Читаем без скачивания Екатерина Великая. Первая любовь Императрицы - Наталья Павлищева

Дверь в комнату Екатерины распахнулась почти рывком, она едва успела присесть в поклоне, как на голову просто посыпались гневные слова императрицы. Вот теперь Екатерина увидела, что такое монарший гнев в России. Пощечины и оплеухи, а тем более крик принцессы Иоганны показались ей просто воркованием…

— Я знаю, почему вы плачете! Женщины, которые не любят своих мужей, всегда ревут! Но ведь вас, дорогая, — голос императрицы ехиден, — никто силой замуж за великого князя не гнал, вы согласие дали, зная, каков он. Некрасив? А что, был красивей, когда замуж шла?! Хотелось стать великой княгиней, а муж не нужен?

Елизавета Петровна была столь возмущена, что кричала вперемежку немецкими и русскими словами. Екатерина сжалась: чем возразить, как оправдаться? Что муж и не смотрит на нее как на женщину? Словно услышав такие мысли, императрица закричала:

— Я знаю, кто виноват, что у вас нет детей! Их не может быть, если жена ненавидит мужа и глазеет на других! Это вы виноваты в отсутствии наследника!

Внутри у Екатерины поднялась волна гнева на несправедливые обвинения, но она вдруг словно услышала слова дорогой сердцу мадемуазель Кардель: «Если возражать бесполезно, лучше смирись».

— Виновата, матушка…

Что сказала, не очень поняла и сама, но вот эта повинно склоненная голова вмиг остудила гнев императрицы, Елизавета Петровна вовсе не была злющим монстром, и понять ее раздражение и даже злость тоже можно. Молодой паре созданы все условия, они и впрямь обласканы и задарены, только милуйтесь и рожайте детей, а они занимаются глупостями.

Разгневанная императрица чуть смущенно фыркнула:

— То-то же… а то недовольна… Роди наследника, озолочу.

Но к ручке не допустила, повернулась и ушла, словно не желая расплескивать свой гнев. Издали послышался ее возмущенный крик, обвиняющий в нерасторопности кого-то из слуг, затем удары и шлепки — Елизавета Петровна нашла-таки выход раздражению, отлупила попавшего под руку придворного либо слугу.

Екатерина перевела дух. Императрицу во гневе она еще не видела, только слышала о таком. Вот теперь пришлось. Из-за ширмы раздалось хихиканье — оказалось, великий князь умудрился спрятаться там и все слышал. Княгиню захлестнула обида, разве только из-за нее у них нет детей, разве это не вина князя? Почему же он прятался, пока она выслушивала такой укор, а теперь вон смеется?

От взгляда, полного ненависти, Петр просто шарахнулся, но, чтобы скрыть смущение, снова принялся скакать козликом. Екатерина с тоской подумала, что с таким мужем детей не видать. Ну что ж, пусть наблюдают, может, императрица скорее увидит никчемность своего племянника и поймет, что его люби не люби, толка не будет.

Теперь их жизнь мало отличалась от жизни заключенных, только что условия хорошие. О каждом шаге докладывалось императрице, каждое произнесенное слово пересказывалось Бестужеву, общение, кроме официальных приемов, запрещено, никаких веселых молодых компаний. Будь великокняжеская пара поумней и постарше, они поняли бы, что рождение наследника освободит их от такой опеки и позволит жить по своим желаниям, но как раз этого и не могло быть. Врачи, просившие императрицу повременить хотя бы год, были правы, Петру рано становиться не только отцом, но и мужчиной. Поспешным браком эта готовность не только не была подстегнута, но и отсрочилась: не в силах оправдать ожиданий, великий князь, наоборот, предпочел избегать близости с женой даже тогда, когда повзрослел и окреп.

Но невольное затворничество все же сблизило их, однако вовсе не так, как ожидали Елизавета Петровна и Бестужев. Единение произошло на почве противления надсмотрщикам. Теперь Екатерина… помогала мужу прятать игрушки и играть в куклы по ночам! Кукол доставила Кроузе, которая была из Голштинии, терпеть не могла Чоглокову, а потому потакала Петру. Собак из дворца убрали, но занятия муштрой продолжились. Из-за невозможности делать это с лакеями Петр гонял собственную супругу! Словно в знак протеста против тюремщиков, Екатерина терпела, что очень нравилось мужу. Если бы «нравилось» перекинулось и на личные отношения… К сожалению, такого не произошло.

И все же затворничество сказалось на супругах по-разному. Петр воспринял Екатерину как подругу по немногим доступным развлечениям, он то и дело навещал жену, подолгу играл ей на скрипке, княгиня хвалила, не желая признаваться, что для нее музыка всего лишь набор звуков, и не больше. Они отрабатывали ружейные приемы, по очереди стояли на часах у двери спальни… А то вдруг Петру пришла в голову идея построить в Ораниенбауме нечто вроде капуцинского монастыря, в котором жить всем на равных.

