Читаем без скачивания Мастер Страшного суда. Иуда «Тайной вечери» - Лео Перуц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я описал ему наружность человека, которого искал. Майор удивился, узнав, что дом, где он живет, приютил человека столь необычайной внешности. Ему никогда не приходилось слышать о существовании такого урода.
– Странно! Странно! Странно! – бормотал он. – Я живу в этом доме с того самого времени, как ушел в отставку. Знаю всю улицу как свои пять пальцев. Когда фрау Холецаль из шестого номера готовит к обеду язык с каперсами, то это знает каждый ребенок на улице. Ты говоришь, он никогда не выходит на улицу. Но ведь о нем же было бы что-нибудь слышно, не может же человек так прятаться. Знаешь, что я думаю, ротмистр? Кто-то подшутил над тобой. Какой-то остряк, проказник или бездельник одурачил тебя, ты уж прости меня, ротмистр. – Он помолчал немного, размышляя. – С другой стороны – итальянец, говоришь ты? Погоди-ка, погоди-ка! До прошлого года здесь жил в доме один сербо-хорват, по-немецки говорил очень плохо, только со мною мог он объясняться на своем родном языке, потому что наш полк два года стоял в Пиеполье, знаешь, в этой дыре, тошнит меня, когда вспомню о том времени, – да, мог бы я тебе рассказать всякие истории про Новый Базар, только это к делу не относится! Толст он, впрочем, не был, наоборот. Дулибич звали его, теперь вспоминаю, и был он племянником одного депутата. Все это государственные преступники, на мой взгляд… Но его ты не можешь иметь в виду, потому что он в прошлом году переехал в Будапешт. Дулибич, совершенно верно, его звали Дулибич. Минутку, минутку, погоди-ка! Есть еще тут жильцы, я их недели две не видел и спросил жену дворника: «Что это с господином Кратким делается, он совсем не показывается?» Воспаление среднего уха! Теперь уж он опять не выходит, немного бледен еще, немного слаб, такая болезнь изнуряет. Но, во-первых, он не итальянец, а во-вторых, не что чтобы очень толст.
Опять он задумался. Вдруг его осенило.
– Уж не ищешь ли ты господина Альбахари? – сказал он, понизив голос, и усмехнулся с видом снисходительного понимания. – Передо мной тебе стесняться нечего, мы, брат, товарищи, я тоже был молод. Господин Габриель Альбахари живет в третьем этаже, в восьмом номере. Ты себе и представить не можешь, сколько к нему народу ходит, – и все приличные господа, кавалеры, что ж, всякий может попасть в такое положение, когда нужен бывает господин Альбахари, я в этом ничего не вижу дурного. К тому же, говорят, он очень образованный человек, большой коллекционер: картины, древности, венские редкости, все что угодно. Он уже в летах, всегда элегантен, всегда выфранчен, только вот берет десять, двенадцать, пятнадцать процентов, как случится, иногда и больше.
У меня не было охоты быть сопричисленным к клиентуре ростовщика, и я решил, поскольку этого требовали обстоятельства, посвятить майора в положение дела.
– Я не нахожусь в стесненных обстоятельствах, господин майор, – сказал я. – Господин Альбахари меня не интересует. Дело касается, коротко говоря, актера Бишофа, которого вы, может быть, знали по имени. В последние дни он несколько раз заходил в этот дом, и, судя по всему, его самоубийство находится в связи с этими визитами. Вчера вечером он застрелился на своей вилле.
Майор соскочил со стула, как от электрического тока.
– Что ты говоришь? Бишоф? Артист придворных театров?
– Да, мне очень важно узнать…
– Застрелился? Не может быть! Об этом в газетах сказано?
– Вероятно.
– Актер Бишоф! Так бы ты мне сразу и сказал! Разумеется, он здесь был. Третьего дня, нет, погоди-ка, в пятницу, часу в двенадцатом…
– Вы его видели?
– Не я – моя дочка. Что ты говоришь! Актер Бишоф! Послушай-ка, что же сказано в газетах? Денежные затруднения? Долги?
Я не ответил.
– Нервы, – продолжал он. – Наверное, нервы! Нынешние артисты народ развинченный, переутомленный… Моя дочка тоже нашла… Рассеянный, растерянный, сначала даже не понял, чего она хочет от него… Да, гениальные люди! Дочка моя… У каждого из нас – свой конек. Я вот собираю почтовые и юбилейные марки. Когда коллекция готова, продаю ее, всегда находится любитель. А девочка моя интересуется больше автографами: у нее уж целый альбом полон подписей. Живописцы, виртуозы, титулованные особы, актеры, певцы, одни только знаменитости. Ну а в пятницу, в полдень, она вбегает в комнату очень взволнованная: «Подумай, папа, кого я встретила на лестнице, – Бишофа!» Схватила альбом и выбежала. А потом приходит через час счастливая. Целый час прождала его на лестнице, но все-таки поймала, и он расписался в ее книге.
– Где же он был все время?
– У господина Альбахари, а то у кого же.
– Это только предположение? Или…
– Да нет же, она ведь видела, как он вышел оттуда. Господин Альбахари проводил его до дверей.
Я встал и поблагодарил майора за сведения.
– Ты уже уходишь? – сказал он. – Если у тебя есть еще минутка времени, может быть, тебя заинтересует коллекция. Особенных редкостей, правда, ты у меня не найдешь…
Он показал концом трубки на раскрытую страницу альбома и сказал:
– Гондурас, последний выпуск.
Спустя несколько минут я звонил у дверей господина Альбахари.
Долговязый рыжий парень в безрукавке впустил меня в прихожую.
– Нет, господина Альбахари нет дома. Когда вернется? Неизвестно. Может быть, только к вечеру.
Я стоял в нерешительности и размышлял, ждать ли мне. Из комнаты, дверь в которую была приоткрыта, доносились шаги и нетерпеливое покашливание.
– Еще один господин дожидается там, – сказал мне парень. – С полчаса уже здесь сидит.
Мой взгляд упал на вешалку. На ней висели пальто и серо-зеленая бархатная шляпа; к стене прислонена была черная полированная палка с набалдашником слоновой кости… «Черт побери, – промелькнуло у меня в голове, – эту палку я ведь знаю, и эту шляпу, и пальто! Знакомый! Недостает еще мне столкнуться с кем-нибудь из знакомых в квартире этого ростовщика! Прочь отсюда, пока ему не пришло на ум заглянуть в переднюю».
Я сказал, что приду в другой раз, может быть, завтра в это же время, и поторопился скрыться.
Внизу, в воротах, я внезапно вспомнил, откуда знаю ту шляпу, и пальто, и палку с набалдашником слоновой кости. Я остановился – так сильно было в этот миг мое замешательство. Не может быть! Нет, вздор, я ошибаюсь, как мог он меня опередить? Как разыскал сюда дорогу? И все же сомневаться было невозможно: человек, пальто которого висело в прихожей
