Читаем без скачивания Братья-рыцари и камни Гроба Господня - Алекс Никмар

— Конечно… — Мурмур открыл рот, и из него, на неподвижно лежащее в его ладони создание, полился поток жёлто-зелёного света.

Прошло несколько мгновений, и весь этот поток, целиком войдя в ящерицу, оживил её, чем она тут же и воспользовалась. Взмахнув своими крыльями, она взвилась вверх и в мгновение ока, оказалась у приоткрытого рта застывшего как изваяние легата.

Следующее мгновение ей понадобилось на то, чтобы спокойно залезть в ротовую полость монсеньора Бамо, не встречая своим эфемерным телом препятствий, добраться до его мозга и, угнездившись в нём, сверкнуть жёлто-зелёными огоньками своих глаз из расширенных зрачков папского легата.

— Ну, вот и всё: я внутри него, и он под моим полным контролем. Теперь, Нергал, ты можешь его отпускать: поверь — я добьюсь от де Моле признания во всех его тайнах, так что скоро ты, наконец, узнаешь: где этот старый хитрец спрятал камни и как тебе до них добраться…

Всё закончилось так же внезапно, как и началось. Небо просветлело, и от разразившейся фантасмагорической бури почти не осталось никакого следа. Всё выглядело так, словно на дорогу обрушился шквал, с молниями и ливнем, который на мгновение накрыл странствующий трибунал и, выплеснув из себя переполнявшее его небесное напряжение, выдохнулся и исчез в никуда.

Монахи медленно приходили в себя, поправляли пологи своих повозок и отжимали свои набравшие воду плащи и накидки. Лошади прянули ушами, нервно поводили глазами, и возницы, как могли, старались успокоить впряжённых в их повозки испуганных животных.

— Господи всемогущий?! Что это было такое?! — брат Жерар убрал руки с головы, приподнял своё, перекошенное трепетным страхом лицо над поверхностью земли, и опасливо бросил взгляд на быстро проясняющееся небо. Он не помнил, сколько пролежал на обочине дороги, и тем более не помнил — как он на ней оказался, но разве это было важно, когда разгневавшийся непонятно за какие грехи Господь смилостивился и уберёг его от удара этих страшных молний, бивших с неба, как будто нацеливаясь в него одного?!

Поднявшись с «приютившей» его обочины, на которую он бросился после первой же, близко ударившей молнии, брат Жерар взглянул на свою одежду и, увидев то, что с ней стало, от досады плюнул себе под ноги.

Первое, что пришло ему в голову после того, как он увидел, что его чёрный плащ и белая сутана безнадёжно перепачканы размокшей землёй, была тревога за Ги Бамо: «А что с монсеньором легатом?! Молния ударила так близко от него! Где он?! Жив ли он?!»

Рядом с ним легата не было. Не было его и у ближайшей повозки. Квалификатор почувствовал, как его наполняет отчаяние: главы трибунала нигде не было видно! Даже не подняв свой, валяющийся в грязи посох, брат Жерар бросился в голову колонны и, наконец, к своему огромному облегчению, увидел папского легата.

Монсеньор Бамо оказался на дороге. Он стоял к нему спиной, в одиночестве, в нескольких десятках шагов впереди крайней повозки. На его голову был надет капюшон плаща, но не узнать фигуру своего наставника Жерар Монпара́ не мог — это был точно он, непонятно каким образом оказавшийся в сотне шагов от того места, где их застала буря, но именно он, и это было прекрасно: «Надо найти его посох — он, видимо, потерял его!..»

Когда квалификатор подошёл к своему наставнику и почтительно окликнул того, тот сначала не оборачивался, и брат Жерар, решив, что монсеньору Бамо от непогоды заложило уши, осторожно коснулся его рукава:

— Монсеньор!..

Легат резко обернулся и близко увидевший его лицо квалификатор в ужасе отшатнулся. Он что-то увидел — что-то настолько страшное, что его ум отказался запомнить и восстановить в голове картину увиденного. Стараясь не думать об этом, квалификатор тут же сморгнул и дёрнул головой, после чего вновь осторожно поднял взгляд на своего наставника.

«Слава тебе, Господи! Привидится же такое!..» — в этот раз лицо Ги Бамо выглядело почти как обычно, разве что после перенесённой бури у него оказались немного более заострившиеся линии скул и подбородка, да ещё и белки глубоко запавших глаз покраснели от множества полопавшихся капилляров:

— В чём дело?! Что тебе нужно?!

— Ваш дорожный посох… монсеньор… вы его обронили, я его подобрал и принёс вам.

— Так давай же его сюда — что ты стоишь, как будто вкопанный и увидел перед собой бестелесное приведение? — папский легат устало закрыл глаза и провёл рукой по своему холодному, как у мертвеца лбу.

Неотрывно смотревший на него квалификатор только сейчас заметил, что с лица его наставника ушла нездоровая краснота запыхавшегося от долгой ходьбы человека. Это было бы, безусловно, хорошим знаком, но теперь её сменила не менее болезненная бледность: «Не иначе, как монсеньор Бамо всё-таки заболел!.. и эти глаза — они совсем запали и наполнились кровью! Видимо, его сердце бьётся с такой силой, что кровь приливает к голове!.. — охо-хохо-хо!.. Это всё от беспрестанных переживаний за данное ему Папой поручение!.. А ведь он уже далеко не молод, и так самоотверженно переживать все невзгоды этого, такого долгого и нелёгкого пути… — какая же великая, полностью отрицающая себя преданность нашему Святому делу!.. Только бы его не хватил удар! Храни его, Пресвятая наша заступница Дева Мария!..»

— Вот, монсеньор, возьмите, — легат взял протянутый ему посох, но не опёрся на него, как он всегда это делал начиная от самого Авиньона, а просто оставил его в своей руке, даже не уперев в землю. Это было странно, однако подумать об этом брат Жерар не успел — не оборачиваясь к квалификатору, легат отрывисто бросил:

— Мы стоим, а дело не ждёт! Пойди, посмотри: в чём причина задержки и поторопи всех этих бездельников. Время идёт, мы должны возобновить путь, а они всё ещё возятся со своими повозками и телегами!..

— Да монсеньор, уже иду, — Жерар Монпара́ повернулся к повозкам и, особо не выбирая направление, направился к одной из них — неудачно выехавшей на обочину и похоже застрявшей одним колесом в придорожной канаве.

Пока он шёл, что-то не давало ему сосредоточиться на том задании, которое он получил. В его голове витал неясный вопрос, который ему никак не удавалось сформулировать. Уже подойдя к повозке и