Читаем без скачивания 墨瓦 Мова - Виктор Мартинович

Что представляет собой смерть в ситуации, когда на могильном камне уже не напишешь «1920—1984»? Ты уходишь прямо в легенду. Туда, где живут волшебные змеи, живые деревья, витязи-герои, которые могли в одиночку перебить целые армии. И это хорошо. Потому что миф – единственное пространство, где смерть может быть комфортной.

На въезде во двор мы наткнулись на машину «скорой помощи». Она ревела сиренами, но не могла протиснуться дальше – впереди был затор. — Выходим. Осторожно, – приказал Мастер благовоний и приоткрыл свою дверь. Из джипа высыпали сорок девятые, еще несколько взводов подъехали следом на байках. Я не знал, что делать со стволом. Светиться с оружием в толпе солдат триады не очень-то хотелось. Но кидать пушку было страшновато, потому что это, скорее всего, строго карается по их законам. Я сунул кольт под мышку, а сверху накинул рюкзак. Краем глаза заметил, что водитель остался за рулем и не выключил зажигание, судя по всему, инструкция предписывала ему обеспечить в случае ЧС быструю эвакуацию. Нам навстречу вырулил наш камуфляжный с бригадой на байках – они легко объехали «скорую». — Быстро уходим! – скомандовал камуфляжник, приблизившись к нам. — Что случилось? – спросил Мастер. — Быстро! – тот повысил голос. — Объект у тебя? – уточнил Чу Линь. — Нет, не у меня! – крикнул Красный столб. – Эвакуация! Это приказ! — Рог, да объясни ты, что случилось! – уже каким-то другим, неформальным тоном спросил Мастер. — Случии-и-и-илось! — передразнил его Красный столб. – Просрали мы объект! Просрали! – он скривил рот. – Они говорят: взрыв бытового газа. — Где? – уточнил Чу Линь.

— Да вот там! У него! – он ткнул в меня пальцем. – Говорят, квартира выжжена полностью. Только бетон почерневший. Еще две просто сгорели. Я туда сунулся, на этаж, посмотрел. Там не то, что книжка, там ручки дверные все поплавились! — Так что случилось? – тупо повторил Мастер благовоний. По всему было видно, что даже для его психики это было слишком тяжелым ударом. — Взрыв! Бытового! Газа! – камуфляжник сплюнул. — Какой, нахер, газ! Хомячкам из сети это расскажите! Там по всему подъезду запах артиллерийского пороха с пальмитиново-полистерной отдушкой! Как будто они фугас с напалмом шарахнули! Давай полную эвакуацию и три дня из чайна-тауна носа не высовывать, всем. Потому что сейчас приедет «Альфа» с Госнаркоконтролем и криминалистами, дело переквалифицируют и еще на нас этот взрыв повесят. Будут плести, мать их, про «китайских сепаратистов»! Все прочь отсюда!

Мастер благовоний ватной походкой отошел в сторону, присел на корточки и несколько раз изо всех сил ударил кулаком в асфальт. Донесся хруст сломанных костяшек. Встал с бледным омертвелым лицом и пошел к лимузину. Про меня он, казалось, просто забыл. Меня для триад больше не существовало. Но я успел вернуть пушку водителю его «Мерседеса».

Дальше все помнится эпизодами. Провал, какие-то события, снова провал. Вот я иду мимо машины «скорой» и слышу разговор санитаров. «Жертв вроде нет», — а другой ему: «Только тот, в наколках, с первого этажа, сложный. Что думаешь?» И первый ему: «Не знаю, шансы есть, но сильно надышался, ожог легких, на аппарате». И второй: «Чего он в подъезд полез? Нужно было дома сидеть и окно открыть. И через окно прыгать». И первый: «Интересно ему было!»

Дальше помню, как шел через толпу зевак, каких-то женщин в банных халатах и тапочках, несмотря на октябрь, одна с явным наслаждением сказала: «Видишь, какой пожар! Шесть пожарных машин!». И ей кто-то отвечает: «Не шесть – восемь!», — а она в ответ: «Видишь, какой пожар!».

