Читаем без скачивания Война «невидимок». Последняя схватка - Николай Шпанов

Естественно, что всякий раз, когда мысли Найденова возвращались к тысяче забракованных и тысяче новых планов бегства, он понимал, что начинать нужно с Риске.

— Как это ни обидно, — сказал Найденов лежавшему рядом с ним на нарах Йенсену, — но все мы, взрослые, вполне нормальные и, вероятно, не такие уж глупые люди, должны ломать себе головы над тем, как одурачить одного тупого, самодовольного и явно неумного дрессированного кабана. Это, право, обидно…

Йенсен молчал. Он вообще стал замкнут и молчалив. Плен и заточение, казалось, сломили оптимизм слесаря.

За Нордаля ответил шкипер Лунд. Он сидел на нарах, обхватив колени, и, как зачарованный, глядел в окно на море. Оно было для него такою же родиной, как и для всякого другого норвежца.

Не отрывая взгляда от моря, Лунд сказал:

— Я вас не понимаю, пастор. Если мне и обидно, так только то, что ножом, который мне удалось украсть вчера, я не могу сегодня пойти и зарезать Риске. У Риске пистолет. Это сильнее ножа. И все это действительно до черта обидно.

Шкипер протянул руку к узкому горлу фиорда.

— Дайте мне такую посудину, и я покажу вам, чего стоит Лунд.

Найденов взглянул туда. Моторный катер разрезал тихую воду Инге-фиорда. Было видно, как вода вскипает под острым штевнем, разбегается на две волнистые струи по бортам и пологой волной уходит к скалистым берегам.

Найденов знал, что это катер «Ундина», реквизированный Риске для своих личных надобностей. Комендант пользовался им для прогулок по фиорду и для поездок в Рамсе. Глаза Лунда, которые Найденов привык видеть тусклыми, как бы выцветшими от солнца, неба и воды, сверкали, когда он следил сейчас за движением катера.

— Слушайте, Лунд, — в голосе Найденова прозвучало что-то такое, что заставило встрепенуться даже равнодушного Йенсена, — если бы у вас был такой катер…

— Это самая быстроходная посуда в округе! На такой штуке я поднялся бы к Лофотенам. Рыбаки дали бы мне новый запас керосина. Я дошел бы до Хаммерфеста. Из Хаммерфеста я пошел бы на Медвежий… С Медвежьего…

— Зачем вам на Медвежий? — перебил его Найденов.

— Там нет гуннов. Там-то уж я нашел бы что-нибудь, с чем стоило бы вернуться сюда, в гости к господину Риске… В этом-то можете быть уверены, пастор!

— Знаете, что я вам скажу, Лунд? — Найденов прищурился. — Мне нравится то, что вы сделали бы с этим катером: я подарю его вам.

Лунд мгновение смотрел на Найденова, бессмысленно моргая, потом разразился хохотом. Глядя на него, улыбнулся даже Йенсен.

— Уж не подарите ли вы мне в придачу и десяток банок керосина? — спросил Лунд.

— Да, и десяток банок керосина, — серьезно ответил Найденов.

— Тогда уж подкиньте, черт возьми, и малую толику консервов!

— И консервы, Лунд.

Лунда забавляла эта игра.

— Продолжайте, пастор! — прокричал он. — Мы с Нордалем закроем глаза, а вы продолжайте ваши сказки.

— Я рад, что это вам нравится, Лунд. Но… чтобы все это получить, вам придется согласиться на два условия: взять с собою в катер меня и Нордаля в качестве пассажиров и повести катер не на Медвежий, а гораздо восточней, так, чтобы выйти к Мурманску.

Шкипер почесал затылок.

— Мурманск? Что ж, приходилось хаживать и туда. Но должен вам сказать: в это время года там можно встретить льды. Между Медвежьим и Нордкапом несет ледок из Ледовитого океана. Там нашей посудинке придется нелегко.

— Если бы это было увеселительной прогулкой по Инге-фиорду, нам не нужен был бы такой шкипер, как вы.

— А что будет потом с катером? — продолжая от души веселиться, спросил Лунд.

— Он станет вашей собственностью.

— Слушай, Нордаль, попроси пастора не портить нам с тобой нервы. Столько мечтать вредно.

— Я вам сказал, Лунд, — серьезно повторил Найденов, — катер будет вашим. Вот вам моя рука!

Лунд не спеша, с улыбкой, принял его руку.

— Нордаль свидетель, — сказал Найденов. — Договор заключен!

— Дело за малым, — Йенсен равнодушно зевнул, — подарить Лунду катер. Советую тебе, старина, приготовиться: тебе нужна шапка с золотым якорем, — не скрывая иронии, проговорил Нордаль и нахмурился. — Довольно шуток, друзья! От них можно сойти с ума.

От иронии Нордаля ничего не осталось к следующему утру: ночью Найденов поделился с ним своим планом бегства.

«Ундина»

Нечего было и думать о серьезной подготовке к побегу, если прежде всего не отвести глаза не только стражи из немцев и наемных норвежцев, но даже и товарищей по несчастью — заключенных. Был среди заключенных один, кого Найденов особенно боялся: молодой врач — француз Леблан, невесть какими судьбами попавший в Норвегию. Он выдавал себя за антифашиста, но Найденов был уверен, что он шпионит за заключенными по поручению Риске, и не без оснований считал, что первым, кого нужно обмануть, был именно этот француз.

Здоровье Найденова после всех передряг было далеко не в блестящем состоянии. Он похудел, осунулся. Но сейчас нужно было найти какой-нибудь недуг, не имеющий ясных внешних симптомов. И Найденов избрал ревматизм, якобы жестоко разыгравшийся у него под действием сырого климата Олеёйя.

У Леблана имелся приказ лагерного начальства беречь Найденова, и он не на шутку встревожился состоянием больного. Теперь в ненастные дни Найденов на законном основании оставался в бараке. По приказу Леблана плотник смастерил Найденову костыли, на которых тот в моменты особенно острых «приступов» ревматизма ковылял по лагерному двору. Однажды ему удалось услышать такую фразу Риске:

— Меня вполне устраивает его ревматизм. С ним далеко не убежишь… Теперь я могу хоть спать спокойней. Но вы все-таки за ним хорошенько приглядывайте, Леблан.

Катер коменданта не мог забрать больше пяти-шести человек. Следовательно, помимо самого Найденова, Лунда и Йенсена нужно было подобрать лишь двоих из числа наиболее стойких и надежных заключенных. Найденов решился привлечь к участию в побеге норвежца Эйнара Гука. Это был худой, высокий человек лет пятидесяти, с живыми умными глазами, прикрытыми мохнатыми кустиками выцветших бровей. По специальности Гук был судовым механиком, и в награду за хорошее поведение в лагере Риске поручил ему уход за мотором катера. Найденов разузнал, что Гук — честный и искренний товарищ, горячий патриот своей страны.

Вторым человеком со стороны поневоле пришлось выбрать молодого парня Нильса Брунса, которого за маленький рост в лагере звали попросту Коротышкой. Коротышка работал рулевым на той же «Ундине». Без его участия нечего было и думать овладеть катером, так как он дневал и ночевал на судне.