Он подхватывал жену за руку и, таская за собой из угла в угол комнаты, принимался расписывать:

— Всем ходить в монашеской одежде! Никаких вот этих глупостей! — Петр дернул за широкую юбку платья, едва не свалив жену. Та в ответ дернула и его за кафтан:

— И вот этих тоже!

Последовала почти истерика:

— Это не глупости! Не глупости! Это форма, в которой вы ничего не смыслите, а потому не смейте говорить ничего дурного!

Спокойное согласие Екатерины: «я буду говорить только хорошее» — лишь подлило масла в огонь, Петр принялся метаться по комнате, выкрикивая разные гадости. Его обидели, ему плюнули в душу! Обозвать мундир глупостью?! Да что она смыслит?!

К идее монастыря вернулись через несколько дней. Петр, не в силах спокойно стоять или сидеть, снова мотался по комнате, размахивая руками. Она вынуждена была почти бегать следом, с трудом уворачиваясь от этих взмахов.

— Ездить по очереди за водой с большой бочкой!

Хотелось спросить, почему нельзя сделать водопровод или хотя бы колодец в самом монастыре, но она не рисковала: ни к чему очередная истерика.

— Вы совершенно никчемны, ничего не умеете делать сами, но мы вас научим! — обнадеживал муж. И снова она сдерживалась, чтобы не возразить, что как раз она-то и умеет, потому что в детстве вокруг вовсе не было толпы слуг, приходилось и рукодельничать, и стирать самой свои вещички, и убирать тоже. А он не умел ничего.

Потом Петр решил начертить план будущего монастыря. Решить-то решил, а вот самому начертить не удавалось, для этого требовалось усердие, которого не было вовсе. Дерганый, нервный Петр не мог так долго заниматься одним делом, чертить пришлось Екатерине. Она терпеливо переделывала чертеж по желанию мужа больше сотни раз!

Общаться только с Петром, ненавистной Чоглоковой и несколькими слугами неимоверно скучно. Теперь Екатерина боялась вообще привлекать к себе кого-то, ведь даже старого слугу Тимофея, который предупредил ее об опасности увлечения Чернышевым, сослали в Сибирь. Отправили в ссылку, правда в Астрахань, Марию Жукову, которая прислуживала Екатерине и относилась к ней как к сестре.

Одна, совсем одна… не считать же другом вечно мятущегося и поглощенного своими фантазиями мужа? Каждый шаг под надзором, каждое слово под контролем.

Петр тоже страдал, но у него это вылилось в пустые фантазии вроде капуцинского монастыря, а Екатерина нашла область, в которой над ней были не властны ни Чоглокова, ни Бестужев, ни даже императрица.

Мадемуазель Кардель позволяла читать только в качестве награды за хорошее поведение. В детстве они прочли много французских романов, но теперь Расин и Корнель казались Екатерине скучны. Читать о романтической любви, видя перед собой Петра, не хотелось вовсе.

Толстый фолиант назывался «История Германии», хотя написан был на французском и издан в Париже. Он лежал на столике подле большого шкафа с книгами. На вопрос: «Чей?» — сказано, что прислали ко двору, но никому не нужна.

— Я возьму?

Бестужев, которому задан этот вопрос, только плечами пожал:

— Да ради бога!

Фолиант толстый, пахнущий краской, в богатом переплете… Петр сунул нос: «Что это?», пролистал несколько страниц, убедился, что картинки скучные, а об императоре Фридрихе нет вообще ничего, фыркнул:

— Скучная глупость!

Не скажи он этого, может, и сама Екатерина тоже вернула бы книгу, лишь пролистав для порядка, но тут взыграло: если мужу кажется глупостью, значит, обязательно надо прочитать!

Под переплетом оказался другой мир, мир умных мыслей, рассуждений, на которые не способен Петр и никто вокруг. Замирая от восторга, Екатерина читала страницу за страницей. Она вдруг поняла, что книги бывают не только для развлечения, но и обучения, что получить знания можно не только от учителей. Столько времени не получавший пищи мозг впитывал знания, как губка воду! К полному неудовольствию супруга, Екатерина открывала толстый фолиант с блеском в глазах и, когда читала, забывала обо всем!

Обиженный муж убегал к себе развлекаться игрой на скрипке или очередными выдумками. Однажды она осторожно спросила, почему он, наследник престола, которому в будущем предстоит править страной, не учится этого делать заранее, почему он вообще ничему не учится. Петр дернулся, забегал: