Читаем без скачивания Джанки. Исповедь неисправимого наркомана - William Burroughs

– По-моему, он удивился, когда узнал, что тебе ничего не давали. Сказал, что немедленно позвонит в клинику и проследит за твоим лечением.

Через несколько минут вошла сестра со шприцем. Демерол… Слегка помогает, но всё же не так эффективен в облегчении ломки, как кодеин. Вечером зашел врач, чтобы произвести обследование. Из-за обезвоживания организма, моя кровь сделалась невероятно густой, – не кровообращение, а сплошные сгустки. Пробыв без джанка два дня я потерял в весе десять фунтов. Пробирку с кровью для анализа врач набирал минут двадцать – кровь моментально сворачивалась.

В девять вечера мне вкололи ещё демеролу. Никакого эффекта. Как правило, наихудшим во время ломки считается третий день. По прошествии ночи, на четвертый, ломка постепенно спадает. На всей поверхности тела бушевало холодное пламя, словно кожа превратилась в сплошной муравейник, а под ней копашатся его обитатели.

Даже самую сильную боль можно отделить от себя самого, так, чтобы она воспринималась как нейтральное возбуждение (особые трудности с зубами, глазами и гениталиями). Но от наркотической ломки спасения нет. Ломка – обратная сторона кайфа. Главный кайф джанка в том, что ты вынужден, просто обязан его потреблять. У джанки своё время, свой обмен веществ – метаболизм, по-научному. Они адаптируются к своему климату, джанк и греет, и охлаждает. Кайф джанка – жизнь по его законам. И избежать ломки можно с той же вероятностью, как и проехать мимо кайфа после укола.

Я был слишком слаб, чтобы вставать с постели. Лежать спокойно, правда, тоже не мог. При ломке любое возможное действие или бездействие кажется невыносимым. Человек может просто умереть только потому, что не в силах остаться в своем теле.

Ещё одна вмазка в шесть утра. На сей раз – есть контакт. Как я потом узнал, это был не демерол. Я даже смог схавать маленький гренок и выпить немного кофе. Днём навестила жена, сообщив, что начиная с утреннего укола мне назначили новое лекарство.

– Я заметил разницу. Мне показалось, что утром вмазали Эмми.

– Я звонила доктору Муру. Он мне сказал, что из всех лекарств, которыми они пытаются лечить наркоманию, этот самый потрясающий. Снимает отходняк без новой привычки. Да это и не наркотик вовсе – антигистамин. Тефорин, насколько я его поняла.

– Тогда получается, отходняк – это что-то типа аллергии.

– Доктор Мур больше ничего не сказал.

Врач, рекомендовавший этот способ лечения, был нанят адвокатом. Он, как я уже упоминал, не был связан с клиникой и не имел отношения к славной когорте психиаторов. За два дня я перешел на полноценное питание. Антигистамин держит от трех до пяти часов, а потом болезненное состояние возвращается. Ощущения при уколе сходны с джанком.

Когда я уже был на ногах, пришёл побеседовать психиатр. Очень высокий, длинные ноги, тяжелое тело, по форме напоминавшее грушу узким концом вверх. Говорил улыбаясь, голос плаксивый… Не то чтобы женоподобный, но просто в нём не было ничего из того, что делает мужчину мужчиной. Звали его доктор Фредрикс – главный психиатр клиники.

Он задал мне вопрос, который считается у них хрестоматийным.

– Почему вы чувствуете необходимость потреблять наркотики, мистер Ли?

Услышав такое, можешь быть уверен – человек, задавший подобный вопрос, понятия не имеет о джанке.

– Он нужен мне, чтобы утром подняться с постели, побриться и позавтракать.

– Я имею в виду физически.

Я пожал плечами. Что ж, не надо тянуть с ним волынку, пусть ставит свой диагноз и убирается ко всем чертям.

– Это хорошая встряска.

(Никакая это не «хорошая встряска», способ стимулирования и т.д. Суть отношений джанка с потребителем сводится к формированию привычки. Никто не понимает до первой ломки, что такое джанк).

Доктор довольно кивнул… Готово – «Психопатическая личность». О, поднялся… Внезапно его лицо расплылось в улыбке невыразимого понимания, дабы растопить мое настороженно-сдержанное отношение. Завершился этот процесс безумно-похотливым взглядом. Чуть наклонился вперед, поднеся свою улыбку поближе… Лицом к Улыбке…

– Ваша половая жизнь в норме? У вас с женой нормальные отношения?

– О, да – сказал я. – Когда не торчу.

Он отшатнулся. Ответ ему явно не понравился.

– Хорошо, я вас ещё увижу.

