Читаем без скачивания Толмач - Родриго Кортес

То же самое решили на отдельном от низших чинов собрании и офицеры.

– Это кто-то из наших, – жестко рубанул воздух рукой есаул Добродиев.

– Не будьте голословны, Никодим Федорович, – одернул его Загорулько. – А если есть подозрения, прошу…

– У меня нет подозрений, – хмуро отозвался есаул, – но как хотите, а от него пахло смирной. Аки в храме!

Офицеры согласно загудели, а Семенов опять-таки вспомнил Энгельгардта.

– Никодим Федорыч верно говорит, а местные смирну вообще не пользуют. Это кто-то из наших!

– Обыск! – едва удерживая подступившую тошноту, выпалил Семенов. – Нужно сделать обыск. И немедленно…

Офицеры досадливо засопели, кто-то принялся возражать, но все понимали: пора; лучше стыд, чем такой страшный грех на душе.

Через полчаса на околице деревни, каждый со своим вещмешком в ногах, выстроились все – от капитана Загорулько до толмача. И через полчаса смирну нашли – притороченной к седлу мелкой мохнатой лошади, перевозящей солдатскую палатку.

Офицеры скорбно замерли.

– Найду, своими руками задавлю! – угрожающе прорычал есаул и повернулся к замершему строю. – Все слышали?!

И впервые строй не ответил молодецким «Так точно»…

К весне 1898 года русско-китайскую границу как прорвало, и всю Маньчжурию наводнили сотни и сотни русских специалистов. Топографы и геодезисты, строители и путейцы – без числа и без счета – оценивали изгибы рельефа и плотность грунтов, просчитывали способы подвозки шпал и рельсов, а главное, встречались и подолгу спорили с местными властями.

Несмотря на высочайшее соглашение, здесь их, казалось, никто не ждал. Хуже того, никто не желал их сюда пускать! Уже то, что удобнейшие для прокладки железной дороги места оказались заняты крестьянскими полями, оказалось такой препоной, что хоть кричи караул! А затем «вдруг» оказалось, что весной у китайских крестьян самая страда, а кроме крестьян, в этих краях никакой иной рабочей силы просто-напросто нет.

В такой неразберихе и приходилось работать главному инженеру Строительного управления пока еще не существующей дороги Александру Иосифовичу Юговичу. Вот только ссылаться на трудности он права не имел.

В считаные недели Югович лично объехал все важнейшие точки будущего колоссального строительства, просмотрел практически все наработки топографических и геодезических экспедиций, встретился и детально обговорил наиболее трудные «моменты» с цзян-цунями трех важнейших провинций. Именно после такого совещания в Гунчжулине к нему и пристал этот офицер.

– Ваше превосходительство! Александр Иосифович!

Югович приостановился, и вместе с ним приостановилась и вся положенная по случаю свита.

– Я должен передать вам документ, – сверкая светлыми глазами на черном от загара лице, выпалил офицер.

– Вы – мне? – удивился Югович. – И, простите, мы с вами знакомы?

– Моя фамилия Семенов! – выпалил незнакомец. – А вот и бумага…

– Семенов? – смешливо поднял брови Югович и полуобернулся к свите: – Это, разумеется, меняет дело.

Свита захихикала – пока достаточно сдержанно.

– Это бумага из пакета документов полковника Энгельгардта, – Семенов сунул Юговичу смятый, потертый по краям, сложенный вчетверо листок. – Он погиб под Айгунем…

Югович растерянно хмыкнул.

– А почему именно мне? У меня есть и заместители… тот же князь Хилков или даже Игнациус… Чем они вас не устраивают?

Лицо офицера приняло странное плачущее выражение.

– Вы первый человек нужного ранга, которого я встретил за шесть месяцев пути. А о князе Хилкове я вообще ничего знаю. Поймите меня – документ секретный. Вот тут и мой рапорт тоже…

Югович пожал плечами и принял бумаги.

– Вам, вероятно, расписку следует выдать?

Офицер напряженно кивнул.

– Подайте бумагу и перо, – полуобернулся к свите Югович.

Дорожная сумка из хорошей кожи тут же открылась, и ему подали и доску, и листок белой бумаги и даже окунули перо в чернильницу. Югович вздохнул, просмотрел замызганный, весь покрытый непонятными, разбитыми на столбики буквами листок, щурясь уставшими за день глазами, пролистал рапорт на шести страницах, сунул и то и другое помощникам и крупным, размашистым почерком написал расписку.

– Держите, поручик.

Семенов взял расписку, да так и замер, не в силах поверить собственному счастью.

