Читаем без скачивания В году 1238 от Рождества Христова - Виктор Дьяков

И вот тут, когда почти весь татарский отряд попал в зону обстрела прятавшихся в лесу, лучники Ждана, словно восстав из снежных сугробов, натянули тетивы своих луков. Эффект от появления большого количества лучников врага и со второй стороны оказался ошеломляющим. Уже первый залп вывел из строя до трех десятков татар, ранено было много лошадей, и они напрочь сломали единый строй. Стрелы летели без остановки, поражая уже тех, кто создавал единую стену из щитов со стороны холма. И эта «стена» сломалась – теперь уже и стрелы с холма находили свои цели. Началась давка, всадники, выпавшие из седел, тут же попадали под копыта лошадей. Некоторые в отчаянной попытке добраться до лучников направляли лошадей в лес и те тут же вязли в снегу…

Алтан не знал, что предпринять, какие подавать команды. Повернуть назад? Но это верная гибель. Там их постепенно перебьют эти неуязвимые мелкие орысские группы, бегающие по снегу на деревянных палках. Атаковать крутой склон холма невозможно, так же как и тех, кто укрылся в лесу – лошади не пройдут по глубокому снегу. Спешить людей – но нет времени паника нарастает. Спасение только впереди, надо во что бы то ни стало объехать этот завал. Но там тоже снег… Алтана спас конь. После того как стрела вонзилась в его круп, он с диким храпом инстинктивно рванул вперед и проваливаясь по колени, лавируя между деревьями, каким-то чудом объехал завал со стороны леса. Тут уже в шею и бока коня вонзилось сразу несколько стрел и в щите, которым прикрывался Алтан, тоже торчали стрелы. Истекающий кровью конь рванулся из последних сил, оставляя за собой снежную борозду. Он вынес Алтана на другую сторону завала. Следом устремились еще несколько всадников. Конь пал сразу за завалом, дергаясь в предсмертных конвульсиях, едва не придавив всадника, успевшего вовремя соскочить. А по проделанному пути продолжали один за одним выходить взмыленные кони, некоторые были без всадников. Одного из таковых, схватив за уздечку, поймал Алтан. Он вскочил в седло и громко скомандовал:

– Вперед, не останавливаться!

За ним устремились те, кому посчастливилось спастись…

Перед завалом саженей на сто лежали вповалку кони и люди, снег на дороге и подле был в темных кровавых разводах и пятнах. Ржали и храпели застрявшие в снегу лошади без всадников. Оружники Милована ходили среди этого хаоса, добивали раненых татар, добивали и лошадей, если видели, что они уже не встанут. Не пострадавшие от стрел лошади отводились в сторону. Ждан стоял у края завала, внимательно разглядывая глубокую борозду в снегу, по которой незначительная часть татар все же вырвалась из западни. Подошел Милован:

– Как же они ушли-то? Вроде обо всем подумал, а тут…

– Всего не увидишь и не упомнишь Мил… Снег тут подтаял. Солнышко эту сторону сильнее пекло. Везде их лошадям по брюхо, а тут меньше, по колено всего. Вот и прошли они тута. Да не печалься. Сколько их там ушло-то, десятка три – четыре, – успокоил князя Ждан. – И без того вон сколько намолотили. Может больше не пойдут на нас-то, остерегутся? – Ждан говорил с надеждой, но чувствовалось, сам не очень верит в свое предположение.

Татарские трупы стаскивали с дороги и бросали в лесу, забирали оружие, доспехи, теплую одежду и сапоги. Всего насчитали более двух сотен тел. Поймали и вызволили из снежного плена почти сотню лошадей. Издохших лошадей тоже стащили с дороги. На татарских лошадях кроме седел имелось множество всевозможных седельных сумок и мешков. В них татары хранили наиболее ценные вещи, награбленные ими в походах. Оружники стали разбирать эти сумки – чего там только не было. Милован приказал складывать отдельно предметы церковной утвари, которые, видимо были награблены в храмах Рязани, Владимира и других взятых татарами городов. Лично Ждану Милован поручил собрать все золотые, серебряные и жемчужные украшения, чтобы впоследствии на их основе создать что-то вроде казны, наподобие той, что была у Великого Князя Юрия Всеволодовича. Впрочем, драгоценных вещей в седельных сумках и за пазухами убитых татар оказалось не так уж много. В условиях жесткой монгольской дисциплины немногие рядовые воины и низший комсостав рисковали прятать у себя дорогостоящие вещи, которые полагалось сдавать в счет ханской доли добычи. Но среди погибших было некоторое количество таковых смельчаков, пренебрегших суровым законом. То что никто из его оружников не возьмет себе ни колечка, ни серег, ни крестика… В этом Милован не сомневался. Он ведь в такие походы брал с собой только тех, в ком ничуть не сомневался.