Покраснел, видимо от смущения и неуклюже рванулся к двери. Как только он появился, я сразу принял его за шарлатана. На самом деле, этот парень гнал обычную самоуверенную фигню. Хотя, я ожидал более конкретного и вдумчивого подхода.

Моей жене врач сказал, что прогнозы весьма неутешительны. Мое отношение к джанку характеризовано как «ну и что?». А так как физические определяющие моего состояния остаются в силе, то следует ожидать рецидива. Он не сможет помочь мне, пока я не соглашусь с ним сотрудничать. Если достигнем взаимопонимания, он, с большой долей вероятности, готов за восемь дней разобрать на архетипы и вновь воссоздать всю мою психику.

Другие пациенты являли собой довольно унылую дубовую публику. Ни одного джанки. Единственным человеком в палате, просекавшим фишку был алкоголик, притащившийся сюда со сломанной челюстью и прочими увечьями физиономии. Рассказал, что во всех государственных клиниках получил «от ворот поворот». В Благотворительной ему сказали: «Проваливай, а то ты нам весь пол кровищей зальешь». Вот он и оказался в этой клинике, где неоднократно бывал, и где знали, что он в состоянии уплатить.

Остальные были затюканной, безмазовой массой людей. Тип, обожаемый психиаторами. Доктор Фредрикс мог вдохновляться таким материалом для своих штамповок. Был там один худой, бледный маленький человечек с бескровной, почти прозрачной плотью, походивший на холодную обессиленную ящерицу. Он без конца жаловался на пошаливавшие нервишки и большую часть времени бродил взад и вперед по коридорам, повторяя: «Боже, боже мой, я даже не чувствую себя человеком». Сила воли, необходимая для элементарного умения держать себя в руках, у него напрочь отсутствовала, и организм постоянно находился на грани распада на составные части.

Среди больных преобладали старики, глядевшие на тебя озадаченным, тупо возмущенным взглядом издыхающей коровы. Некоторые вообще не вылезали из своих комнат. Одному юному шизофренику связали спереди руки бинтом, чтобы не приставал к окружающим. Депрессивное место, депрессивные люди.

Уколы оказывали на меня всё меньшее действие и через восемь дней я стал на них забивать. Когда смог провести без уколов сутки, решил, что пора убираться отсюда. Моя жена отправилась к доктору Фредриксу и отловила его в коридоре. Он сказал, что мне следует побыть здесь ещё дней пять.

– Он ведь не знает, уколы с сегодняшнего дня прекращаются.

– Да он уже сутки без них обходится, – заверила его жена.

Врач густо покраснел. Когда он обрел дар речи, то ринулся в атаку.

– Так или иначе у него может развиться синдром отмены!

– Да не похоже, после десяти-то дней… Разве бывает такое?

– Бывает, бывает, – заявил врач и ретировался, прежде чем жена успела что-либо возразить.

– Да и хуй с ним, – сказал я ей. – Нам его заверения ни к чему. Тайдж хочет приставить ко мне своего врача. Он и засвидетельствует мое состояние. Неизвестно ещё, что этот мудак наплетет в суде.

Фредрикс был вынужден выписать меня из клиники. Из кабинета не вышел, сестра внесла туда бумаги на подпись. Естественно, в выписке было написано – «не считаясь с советом врача».

В пять часов мы вышли из больницы и взяли такси до Канала. Там я зашел в бар, вылакал подряд четыре виски с содовой и приземлился в старую добрую датую кондицию. Я вылечился.

Когда поднимался на крыльцо и открывал дверь, почувствовал, что вернулся из долгого небытия. Я возвратился в ту точку времени, которую покинул год назад, впервые оторвавшись с Пэтом.

После того, как лечение завершено, несколько дней чувствуешь себя прекрасно. Можешь пить, ощущать настоящий голод и всю прелесть еды, да и похоть занимает своё законное место. Окружающий мир выглядит по-другому, четче. А потом жутко достает. Трудно одеться, подняться со стула, взять вилку. Ничего не хочется делать, куда-то идти. Даже джанка не хочешь. Страстная тяга к нему исчезла, но и взамен ничего нет. Нужно «пересидеть» это время… Или отработать, лучше всего на ферме.

Пэт заявился тут же, как только прослышал, что я на воле. Не хочу ли я подогреться? А-а, одна не повредит… Можно достать по сносной цене десять и даже больше. Я отказался. Сказать джанку нет, когда ты слез, можно без особых мучений и раздумий. Просто не хочешь и всё тут.

Кроме того, мною занимался штат, а там за эти дела наматывают срока, как за любое тяжкое преступление. Два джанк-привода подряд тянут на семь лет. Возможны и варианты: один получаешь от штата, другой – от федералов. Выходя из штатовской каталажки прямо на выходе встречаешься с федералами. Или сначала трубишь федеральный, а штатники ожидают тебя на выходе из федералки.