Читаем без скачивания Иные песни - Яцек Дукай

— Он может подождать, — решил мидиец, сложив губы трубочкой. Белое на белом: свободные хлопковые шальвары, широкая кируфа из хлопка и шелка, с голубым узором по рукавам. Кируфа оказалась изысканной версией бурнуса, с полами до земли и глубоким капюшоном. Ее можно было застегивать, хотя днем обычно ходили в распахнутой. В комплект входили сандалии, но Иероним остался в неургийских юграх с высоким голенищем. Мидиец пообещал остальную одежду уже на этой неделе. Проводил господина Бербелека до ворот, непрестанно сгибаясь в поклонах, но тот не сомневался: на самом деле портной кланялся эстле Лотте.

Садясь в виктику, Иероним скрыл лицо в тени капюшона.

Ихмет Зайдар ждал, как и обещал, под памятником Александра на Рынке Мира; несмотря на толпу, нашли его быстро. Бросив на Фарада короткий взгляд, перс сразу начал на окском:

— Три вещи. Во-первых, эта охота. Воистину интересное дело, покажу тебе, что они привозят с юга. Пожалуй, я и вправду не потрачу времени зря, раньше или позже наверняка бы поехал и сам. Я слышал, что в городе Даниэль из Орма и старая Люцинда; не знаю, только направляются туда или уже вернулись. Во-вторых, хороший совет для эстлоса Ньютэ: пажуба. Новое зелье. В Золотых Королевствах уже вытесняет гашиш. Идет на север с караванами специй, скоро доберется из Европы в Гердон. В-третьих, она. Мы должны решить: здесь или случайность на охоте.

Зайдар тоже сменил европейское платье. В закрывавшем его от стоп до головы черном джульбабе, с бамбуковой тростью в руках, он выглядел как один из Пилигримов к Камню. Впрочем, возможно, и правда собирался посетить Аль-Кабу. Ведь он ни разу не объявлял в открытую о своем участии в охоте с эстле Амитаче.

Перс вскочил в экипаж и, усевшись слева от господина Бербелека, хлопнул виктикариев бамбуком по спинам. Что-то крикнул на пахлави. Те двинулись, поворачивая на Пелусийский Тракт, к югу. Солнце брызнуло им в глаза. Иероним поглубже натянул капюшон.

— Как я слышал, — продолжил он на окском, — теперь уже оно крутится само по себе. Прибывают нимроды, всё славнейшие, искушенные сплетнями об охоте на тварей, о которых мир не слыхивал, едут на юг, к ним присоединяются пресыщенные аристократы, платя щедро, поскольку где ж наилучшая охота, как не в антосе столь великих охотников? Ну и всякий сезон отправляются поход за походом, джурджи, как ее здесь называют, уже нельзя хоть раз не принять в ней участие, дружеская форма охватила город, страну, возникают первые песни и пьесы. Все знают, что это — лишь форма, но хотят ей поддаться. Поедешь? Только заяви, что едешь, — и сразу получишь предложения от желающих.

— А ты, эстлос? Не собираешься? А-а, ну да, если достанешь ее здесь…

Так ли он говорит о своих жертвах? — подумал Иероним. Стоя с дымящимся кераунетом над окровавленным трупом. «Достал ее».

— Почему ты сам этого не сделаешь, — пробормотал, — если это так важно для тебя?

Нимрод уставился голубыми глазами на господина Бербелека. Видит ли он лицо собеседника в тени капюшона? Бамбук постукивал по борту виктики.

— А ты хочешь этого, эстлос?

Господин Бербелек не отвел взгляд, и перс, в конце концов, опустил глаза.

— Она моя, — сказал господин Бербелек.

— Небо слышало, земля слышала, — покорно согласился нимрод.

Господин Бербелек считал удары сердца. Двадцать четыре, двадцать пять, хорошо. Раз уж единожды сел мне на руку — отчего бы и не приручить этого ястреба?

— Теперь скажи, чего не сказал.

Ихмет глядел на кончик посоха, подскакивавший в ритме оборотов высоких колес виктики.

— Арджер, восемьдесят первый, Рука Тора. У тебя была лишь сотня. Я не видел их вот уже много лет, но это не значит, что мне не важна их судьба, ты должен это понять, эстлос. Брат, вся его семья. Не уцелели бы. Ты вывел всех, до последнего жителя; а не обязан был, корабли потонули, Балтика была у Тора. Ты спас всех. И если теперь Чернокнижник тянется к тебе… Как же я могу остаться в бездействии? Эстлос.

Невероятно, удивился Иероним, макинально оправляя полы кируфы. На те тысячи смертельных врагов, которых создает себе человек, сжигая города и вырезая армии, на десятки тысяч их — на самом деле он получает при случае одного-двух друзей!..