Снова провал, милицейское оцепление, сержант с усталым лицом, мне: «Нельзя. Туда нельзя. Там опасно. Работают пожарники». Я ему: «Я с этого подъезда». И он тогда: «Ну, проходи». А в глазах – жалость. Дальше – все в копоти, дыма уже нет, только резкий горький запах. Я не ощущаю никаких оттенков пороха, просто дым, едкий дым. Когда сгорает человеческое жилище, дым всегда очень горький. Пропитанный горем. Далее – дядя Саша, в одной майке, стоит посреди газона, подсвеченный уличными фонарями и сиренами, и кричит: «Га-ли-на!». И в другую сторону: «Га-ли-на!». Изо рта его идут клубы пара. Это значит, что сейчас где-то три—пять градусов по Цельсию. Но инея не видно. «Теплая октябрьская ночь», – ловлю я себя на глупых мыслях. Увидев меня, Сан Саныч подходит: «Сережка, слушай, ты Галину не видел? Я в гараже был, когда взорвалось. А она, может, в магазин за кефиром пошла?». Я кручу головой: не видел. Бреду дальше. А сзади – его крик: «Га-ли-на! Га-ля! Где ты?»

У подъезда много пожарных машин. Одна из них стоит там, где раньше был куст сирени. Его больше нет, он смят многотонной техникой. Открытый канализационный люк. Из него торчит какая-то сложная металлическая конструкция, к которой приделаны шланги, идущие от пожарных брандспойтов. Какой-то мужик в форме чрезвычайников отсоединяет один шлангов этой конструкции и начинает скручивать. С улыбкой говорит милиционеру, дежурящему у входа в подъезд: — Слышь? Иди подсоби! — О, а что, демонтируете уже? – спрашиваю я. — Так пожар уже погасили, – объясняет чрезвычайник. Да там и гореть уже нечему было. Сколько часов тушили… Шесть? Восемь? Ему радостно. Для него закончилась работа на сложном объекте. — Туда можно? Я с третьего, – говорю я милиционеру. Тот кивает. Протягивает мне мощный фонарик. — Держи. На третьем может пригодиться. Там в одной квартире даже проводка сгорела, не говоря уже про лампочки. Я открываю двери подъезда, и мои ноги до колен обдает волной теплой воды, которая льется по ступеням. В воде – какие-то мелкие предметы, куски обгоревших обоев, столярки. Тут очень тепло, и все еще полно дыма. Двери квартиры зека Вити широко открыты – наверное, санитары, которые его спасали, искали и паспорт, без которого не госпитализируют.

«Галина! Галина!» — с улицы слышны крики дяди Саши.

На площадке между первым и вторым этажами – пожарный в полной амуниции, в оранжевом термокостюме и с закопченными баллонами. Он устало прислонился к стене. Говорит в трубку: «Нет, ну я же видел. Я видел, как выглядит взрыв бытового газа. Я видел. А тут – какая-то херня. Два наших чуть не сгорели. Херня какая-то. Полная херня. Струей под напором бьешь, а оно водой не сбивается. Ну! Хер знает, что такое! И температура выше обычной, мы полчаса после ликвидации очага воду лили, чтобы железные конструкции в бетоне остудить, чтобы не поплавились. И искусственная вентиляция, потому что запах какой-то… Хер знает. Три квартиры, одна – в ноль, до коробки!».

Я поднимаюсь выше и вижу, что уголок Сан Саныча не тронут огнем, что Шишкин даже не закоптился, только листья растений пожелтели, увяли и поникли. «Га-ли-на! Га-ли-на!» — кричит на улице хозяин этого уголка. Вижу свою железную дверь, осевшую, с огромным пузырем посередине – то ли от взрыва, то ли от высокой температуры. Берусь за дверную ручку и с криком отдергиваю руку, потому что пальцы чуть ли не влипают в раскаленный металл. Замок выбит, я толкаю металлическое полотно ногой в промокшем ботинке, и оно медленно открывается.

Я вхожу внутрь, межкомнатных дверей нет, спеклась даже ДСПшная дверь в туалет. Стекла в окнах разбиты, и даже рамы выжжены, косяков не осталось. Луч фонаря высвечивает ровные прямоугольники в бетоне. «Галина! Галина!» — без окон крики дяди Саши исключительно хорошо слышны.

