Читаем без скачивания Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию. Междукнижие (СИ) - Булаев Вадим

Натешившись резнёй, всё предавали огню.

По возвращении в логовище, меняли скарб на вино и бражничали до одури, заглушая в себе память о сотворённом. Потом плясали до упаду, до исступления, каждый своё, не в лад крикливым дудкам умельцев. А по ночам выли по-волчьи, закусив со страху воротник, кто из не до конца пропащих...

Заруда умён.

При ватаге всегда тёмные купчишки крутятся, награбленное скупают и перепродают где подальше, перешив-перелицевав.

Да злодеи уже и не прячутся. Захватили деревеньку. Народец под нож, сами хозяйничают. Из Сигизмундова надсмотра поляк родовитый есть. По все дни пьяный валяется, в отдельной избе, с бабами распутными. Те его ублажают, не дают по улицам ходить с тверёзых глаз. А подручные главного кровопийцы и рады. Подливают да подливают, хмельного не жалеючи. Зато в панских бумагах вся эта нечисть не разбойниками, а реестровыми записана. Вроде как на коронной службе состоят, о чём грамоту имеют.

— Ну?

Неопрятный, богато наряженный в измазанную снедью парчу с чужого плеча, пришёл главный. В руке — краюха хлеба с луком, пахнет жареным мясом.

Лениво поглядел на лежащего, откусил. Жуя, зевнул. Сытый, кряжистый, с видимой из-под заломленной на затылок шапки проплешиной. За ним — ватажные из ближних. У каждого пистоли, сабли богатые, хари висельные.

— Чаво звал, волхв? — набитый рот кривился в словах, роняя крошки на бороду.

— Жертва надобна, — льстиво, совсем не как лежащему, сказал седой. Ткнул клюкой в правую руку пленного. — Эту руби.

— А сам чаво? — Заруда глядел с хитрым прищуром.

— Без твоей воли нельзя.

— Вона... Ну, можно и руку... Эй, кто там? — не оборачиваясь, бросил он приспешникам.

От сопровождающих отделился рябой малый с неумным, испитым ликом.

— Я, батюшка. Дозволишь?

— Ну, спробуй.

Привязанный к щиту человек не смотрел на то, как добровольный палач напоказ, чмокая губами от предвкушения, достаёт из ножен саблю. Мимо него пронеслось и тихое требование волхва к юному, косматому недорослю:

— Как отсечёт, пережимай жилы да зашёптывай, дабы раньше сроку не помер. Ты учён, ведаешь, как.

Тот кивнул, стаскивая с пояса верёвку, коей подпоясывал рубаху. Так же негромко ответил:

— Управлюсь. У меня не сгинет до слова твоего.

— Ну, давайте, что ли, — рыгнул Заруда, затолкав в пасть слишком большой кус краюхи.

Сабельное лезвие взмыло к небесам. Грязное от неухоженности, удерживаемое рябым по-мужичьи, будто колун с короткой рукоятью...

Наши дни

В кабинете шефа царила так любимая им тишина. Инспекторы, сдвинув стулья, внимательно изучали материалы по групповому самоубийству, и ни один из них не подумал поинтересоваться, с какой радости они заняты, в общем-то, насквозь уголовным делом, без видимой потусторонней подоплёки.

Каждый документ перечитывался дважды, а на отдельном листе бумаги, выпрошенном у боярина, карандашом делались каракулеобразные от спешки пометки.

Нестыковки, точнее, вопросы к произошедшему перевалили на вторую сторону белоснежного формата А4.

Кто был инициатором? Кто администрировал беседу? Почему выбран столь странный способ самоубийства — снотворным? Почему все участники, принявшие таблетки, умерли, и никто не угодил в больницу с отравлением? Такое ведь вполне возможно — не от каждой передозировки в морг попадают. Часто спасает рвотный рефлекс, включаемый переполненным химией организмом. Отчего родители не заметили смертельных симптомов? Все дети проживали и уходили из жизни в квартирах, в выходной день. А там долгого одиночества добиться проблематично.

Где брали рецепт? Кто продал столько снотворного сразу? Кто оплачивал?

На последний вопрос немного пролил свет «Динго».