Тем временем виктика выехала на Пелусийский мост, наискось пересекающий Мареотийское озеро. Здесь раскинулся Внутренний порт, перестроенный во времена предыдущей Гипатии, когда в очередной раз расширили и углубили каналы, соединяющие озеро с Нилом и Средиземным морем. Мареотида всегда была соленым озером, но теперь стала еще одним морским заливом. Александрия разрасталась вокруг нее, на ней и над ней. С моста они видели первые аэргароны, дворцы, висевшие над водами Мареотиды, выстроенные на восточном берегу, у которого, согласно закону, могли плавать только ладьи аристократов. Фарад тотчас объяснил, какой аэргарон кому принадлежит, и кто нынче проигрывает в этом архитектурном состязании. Справа же тянулась ломаная линия каменной торговой набережной, здесь причаливали фелуки и галеры, корабли морские и трансокеаники, настоящий лес мачт, подъемников, такелажа. Фарад указал Иерониму склады Африканской Компании, гигантские бункеры и пакгаузы.

С моста съехали на улицы Верхней Александрии. Здесь уже и речи не было о старых зданиях, тысячелетних святынях и стенах, помнящих времена Первого Кратистоса. Жилые дома поднимались на семь, десять, пятнадцать этажей, нередко соединяясь друг с другом над улицами, что, с одной стороны, гарантировало пешеходам благословенную тень, с другой же — создавало иллюзию, что въезжаешь в одно огромное здание, в грязный лабиринт гигантских коридоров, в коем можно лишь потеряться. В этом без малого замкнутом пространстве какофония человеческих и звериных голосов, экзотической музыки и столь же экзотического пения почти оглушала. Господин Бербелек поднял голову. Небо мелькало над ними в немногочисленных просветах между лестницами, соединявшими террасы. Там, на верхних уровнях и на плоских крышах домов, там, под солнцем Навуходоносора, шла другая, параллельная жизнь: пешеходы, виктики, верблюды, зебры, хумии, кони, мулы, козы, ларьки и лавочки, магазинчики и мастерские. Только вот мухи, москиты и заржи клубились одинаково и в тени, и на солнце. Господин Бербелек нетерпеливыми движениями отгонял от лица наглых насекомых; те тотчас возвращались.

С невидимого минарета муэдзин завел азан на дневную молитву.

Поворачивали столько раз, что, когда наконец остановились, Иероним не мог разобраться даже со сторонами света. Зайдар соскочил первым, без стука отворил дверь и вошел внутрь. Виктика стояла в темном, слепом проулке, дом — с решетками на окнах, на стенах свежая побелка. Господин Бербелек втянул воздух носом и сразу пожалел: воняло ошеломляюще. Над дверью была вывеска, но без надписи по-гречески.

— Демиургос Харшин, сын Зебедея, сына Ходжи, таксидермист, — прочитал Фарад. Титул демиургоса на вывеске не означал ничего: всякий второй ремесленник провозглашал себя без малого текнитесом.

Они вошли внутрь.

— Боги, — вздохнул Фарад, осматриваясь в комнате и зажимая нос.

Несмотря на многочисленные окна, большую часть света давали поднятые высоко под потолок лампы; окна заслонены грудами звериных останков, выделанных и невыделанных шкур, скелетов и разрозненных костей, прозрачных и непрозрачных сосудов с законсервированными фрагментами тел, еще более загадочными ящичками и закрытыми сундучками. Все это слоями громоздилось под каждой стеной, некогда, верно, стояло на полках; может, на этих стеллажах и крылся некий порядок, и все же глаза замечали лишь хаос.

Господин Бербелек вышел на середину зала, где на параллельно стоящих столах представлены были во всей мерзостной своей славе не завершенные еще творения мастера-таксидермиста. Дальше, в проходах во внутренние комнаты, стояли творения готовые. В сумме в сей миг на Иеронима таращилось с сотню мертвых гляделок — а что с теми зверьми, которые глаз пока не имели, что таращились сухими глазницами?.. Господин Бербелек осторожно прикоснулся к раскрытой пасти приготовившегося к прыжку хищника.

— Это кто? Гиена?

— А-а-а, нет, нет, эстлос. — Горбатый старичок полунегрской морфы пришаркал к господину Бербелеку, прервав негромкий разговор с Зайдаром. — Это специальный заказ, вызов для демиургоса. — Усмехаясь, он похлопал хищника по голому, то есть лишенному кожи хребту. — Таких существ нет, я их создаю, складываю из мертвых частей.

Откинув белый капюшон, господин Бербелек осмотрел зал.

— А как тогда узнать, какие из зверей настоящие? Я не знаток местной фауны. Это, например, — это будет птица, верно?

— О, эстлос, в том-то и вопрос, в том-то и вопрос! — Харшин принялся энергично кивать лысой головой, дергая при этом себя за реденькую седую бороденку. Иероним только сейчас понял, что у таксидермиста левый глаз закрыт бельмом, а тело его искривлено не только из-за горба: частичный паралич поразил его левую руку, вздергивая локоть под неестественным углом. И какова природа безумия этого человека? Если, даже живя в калокагатической короне Навуходоносора, он подвержен таким деформациям… По крайней мере его греческий остается кристально чист.