Несмотря на полный успех засады, Милован продолжал переживать, что часть татар ушла. В то же время радовало то, что засада обошлась для его людей почти без потерь. Убитых не было вообще, а среди восьмерых раненых только один тяжело. Ему татарская стрела попала в грудь и он лежал в бреду без сознания… Назад поехали большим обозом. Более десятка самодельных саней, нагруженных добычей, все оружники верхом на татарских лошадях. По пути спугнули несколько татар. Видимо они, когда началось избиение, не стали прорываться вперед, а повернули назад. За ними погнались стали стрелять из луков. После того как троих выбили из седел, остальные побросали лошадей и попытались скрыться в лесу пешими. Но их быстро догнали на снегоступах и добили… всех кроме одного. Он пронзительно закричал по-русски с характерным акцентом:

– Не убивайте меня, я не татарин… я толмач… я вам пригожусь!!

Пленного, оказавшимся молодым парнем, привели к Миловану, тот стал его расспрашивать. Пленный поведал, что он булгарин, и его татары взяли в плен год назад во время разгрома его родины Волжской Булгарии. Узнав, что он с булгарскими купцами не раз ходил в русские княжества и знает русский язык, его взяли с собой в качестве переводчика.

– Как же они дорогу вызнали, как до нашего села добрались? – первым делом задал наиболее интересующий его вопрос, Милован.

– Они про то специально выведывали у кого только могли. Тысячник Мансур хотел тебя князь наказать за то, что ты его в бою на реке Сити опозорил. Он у всех пленных, что ему попадались вызнавал, кто что знает, а я переводил. Всех выспрашивал и смердов и купцов, – охотно отвечал булгарин.

– И что же они про меня и село мое рассказали? – Милован переглянулся со стоявшим рядом Жданом и усмехнулся.

– То, что ты, князь, был в немилости у Великого Князя, что он тебя за князя не считал, – толмач отвечал уже несколько смутившись.

– Эй, сажайте-ка его на сани, а я с ним поеду…

Милован слез с коня, отдал повод Любиму, а сам сел на сани груженые кусками материи, взятыми из мешков убитых татар. Туда же посадили и пленного.

– Может, связать его, княже? – подозрительно смотрел на толмача Любим.

– Не стоит… он же никуда не побежит, верно!? – с усмешкой обратился Милован к булгарину.

– Некуда мне бежать, – толмачь, с безысходной грустью в глазах, опустил голову.

Обоз вновь тронулся, а Милован продолжил расспрашивать пленного.

– Что еще, про меня рассказали, говори все без утайки, – Миловану не хотелось, чтобы рассказ толмача узнал кто-то кроме него, потому он и «уединился» с пленным.

– Все скажу, нечего мне утаивать. Смерды, те не много знали. Их и били и железом пытали, а что они могли знать-то. А вот купцы, что в твое село по торговым делам ездили, некоторые даже в твоем доме бывали, те много чего порассказали, да и дорогу татары от них вызнали. Они поведали, что у тебя в твоем селе невеста есть и она красавица и тоже княжеского роду. Татары таких пленниц очень дорого ценят. Княгинь и княжон они называют нежными цаплями. Еще у них ценятся жирные утки, это женщины и девицы, которые не знатного рода, но из богатых домов, которые тоже не работают, но едят хорошо. В основном такие у вас бывают купчихи, попадьи и поповны. Ну, а так как невеста твоя дочь попа с княжьей кровью и попадьи обычной поповской крови, то она как бы получается и цапля и утка вместе. Такие у некоторых татарских темников и тысячников в самой большой цене, я это точно знаю, – толмач явно смутился и замолчал, опустив глаза.

– А с чего ж это ты их возжелания так хорошо знаешь? Ты что вместе с ними в разорах участия принимал, и цапель и уток ловил, сильничал, или тебе только смердки доставались!? – с жестокой издевкой спросил Милован.

Толмач отвернулся и крепко сжав челюсти так что на его щеках заходили желваки стал смотреть на дорогу, явно не желая отвечать… Наконец он поведал о том, о чем не хотел говорить:

– Никого я не ловил и не сильничал… Когда Рязань и Владимир на приступ брали мне только таранное бревно раскачивать позволяли. А про татар я все знаю с того, что сам я из булгарских купцов и мои мать с сестрой как жирные утки попали в наложницы к знатным найонам, а невеста даже к тайджи, так зовут родственников самого Бату-хану.