Читаем без скачивания Роман с Постскриптумом - Нина Васильевна Пушкова

было такое чувство, что так и мой отец, наверное, проговаривал, выговаривал свою боль и вину, чтобы не разорвало изнутри. Самому себе ли или, может быть, случайному собеседнику — неважно.

Я, может быть, тогда редкий раз в жизни видела, как мучает вина мужчин. Какими палачами сами для себя они могут быть. И что там женщины с их язвительными попреками? Так, повод для скандала, да чтобы выкричаться. А вот казнит себя человек самостоятельно. И еще я видела, что мужчины совсем не «сво…».

— Ну вот, что это я, как на исповеди, — остановил себя Владислав Вацлович. — Так ты отца все-таки любишь? — спросил он через паузу. — Несмотря ни на что, любишь?

— И вас любят. Они очень вас любят. И гордятся вами. Как и вы любите и гордитесь своим отцом, который тоже вас оставил. Мы ведь все и обвинители, и обвиняемые — никого нельзя судить, — убежденно сказала я.

— Много ты знаешь…

— Да, много, — горячо то ли возразила, то ли продолжила я. — И знаю также, что никогда нет вины только одного человека. Оба виноваты, то есть двое.

— Ну, и какой же ты после этого Бэмби? — мягко прозвучал голос Дворжецкого. — Ты настоящая старуха Изергиль.

И вдруг лицо его исказилось, посерело, как будто пеплом подернулось. Он вытянулся на постели, прижимая огромную ладонь к грудине. И — замер, как будто бы умер. Так мне на секунду показалось. Я так перепугалась, что даже сказать ничего не смогла. А он тихо так, будто боясь что-то спугнуть:

— Ты иди. Плохо мне.

— Как это — иди? Никуда я не уйду. Я только скорую позову.

— Нет, никого и никому, слышишь… — еще тише прежнего сказал.

— Владислав Вацлович, — взмолилась я, чуть не плача. — Это у вас сердце. Я вам как недоучившийся врач точно говорю. Это инфаркт, может быть. Давайте я вниз сбегаю. Скорую надо.

Каждую роль Владислав Дворжецкий пропускал через сердце. Вот сердце и не выдержало

— Ты мне лучше как недоучившийся врач таблетку дай, — пошутил, не открывая глаз. — Там, на столе, под тетрадью.

Я схватила пузырек. Это был нитроглицерин. Я вложила ему в рот таблетку, моля Бога, чтобы все обошлось. Все происходящее казалось мне сценой из какого-то фильма. Он лежал на постели, а я, прижимая таблетки к груди, стояла у него в изголовье, вглядываясь в лицо.

Я боялась ослушаться: вдруг и вправду у него будут неприятности, или снимут с роли, да бог его знает, почему он сказал никому ничего не говорить. С другой стороны, если это инфаркт, то дорога каждая минута.

Не помню, сколько длилось это оцепенение. Наконец он открыл глаза:

— Ну что, напугал я тебя?

— Да, — честно призналась я в надежде, что худшее уже позади.

— А что ты про недоучившегося врача рассказывала?

— Это я. В прошлом. В мединституте училась. Мама хотела, чтобы я врачом стала. Я даже анатомию сдала, — скороговоркой проговорила я, счастливая уже от того, что он заговорил, что кровь к лицу возвращалась.

— Может, мама правильно хотела? Ну, ладно. Поздно уже. Иди спать.

— А вы? Как вы себя чувствуете?

— Мне лучше. Я тоже — недоучившийся врач. Видишь, как у нас много общего.

Мне было страшно приятно от его слов. Такой великий человек, а говорит, что у нас много общего. Да и вся эта ночь казалась мне мистической.

Немногословный, закрытый, взрослый, много переживший мужчина вдруг приоткрыл мне дверь в свою жизнь. Я понимала, что то, что рассказал он мне о своих оставленных детях, о своих покинутых женах, было его личным, его тайной. И, не задумываясь о причинах такой откровенности, я переполнилась гордостью и таким смятением человеческих чувств и переживаний, что у меня самой тоже начало поднывать сердце. Хотя мой молодой организм не знал сердечной боли.

— Ну, иди спать, — повторил Дворжецкий. — Не выспишься же. Вон уже четвертый час.

Но мне как раз совсем не хотелось спать.

— Я боюсь, вдруг там Марина Николаевна под дверью ждет, — соврала я. Мне не хотелось его оставлять в таком состоянии. — Я у вас посижу тут, пока не увижу, что с вами совсем все в порядке.

— Ну тогда ложись, — внезапно предложил он.

— В смысле? — не поняла я. — Куда ложись?

— Сюда ложись. — И он подвинулся, освобождая для меня место на кровати.

— Вы знаете… Я замуж выхожу в конце ноября, — строго произнесла я.

— Вот и хорошо. Я тебя из-под венца воровать не стану. И кто твой жених?

Я начала рассказывать об Алексее — Алеше.

— Открой окна, пожалуйста, и сапоги сними, — прервал он меня на минуту.

На стуле действительно было очень неудобно сидеть. И сапоги я скинула с удовольствием.

Свежий воздух, входящий