Читаем без скачивания Десять покушений на Ленина. Отравленные пули - Николай Костин

Ваш бывший друг по партии и злой враг Урицкого — В.М.М.

Неважно кто написал это письмо — малограмотный, политический слепец или психически неуравновешенный человек. Суть в том, что корявым, суконным языком, изложены "претензии" к Советской власти. Точно такие же, разумеется, в ином стиле и иных выражениях высказывались неоднократно противниками диктатуры пролетариата. Особенно близка "платформа" автора письма, эсерам.

Характерно, что автор даже не угрожал адресату и его сторонникам. Он как бы предупреждал, рассматривая террор против руководителей Советского правительства как нечто само собой разумеющееся. В этом его взгляды полностью совпадали со взглядами социалистов-революционеров.

Безвестный аноним назвал себя "злым врагом Урицкого" Да, у Председателя Петроградской ЧК, равно как и у самой Советской власти в то грозное время врагов хватало. Злобное карканье анонимного ворона оказалось, увы, пророческим.

Подготовка покушения на Урицкого началась еще ранней весной 1918 года и велась параллельно с подготовкой убийства Володарского.

Однако выследить Урицкого было не просто. Работал день и ночь. Постоянно бывал в разъездах, на заводах, фабриках, в воинских частях. Домашний адрес заговорщики не знали.

Дело подвигалось туго, в ЦК ПСР выражали неудовольствие. Рабинович обещал помочь. Посоветовал Семенову связаться с эсером Зейманом, но тот не знал, где квартирует Урицкий. После убийства Володарского почти вся группа Семенова выехала в Москву. Крайне раздосадованный Семенов, прощаясь с Коноплевой, просил ее довести слежку за Урицким до конца.

— Не сомневайся, Григорий. Обещаю.

Семенов обнял Лидию и вскочил в вагон на ходу. Настроение было скверное, хотя позицию ЦК ПСР Семенов понимал и оправдывал. Памятное "опровержение" Петроградского бюро ПСР — просто хитрый тактический ход. По-человечески он сочувствовал Сергееву: парень все еще не оправился от полученного удара. Теперь вот приходится уезжать, не закончив дело с Урицким, оставлять его Коноплевой. Спихнул ответственейшее поручение женщине! Впрочем, у ЦК ПСР найдутся и другие исполнители…

Семенов и его боевики уехали. "Работа" в Москве предстояла опаснейшая, но игра стоила свеч: в Москве — Ленин!

В Петрограде Коноплева замучила, затерзала боевика Василеостровского района Зеймана: может, Урицкий вообще не имеет квартиры, ночует в кабинете? Зейман неуверенно возражал, он не раз видел по утрам его машину. Она подъезжает к ЧК в одно и то же время, и из нее выходит Урицкий…

— Может вы хотите, чтобы я пошла к нему в кабинет? — рассердилась Коноплева. — Вы удивительно нерасторопны, Зейман! В конце концов кто из нас — баба?

— Простите, Лидия Васильевна, но ваш лексикон, как бы точнее сказать, не соответствует вашей внешности…

— Ах, оставьте! Вижу — на вас надеяться нечего. Придется браться за дело самой…

— Как угодно, — Зейман облегченно вздохнул. Одобряя на словах эсеровскую тактику, он старался держаться от террористов подальше.

Коноплева продолжала упорно искать дом Урицкого. Неизвестно чем бы закончились поиски, но помогла вездесущая "пепельница" — Елена Иванова. Услышав в телефонной трубке ее хриповатый голос, полусонная Коноплева с трудом оторвала голову от подушки — легла поздно, долго не могла уснуть, думала, читала.

— Лидушенька, душенька, это я, Лена! Ты не можешь представить, какой у меня для тебя сюрприз! Всем сюрпризам сюрприз, — тараторила Иванова, попыхивая папироской. Она причмокивала, сосала размякший мундштук, с наслаждением затягивалась. В прокуренном горле что-то похрустывало, поскрипывало. Коноплева явственно ощутила едкий махорчатый дымок и рассмеялась. Представила себе встрепанную Иванову: в засыпанном пеплом и перхотью несвежем халате, развалившуюся на диване, когтящую бурыми, от постоянного курева, пальцами телефонную трубку.

— Возьми карандашик, Лидуша, и листок бумаги. Взяла? Пиши, деточка…

— Послание? — шутливо осведомилась Коноплева. — Кому же?

— Адресок, душенька. Искомый. Долгожданный.

— Чей! — у Коноплевой перехватило дыхание, ее волнение передалось Ивановой. Стало вдвойне радостно, дельце сделано, никому не удалось, а ей удалось. Вот так!

— Его, Лидушенька, его. Твоего долгожданного, богоданного. Нет, старая каторжанка — "пепельница" не воображала, что телефон "на крючке". В те далекие годы о таком не слыхивали. Все было значительно проще. Иванова звонила от соседки — молоденькой вдовушки и притворялась, что содействует подружке. Помогает свадьбой завершить любовный роман. Вдовушка — сдобная толстушка, круглила птичьи глаза, завистливо вздыхала. Вот счатье-то привалило девице: нашла своего суженого.

