Читаем без скачивания Ночная смена - Dok

— Ну. Если просто… Выше места разреза — тоже жгут кладем. Режем между двумя жгутами. Это понятно? Хорошо. Грубо говоря, есть такой способ, как гильотинная — это быстро и любой может сделать. Нож лезвием от себя — и перерезаем ткани до кости в ближней к себе половине, потом нож перекладываем лезвием к себе — и так же одним разрезом — дальнюю от себя часть тканей. Мышцы тут же сокращаются, открывают кость. А кость пилим.

— А если отрубить одним махом? Без жгутов?

— Кровопотеря будет большая. И осколки костей останутся. Потом трудно лечить будет. Вот еще стоит перед тем как резать — выкроить лоскут кожи. Чтобы культю прикрыть. Заживать будет лучше, но это уже не гильотинный способ.

— Ясно. Начали!

Краем глаза замечаю, что столпившиеся смотрят внимательно. Как студенты-зубрилы. Ну это понятно. Если выйдет — окажется, что не любое ранение смертельно при укусе. Уже как-то легче на душе будет, когда в драку полезем. Если конечно получится.

Ну, Ларрея мы вряд ли посрамили. Однако, что наметили — выполнили. Одна рука лежит отдельно от туловища. Вторая — уже с откушенными пальцами зажгутована. Танкист тоже влез в это дело — прикидывают, как лоскут кожи отсепарировать. Как могу — советую.

С улицы слышен женский визг, потом ор в десяток глоток.

Когда грохает несколько выстрелов, Николаич подхватывается на выход.

Мы продолжаем. Прислушиваясь вполуха. Cпрашиваю у седоватого сапера:

— А вот когда я в обществе кавказцев начал взмущаться трагедией в Беслане и тем, что терроры захватили и убивали детей — мнение кавказских приятелей было таким: "Все верно — детей выбивают сначала — тогда потом мстить некому, безопасно можно гадить". Вы вроде с юга — это так?

— Так. Есть дети — народ жив — нет детей — и народ кончится. Такого лоскута достаточно?

— Ну, чтоб срез ампутационный прикрыть — не великоват?

— Великоват… С запасом взял. Перестарался. Но это же не страшно?

— Сейчас — не страшно. Своего кромсать — лучше лишней резни не делать. Больно же ему будет, своему-то.

Пила повизгивает по розоватой кости. Все.

— Зря такой огрызок оставили — будет потом болеть — тут при ампутации надо, чтобы он из мышц не торчал.

— Ага, понял.

— А ручной болгаркой не проще будет кость пилить?

— Проще. Только все попытки применить электропилы и механику разную показали, что кость обгорает и потом культя не заживает вовсе — гноится, остеомиелит добавляется — так что все вручную не просто так.

Тянет холодком — зашел кто-то.

— Доктор, Старшой зовет! Можете оторваться?

— Зашьете без меня?

— Зашьем, зашьем!

Ловлю себя на том, что радуюсь возможности оторваться от этого действа.

Не лежит душа.

Нет, все понимаю, умом — заслужил вивисектор еще и не такое, его бы потрошить и потрошить, но вот будь моя воля — врезал бы по нему очередью — и все. Без изысков. Жить такому ублюдку — нельзя. Но и потрошить его в лучших английских традициях — лишнее. То, что Мутабор меня вынудил это делать — не добавляет ничего.

На улице уже сильно потемнело. Народу прибавилось. Причем народу озлобленного — вижу с десяток мужиков, судя по всему из освобожденных, которые наперебой чего-то требуют, наши — уже со вскинутыми автоматами — полукругом охватывают эту группку. Ор стоит серьезный — громче всех надрывается мужик, которого я не видел раньше. Ну да, воняет от них, как от Севастьянова. Из цеха значит. Сняли саперы мины.

Николаич — пожалуй, единственный, кто стоит спокойно, хотя мужик орет ему чуть ли не в лицо. Замечаю, что сбоку от Старшого стоит веселый Филя. Такой веселый рыжий всегда перед потасовкой — он вообще не дурак подраться, мы и познакомились то случайно — когда он из любви к искусству за меня вступился. В одиночку против трех гопов я бы точно не справился, а вот Филя уравновесил стороны.

Когда я подхожу, замечаю, что и с нашей стороны прибавление — за Вовкой жмется девчонка в замурзанном милицейском наряде. Интересное кино…

Подхожу так, чтоб не перекрывать никому направления стрельбы если что.

Николаич поворачивает голову ко мне и спрашивает:

— Вы можете помочь в одной проблеме?

— Постараюсь.

— Мне не нравится рожа вон того кента — третий слева стоит. Не пойму чем — но не нравится.

— А этот — который вам в лицо орет?

Притихший было мужик от такой беседы аж подпрыгивает и начинает орать снова, из бурной речи кроме матерщины успеваю понять только, что они тут настрадались. А мы тут суки, а они тут за справедливость, а мы тут суки…

Николаич кивает головой, и Филя со счастливым выражением лица выдает мужику в ухо отличный прямой. Мужика сносит как пух ветром.

— Считать не надо! — гордо заявляет Филя.

— Этот, который мне в лицо орал — обычный дурак. Остальные, полагаю — тоже. Кроме этого кента — морда у него шибко грязная и противная.

Попытки мужиков с палками как-то возмутиться тут же давятся несколькими очередями в воздух над головами. Кому-то из них попадает прикладом по спине — в общем слабые они еще. После трехдневного стояния на ногах — немудрено. Через пару минут они уже стоят рядком у стены, палки валяются на месте происшествия. Одному еще и нос разбили — стоит, утирается.

— Отвечать, когда спрошу. Начнете орать опять — получите люлей. Вы — кто? Ты — отвечай!

Мужик с краю смотрит изподлобья и бурчит, но достаточно отчетливо:

— Из цеха мы. Выпустили нас токо что.

— Девушку чего гоняли?

— Так она мент. Нас тут менты и кошмарили. Мы решили наказать.

— Девушка была в охране лагеря? Вас кошмарила?

— Вроде была.

Остальные что-то помалкивают.

— Ты конкретно ее видел.

— Я — нет.

— Кто видел?

— Да вот Кузин вроде говорил…

— Кто Кузин?

— Вот — он.

Мужик показывает пальцем как раз на того, подозрительного.

— Стукач! А еще свой! — выдает грязный Кузин.

— Старшой, а что вам не нравится в клиенте?

— Держится по-другому. Не как остальные. Двигается не так. Выделяется.

Вот и поди ж ты.

Начинаю с опаской подходить к шеренге.

— Если кто хоть какой вред доктору причинит — пришьем вас тут всех к стене. Ясно?

Мужики ежатся от этих слов Николаича.

— Похоже, ясно.

Осмотр коротенький выходит — морда у подозрительного вблизи четко отличается от стоящих от него справа и слева. Щипаю за щечку его и его соседей. Возвращаюсь к Николаичу.

— Он не обезвожен. Тургор кожи — нормальный. У остальных — снижен.

— Получается так, что последние три дня он ел и пил?

— Так точно.