Она не взлетела, она просто споткнулась о бордюр.

Через боль в руках — кожа содрана на локтях и ладонях — она поворачивается. Боль заставляет её мыслить разумно. У неё нет ни одного шанса. Как врач, работающий с психически больными людьми, она прекрасно понимает, что ни просьбы, ни слезы сейчас не помогут. Она хочет встретить смерть лицом к лицу. Она не хочет, чтобы убийца подумал, что она испугалась.

Киноцефал уже не бежит. В тишине — странно, почему так тихо, ведь здесь и сейчас умирают люди — он приближается. В правой руке нож.

Мария Давидовна неожиданно для себя улыбается. Беспричинный смех разрывает её сознание. Она смотрит на маску убийцы, который стоит над ней и заносит нож для удара, и видит перед собой персонажа из детской сказки.

— Ну, волк, погоди! — хрипит она сдавленным смехом, и, когда нож останавливается в верхней точке замаха, — убийца от неожиданности на секунду замирает — справа прилетает что-то огромное, сбивая Киноцефала с ног.

Мария Давидовна не может подавить смех. Она беззвучно смеется, глядя, как высокий бородатый человек наносит удары кулаком. Затем, подобрав выпавший нож, спаситель подтаскивает тело к одинокой липе, стоящей во дворе больницы. Приподняв ладонь убийцы, он вонзает нож в неё, пригвоздив Киноцефала к дереву.

Она смеется и плачет одновременно.

Слезы текут по лицу. На лице застыла улыбка.

Она смотрит, как бородатый человек уходит.

Она узнала его практически сразу. Фигура, походка, движения. Она не могла его не узнать. Даже в полной темноте. Только по ощущениям и звукам.

Она плачет.

И смеется.

В этом замкнутом корпусами больничном дворе она мысленно кричит ему вслед единственное слово — люблю — заранее зная, что ответа не будет.

Но это не важно. Может быть, он услышит, и этого вполне хватит.