Каждый мой шаг по полу вызывает какое-то шипение – набравшие воды ботинки оставляют мокрые следы на бетоне, которые мгновенно испаряются. Наверное, тут все было залито водой, но вода быстро сошла вниз, а влага испарилась. В комнате не сохранилось даже остатков деревянного пола, а я все надеялся найти глобус, в который я, дурак, еще подумывал спрятать книгу. Нет и шкафа с одеждой – его просто нет, от него не осталось даже пепла! Ни полочек с сувенирами, ни обоев, ни дивана, ни антресолей.

Я завороженно зашел на кухню – тут, очевидно, был эпицентр, поскольку значительной части стены между моей и дядисашиной квартирой не было, бетон раскрошился, металлический каркас погнулся и прогорел. Через дыру я увидел, что на кухне дяди Саши горит свет, возможно, огонь там лютовал не так яро.

У меня же там, где раньше стояла газовая плита, — просто ничего больше не стоит, только черная поверхность бетонного пола. На месте холодильника – оплавленный сталагмит из железа, который продолжает источать жар. Двери балкона выбиты и повисли на ветвях соседней липы. Висят они почему-то вверх ногами, может, потому что от удара о перила их перевернуло. Что интересно, мой бардак на балконе частично сохранился, видна треснувшая от температуры банка, обгорелые останки старой табуретки. Я вернулся в комнату. Огонь уничтожил все мои журналы с распиханными по ним свертками мовы. Сгорели носки с заначкой в две тысячи юаней, хранившиеся в кокетливом комоде «Пинскдрев». Соответственно, сгорел и сам дубовый комод «Пинскдрев». — Га-ли-на! – срывающимся от горя голосом кричит Сан Саныч внизу. Куда, интересно, она пропала? Пожарный, кажется, сказал, что тушили тут часов шесть, не меньше. Где она может пропадать шесть часов? Я вернулся на кухню и проверил место, где спрятал книгу. Книга на месте. С ней все в порядке. Я улыбаюсь: все-таки я выбрал для нее самое надежное место на земле. В коридоре послышались шаги (я едва успел спрятать книгу туда, где она хранилась до этого). В квартиру по-хозяйски вошел мужчина в костюме Slonimskaja Fabrika и галстуке Eliz. В руке мужчина держал какую-то грязную тряпку. — День добрый, – сказал он и его металлический взгляд впился в меня. – Пройдемте со мной. — А что я сделал? – успел я спросить у его спины. — Ничего вы не сделали, – ответила спина безразлично. – На опознание. Паспорт с собой? Паспорт у меня был с собой. Мужчина через тряпку взялся за металлическую ручку двери Сан Саныча. Почему-то Сан Саныча. Она пострадала значительно меньше моей – в прихожей даже сохранились обои. Тлеет обувь. От высоких ботинок Галины идет дымок. Следователь проходит в спальню, приостанавливается. Тут стоят двое пожарных. Смотрят. — Вот. Ознакомьтесь. Внимательно, – говорит мне следователь. И кивает на какой-то большой почерневший рулон, наверное, дядя Саша собирался выбить ковер и свернул его. Я рассматриваю рулон. Черное, продолговатое. Дымится. Пахнет как-то странно. — Га-ли-на! – кричит дядя Саша во дворе. — Главное, понимаешь, он сюда уже заходил, – говорит один пожарный другому, и я уже начинаю понимать, ноги мои подкашиваются. – Зашел, посмотрел, говорит: «Нет, и тут ее нет». — Ну а ты бы узнал? Разве по этому можно человека узнать? Я смотрю на этот почерневший тлеющий предмет и начинаю различать руку. Ногу. Тут, наверное, голова. Прижатая к плечу. Почему-то. — Видишь, – тихо рассуждает один из пожарных, – к окну ползла. — Ну логично, что? Правильно ползла, – отвечает ему другой пожарный. — Задохнулась. Видишь, в плечо дышала. Может, руки уже не двигались. — Вы ее узнаете? – спрашивает у меня следователь. — Галина! – кричит мой сосед снизу. Я молчу, смотрю на это почерневшее нечто. Я ничего не могу ответить. — Пожалуйста, сконцентрируйтесь. Это процессуально важный момент, – настаивает следователь. — Можно я выйду? – спрашиваю я. — Позовите этого, – говорит следователь, кивая вниз, где надрывается Сан Саныч.