В Гунчжулине отряд остановился на трое суток – все слишком устали, даже люди, не говоря уже о лошадях. Да и нервы у всех были на пределе – сказывался жесткий порядок, который небезосновательно установил Никодим Федорович.

– Вы у меня даже до ветру будете строем ходить, – обращаясь ко всем и одновременно ни к кому, пообещал он.

Так оно и пошло. Две недели подряд… И хотя господа офицеры в кусты строем не ходили, чувствовать это напряжение каждый день было невыносимо, и едва отряд все-таки распустили, все с облегчением рассыпались по городку – кто в консульство, кто в кабак.

Скинувший с плеч ответственность за секретный документ Семенов тоже был доволен. Как и все офицеры, он первым делом сходил в русское консульство и передал для отправки толстенное письмо Серафиме, а затем просто бродил по узким, залитым уходящим весенним солнцем улочкам.

Китайские городки вообще были странными: все как один окружены толстыми каменными стенами наподобие средневековых, однако улицы не мощены и грязны. Множество языческих храмов, кругом тесанные из камня драконы и собаки, а вместо магазинных вывесок – болтающиеся на ветру флаги с иероглифами…

Ну и, конечно, люди. Особенно потрясали здешние франты: в косы вплетены цветные шелковые ленты, в руках веера, на ногах белые чулки – порой Семенов чувствовал себя так, словно провалился в прошлое, лет на триста. А к этому добавлялись тощие люди-лошади рикши, свора собак при тюрьме, жадно подлизывающих кровь от недавней казни, полицейские то ли с палками, то ли с флажками в руках…

Проболтавшись по городу всего-то пару часов, Семенов был настолько оглушен и ослеплен, что даже не сразу обнаружил, что уже с пять минут не может отойти от напомаженной, разодетой, словно в бутафорские одежды, и беспрерывно обмахивающейся веером девушки.

Она снова сказала что-то на китайском, и Семенов рассмеялся: он не понимал ни слова. И тогда она сделала этот жест.

Эта комбинация из пальцев выглядела совершенно не так, как в Петербурге, но Семенов понял… сразу… и залился краской. А когда девушка снова произнесла что-то своим певучим голоском, поручик решился.

– Сколько? – мгновенно охрипшим голосом спросил он.

– Шига лян… – пропела девушка.

Семенов полез в карман и достал несколько монет.

– Этого хватит?

Девчонка как-то мгновенно испугалась, оглянулась по сторонам и взяла его за руку.

– Что… к тебе пойдем? – криво улыбнулся взмокший от переполнивших все тело жарких, но пока еще невнятных желаний Семенов.

Девушка кивнула и, мелко переступая, потащила его в узкий, темный и невыносимо вонючий переулок.

Стоящий в десятке метров Кан Ся видел все: и как поручик не может решиться купить известные услуги проститутки, и как торгуется, и как все-таки принимает решение. Так что когда Семенов дал себя увести, бывший капитан полиции, а ныне тайный и, увы, рядовой агент империи Кан Ся уже знал, что делать.

Он прошел по следам этого каравана за полтора месяца – дело в любых иных условиях совершенно немыслимое. Но у Кан Ся была цель – месть, и не только за себя. Потому что в каждой деревне бывший полицейский офицер видел одно и то же – запоздало найденные родней уже начавшие разлагаться трупы и бесконечное горе.

Нет, старый опытный полицейский не торопился с выводами и довольно долго просто собирал об экспедиции всю доступную информацию – в первую очередь позволяющую судить о разведывательной работе отряда. Но однажды жена убитого мужчины протянула Кан Ся найденный возле трупа листок, и виновность Семенова стала аксиомой. Потому что вверху листка стоял точно такой, как и на первом найденном в Никольске документе, двуглавый орел, а сам текст был зашифрован точно таким же образом.

Кан Ся торопливо прошел в управление полиции, сунул часовому в лицо удостоверение имперского агента и стремительно прошел в кабинет начальника.

– Вам предстоит произвести арест, – показав то же самое удостоверение, без предисловий распорядился он.

Начальник полиции испуганно привстал.

– Кого?

– Русского. Сегодня с топографическим отрядом прибыл.

– На каком основании? – удивился полицейский.

– Жестокие убийства подданных империи, – сухо пояснил Кан Ся и положил на стол стопку собранных им по пути показаний. – Здесь доказательства; их более чем достаточно.

Курбан тоже видел все: и как Семенова увела проститутка, и как худой, почти седой китаец в неприметном одеянии вошел в здание местного управления полиции, и как спустя от силы пять минут поручика вывели из борделя и, не обращая внимания на его крики, протащили мимо…