Читаем без скачивания Роман с Постскриптумом - Нина Васильевна Пушкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это был совсем не дружеский поцелуй. От такого поцелуя я напряглась и слегка испугалась.
Это сегодня наша жизнь так переменилась, что никого уже, кажется, не удивить и тем более не шокировать нетрадиционной сексуальной ориентацией. Открыто проходят гей-парады, существуют клубы лесбиянок. Но во времена социализма к подобным вещам относились совсем иначе. Этого стеснялись, считали не просто отклонением от нормы, а высшей степенью разврата. Это прятали, скрывали, долгое время гомосексуализм преследовался законом. Люди с нетрадиционной ориентацией жили где-то рядом, но словно — на другой планете. До этого случая я никогда не могла даже предположить, что на моем пути встретится лесбиянка и я стану объектом ее притязаний.
Девочки, девушки из интеллигентных советских семей росли на поэзии Цветаевой, Ахматовой, Пастернака, где любовь — вибрирующий нерв. Любовь была для нас культом, а ее отсутствие — показателем ущербности; ты словно попадала, как сейчас сказали бы, в лузеры. И каждая стремилась найти свою любовь — но именно в традиционных формах и нормах. «Однополая» влюбленность в нашу систему ценностей совершенно не вписывалась.
— Ты! Говори мне ты! — настаивала Марина и с чувством погладила мою руку. — Какая кожа! У тебя кожа, как атласная поверхность игральной карты.
От подобного комплимента я смутилась и заторопилась.
— Мне пора идти, — попыталась я встать. — Спасибо вам за все.
Но она мою руку не отпускала. Я почувствовала, что влипла. К такому повороту событий я оказалась не готова и теперь совсем не знала, как выкрутиться. Мне не хотелось ее обижать, я предпочла бы спокойно расставить все точки над i. Но как? Не спросишь же прямо: «Вы что — лесбиянка?»
И я ляпнула первое и глупейшее, что пришло в голову:
— Скажите, я вам что, нравлюсь?
Ее «да» было произнесено хриплым от желания голосом и в такой тональности, в которой обычно мужчины, страшно волнуясь, делают признание в любви. Но я еще надеялась — вдруг чего-то не понимаю. Вдруг нравлюсь ей просто по-человечески.
— Я вам нравлюсь просто как… как кто?
— Ты нравишься мне, как может нравиться судьба. ТЫ — моя судьба!
Но я такой судьбы не хотела! Я была против! Резко вскочив и пулей вылетев из номера, я спасалась бегством, точно так, как спасалась бегством от агрессивной назойливости мужчин. Она кричала мне вслед на всю гостиницу:
— Да подожди ты, дурочка! Я тебе все объясню! Ну, дурешка, не убегай! Да что ж ты за дурочка такая!
У себя в номере я закрылась на замок и долго не могла прийти в себя. Потрясенная, я очень плохо спала: мне снилось, что ко мне пристает Марина Николаевна и что она совсем не женщина, а переодетый мужчина. От этого кошмара я просыпалась, не зная, как выпутаться, а когда засыпала снова, мне опять снился тот же кошмар.
Утром я, конечно, была не готова. Придя на первый съемочный день, я не чувствовала себя ни сильной, ни уверенной в себе, ни настроенной на работу. Мне было тревожно — как поведет себя Марина Николаевна.
Режиссер все еще не подъехал: он летел из Минска, там случилась какая-то задержка. Марина выступала в качестве хозяйки на площадке. И как только я появилась, она переключила все внимание исключительно на меня. Она давала распоряжения оператору:
— Феликс! Посмотри, какая чарующая улыбка, не снимай ее оттуда, не снимай. Поменяй ракурс. Дай бобик (то есть софит. — Ред.), бобик сюда давай. Поставь мягкий бобик, поставь мягкий свет.
Она крутилась вокруг меня, выстраивала под меня всю площадку, словно никого другого не было рядом. А рядом на площадке был сам Дворжецкий, такой, каким я видела его на экране: эти глаза — два озера, два омута в пол-лица, казалось — он видит все насквозь… От стыда я пошла красными пятнами, раскраснелась, как пион: «Боже мой! Теперь все решат, что я лесбиянка! Господи, что же мне делать?»
Дворжецкий сидел в кресле, сосредоточенно смотрел перед собой, как будто не замечая происходящего, потом поднялся и сказал:
— Марина, давай работать. А девочка войдет.
Я подумала: «Господи, как драматично начинается моя жизнь в этом фильме».
Как только объявили перерыв, я побежала в столовую. Сцены снимались в одном из научных институтов Черноголовки, где нам выделили несколько комнат. Кормить нас отдельно никто не собирался, но в советское время в столовой закрытого научного учреждения закрытого города ядерщиков можно было пообедать почти роскошно для киношников, порой питавшихся и в полевых условиях.
Больше всего я боялась, что Марина Николаевна побежит за мной. Пока я шла по длинным институтским коридорам, мне даже слышались сзади ее шаги, и все внутри сжималось. В столовой я встала в очередь к кассе, и тут за спиной раздался голос Владислава Вацлавовича:
— Ну что? Она на тебя глаз положила?
С облегчением обернувшись и доверчиво взглянув в глаза-озера, я пожаловалась:
— Вы знаете, я вчера пережила страшное происшествие. Это было ЧП! Я спаслась бегством.
— Ладно, не рассказывай мне ничего. Придется быть твоим центурионом. Значит, так, сегодня вечером я тебя приглашаю в гости. Собственно, я тебя приглашаю не к себе в гости, а в те гости, в