Коноплева не шла — летела. Вот и 8-я Линия Васильевского острова. проверив по бумажке номер дома и квартиры, она вошла в подъезд. Поднялась по лестнице. Остановилась на площадке передохнуть. Когда откроют дверь — что-нибудь придется наговорить. Такое хорошо удается экспромтом. Конечно, не самое лучшее что она пришла без предварительной разведки. Чем черт не шутит, когда бог спит? Вдруг сам Урицкий дверь откроет? Но она подготовилась: оделась провинциальной барышней.

Ищет старую тетушку. Лучшего не придумала.

На двери табличка: имя, отчество, фамилия зубного врача. Может, не сюда? Нет, номер тот. Коноплева решительно нажала кнопку звонка. Прошла минута. Щелкнул замок. Звякнула цепочка. Приоткрылась дверь. Средних лет дама любезно улыбнулась.

— Вы на прием? Проходите пожалуйста…

Коноплева, снимая шляпу в прихожей, приметила: в квартире еще несколько больших комнат. Хозяйка стала протирать спиртом инструменты, развлекая пациентку беседой.

— Прекрасная погода. Давно не было дождей. Так жарко, что даже герань приходится поливать дважды в день, а она все же сохнет…

— А у меня георгины — бездумно вторила Коноплева, оглядывая зубной кабинет хозяйки.

— О, у вас есть сад! Наверное, ужасно трудно его содержать. Садовника теперь не наймешь. А георгины — это чудесно!

— Сада, к сожалению, у меня нет, — отвечала Коноплева и чувствовала, что перехлестывала. Но отступать было поздно. Вспомнился вдруг свой "садовник" — Федоров-Козлов. Она улыбнулась.

— Георгины я выращиваю в горшочках… Мой сад?… Был да сплыл.

Коноплева осмелела: вовремя подвернулась эта гусыня, увешанная кольцами.

— Да, да — тараторила врачиха… Ужасное время. Так вас понимаю, милая. У меня тоже… Тсс! — хозяйка приложила палец к губам. Повела бровью в сторону прихожей. Дала понять, что она не одна живет в квартире. И что вести доверительный разговор крайне опасно.

— Ну-с, какой зуб у вас болит?! — Давайте-ка посмотрим…Так, так. Хм, хм… Великолепные зубы! У меня просто опустились руки. Зубы у вас в полном порядке.

"Вот так номер! Нужно уходить, а я еще ничего не выяснила", — соображала Коноплева. — Как же быть?"

— Извините, Мария Лазаревна, — имя врачихи Коноплева прочитала на табличке.

— Неудобно обращаться к вам с подобной просьбой, но…

— Ради бога, ради бога! — всплеснула Мария Лазаревна толстенькими руками. И снова — пальчик к губам…

— Вы как женщина поймете меня…

Ужас заплескался в выпуклых глазах Марии Лазаревны. Она пугливо оглянулась на дверь и трагически прошептала:

— Это не по моей части…

И снова метнула затравленный взгляд на одну из закрытых дверей…

— Нет, нет, — рассмеялась Коноплева. — Вы меня неправильно поняли. Видите этот зуб? Его надо… — Коноплева на мгновение задумалась и решительно закончила — вырвать!

Помертвевшая было Мария Лазаревна ожила.

— Этот? Передний. Но зачем же?!

— Видите ли, — с жаром импровизировала Коноплева. — Выдам вам тайну. У меня есть жених, мы помолвлены, но… он… ему не нравится мой зуб! И он ставит условие… Словом, он готов выполнить свои обязательства лишь в том случае, если я расстанусь с этим зубом. -

Коноплева с трудом сдерживала смех, буквально задыхалась — более идиотской причины выдумать не смогла. Но Мария Лазаревна возмущенно сверкая глазами, ни на — у не усомнилась в услышанном:

— Какой негодяй! Какой мерзавец! Минуту смотреть возлюбленной в зубы — он, случайно, не цыган?

— Насколько мне известно, чисто русский человек. Дедушка его из Турции…

— Вот, вот, вот… Мой бог, чего не сделаешь во имя любви! — Мария Лазаревна была покорена. Пока она, возбужденная, кипятила инструменты, Коноплева, в детстве удалявшая зуб, поняла, что нужно торопиться: потом не поговоришь…

— Вам, вероятно, трудно в такой тесноте, Мария Лазаревна. Врачу необходимы условия…

— Ах как вы правы. Но что поделаешь, такой страшный век. Совсем недавно квартира принадлежала мне, а теперь приходится ютиться в этом закутке. Раньше здесь жила прислуга… Ее пришлось рассчитать — ушла управлять государством. Вы ж понимаете!