Оказалось, что закупками занималась Звёздочка. В личных сообщениях она указывала места, где оставляла блистеры для каждого участника группы. Про оплату отшучивалась, сообщая о подаренных на Новый год деньгах и их ненужности в будущем. Кто она такая — школьник не подозревал, как, впрочем, ничего не знал и про остальных членов «Клуба самоубийц».

Полная анонимность, мать её... И это при том, что труп Звёздочки не обнаружен. В больницы тоже с подобной симптоматикой никто не поступал.

— Она? — стараясь говорить одними губами, — поинтересовался Антон

— По всему, — шелестом отозвался напарник. — Или он. Или оно, если из непризнанных меньшинств. Предлагаю для удобства оставить женский род.

Далее перешли к протоколам осмотра мест происшествия...

Спустя час Швец осмелился поинтересоваться:

— Фрол Карпович, мы не видим результатов вскрытия.

— Их ещё нет, — с тяжким вздохом отвлёкся от очередного документа шеф. — Умерли утром. Не поспели пока... ближе к ночи получим. Скоро совсем.

Окна в кабинете начальства, где пребывали инспекторы, отсутствовали, полностью переворачивая представление о времени. Иванов, в отличие от прилично одетых коллег, сидел в одних трусах, чётко выполнив поступившую около двух пополудни команду: «Лечь спать без промедления!» В эти апартаменты он мог попасть или во сне, или, в перспективе, по завершении земных дел, так как резиденция Департамента не имела представительства в привычном мире, пребывая где-то между жизнью и смертью.

— Можно ещё бумаги? — попросил напарник, придвигая к себе часть уже отработанных протоколов. — Хочу составить что-то вроде таблицы периода умирания. Проанализировать, сколько прошло от последнего общения усопших с роднёй до момента обнаружения тел.

— Держи, — перед Швецом лёг новый лист. — Как управишься — мне покажешь.

1611 год. Начало июня

Бить благородным оружием рябой не умел. Сабля рухнула вниз, рассекая мышцы, скрежетнула о кость. Плечо опалило болью.

Выгнувшись дугой, насколько позволяли путы, человек взвыл. Он не видел смысла терпеть, сжав зубы. Всё равно убьют, хоть проси, хоть умоляй. Понимал, к кому угодил в лапы, даже не в лапы... зверьё — оно добрее, гнушается мучить.

— Ах ты пентюх, — смешливо воскликнул Заруда. — Всю силушку пропил?

— Дык, — рябой с ненавистью посмотрел на лежащего под раскатистый гогот приспешников «батюшки», — мясист больно. А то бы я...

— Отойдь, пустомеля. — цедя сквозь давно утерянные зубы, к казнимому приблизился широкоплечий мужик с пустыми, мёртвыми глазами, ранее державшийся позади свиты. Достал из-за спины плотницкий топор. Примерился, привычно махнул, точно дрова рубил.

Лезвие глухо стукнуло о дерево щита.

— Годно?

Отрубленное новый палач за ненадобностью отпихнул ногой, по-хозяйски выглядывая пса, которому можно скормить свежатинку. Вспомнил, что с недавних пор нет тут собак, как и иной скотинки. Досадливо крякнул. Отошёл, уступая место суетливому выучню с верёвкой.

— Годно, — поспешно заверил седой, приседая на корточки и прижимая холодную, сухую длань ко лбу рычащего от страданий человека. — Пущай полежит. От его мук дело наше веселее пойдёт.

Только что туго перехваченная пояском культя рванулась вверх, силясь достать обидчика. Заруда рассмеялся, теперь уже открыто:

— Ишь ты... Тебя приголубить тщится... Силён, силён.

Но волхв его не слушал, вновь забормотав в усы непонятные речи. Что он вещал — никто из стоящих поблизости не понимал, да и не стремился. Волшба откровенно пугала мужиков, вытаскивая из памяти потаённые страхи, а за ними — слышанные от бабок россказни о леших, чертях, злых духах, что по ночам пьют кровь из живых и уводят глубоко в лес, заставляя вешаться на сухих деревьях.

— Зови, — даже главный лиходей ощущал замогильную стужу от колдовских наговоров, предпочтя убраться обратно, в избу.

За старшего ответил выучень, сноровисто прижимая окровавленную культю к нестроганым доскам.

— Кликнем.

Ватажники ушли, не оборачиваясь.