Читаем без скачивания Варвара Асенкова - Юрий Алянский

Усталость! Усталость! Как Варенька устала! Чем больше успех спектакля — тем больше приходится трудиться. Чем шумнее слава — тем упорнее надо на нее работать.

27 ноября она впервые в жизни забыла текст, да в чем! В старом «Полковнике старых времен», который переиграла десятки раз! Правда, куплет в том месте, где она споткнулась, из рук вон слаб:

Смирно, женщины, смотрите,Берегитеся у нас!Спуску от меня не ждите —С вами справлюся как раз!Смирно!!

Кто-то из публики подсказал строчку — и дело пошло, водевиль покатился по накатанным рельсам. Но ведь она забыла!

4 декабря праздновались именины Вареньки. Было много народу Все от души веселились. Лицо именинницы пылало ярким румянцем.

Наверное, от вина?

1839, или насильно милым не будешь

Истекал первый трехлетний контракт Асенковой с дирекцией императорских театров. Предстояло заключить новый. Этот документ составлен 7 февраля 1839 года. Рукой Асенковой вписан срок действия контракта. «.. по седьмое февраля тысяча восемьсот сорок второго года» Варенька, Варенька, не выполнили вы свой контракт Подвели вы дирекцию императорских театров и петербургскую публику! Не будете вы по седьмое февраля тысяча восемьсот сорок второго года «играть в представлениях комедий, драм и водевилей роли молодых любовниц и другие» Не станете «играть данные мне роли как при Высочайшем Дворе, так и на Городских театрах, где будет приказано, даже и на двух Театрах в один день, буде сие окажется нужным» Не выполните обязательства «повиноваться всем постановлениям дирекции». И не сможете «городские платья с принадлежностями, как равно всякого рода обувь, перчатки иметь от себя».

Предусмотрительная дирекция учла и возможность болезни. И Асенкова собственноручной подписью, своим мелким, округлым, немного детским почерком скрепила следующее:

«В случае, если бы болезнь лишила меня возможности исполнять мои обязанности в продолжение трех месяцев, то по истечение срока сего дирекция имеет право прекратить выдачу мне жалованья впредь до моего выздоровления; но и при болезни в продолжение трех месяцев не занятие должности тогда только может быть допущено, если то будет подтверждено свидетельством Доктора Дирекции; в противном же случае обязана я исправлять должность свою беспрекословно».

Даст «Доктор Дирекции» такое свидетельство. Даст Это — единственное, что сделает он для Вареньки Асенковой.

Далее дирекция обещала выплачивать Асенковой по 4 тысячи рублей в год — раз в два месяца равными долями и ежегодно давать артистке по одному половинному бенефису Целого, как видно, она еще не заслуживала.

Конец зимы и начало весны знаменовались в Петербурге масленичными празднествами, гуляньями, представлениями. Газеты сравнивали в эти дни петербургские театры с римским храмом Януса, в котором во время войн не закрывали дверей — храм принимал свою паству днем и ночью. Спектакли по утрам, спектакли по вечерам, маскарады по ночам. За масленичную неделю тридцать девятого года Асенкова играла семнадцать раз.

На Невском проходили парадным строем кавалеристы гвардии — кирасирская дивизия, конногренадерский полк, легкая кавалерийская дивизия. Девушки приникли к окнам: ах, как это красиво, как замечательно — победные султаны, сверкание начищенных кирас, прекрасные лошади, танцующие под молодцеватыми седоками!. Только Варенька не смотрела на эту картину надо работать. Днем и вечером. До изнеможения.

И все равно денег не хватает Асенкова пишет прошение, в котором просит «по домашним обстоятельствам» получать деньги не раз в два месяца, а сразу после спектакля — «по примеру многих моих товарищей» Неизвестно, оказали ли ей эту милость.

Март На Адмиралтейской площади по традиции разбито двенадцать балаганов. Здесь играет ядрами вольтижировщик Реппо. Показывает своих дрессированных лошадок Мекгольдт, — лошадок Асенкова, не удержалась, съездила посмотреть. Открыл свой кукольный театр Клейншнек. И танцует на слабо натянутой проволоке госпожа Романини, привлекающая особенные симпатии мужской части публики.

Четыреста музыкантов дают традиционный концерт в пользу инвалидов. В Гостином дворе шумит ярмарка, вербы, восковые фрукты, игрушки, пряники, зеркальца, оловянные обезьянки и солдатики. Зимние кареты поставлены в сараи. Их сменили легкие фаэтоны. В витринах модных магазинов — летние фуражки, перчатки, хлыстики… Весна.

В книжных лавках братьев Матвея и Михаила Зайкиных снова продается портрет г-жи Асенковой, рисованный В. И. Гау.

Весна действует на всех, румянит лица, веселит, вливает новые силы, вселяет новые надежды. К обеду у Асенковой 1 апреля, на котором присутствовали оба Каратыгина, Сосницкий, Толченов, Беккер, Гусева, да и не только актеры, конногвардейский офицер барон Розен прислал ей на четыреста рублей цветов: 10 апреля Вареньке исполнялось двадцать два года. Почти ежедневно ждала ее у подъезда дома толпа поклонников. Они стояли с пяти часов пополудни, чтобы сопровождать ее до самого театра (от дома Лопатина, где жила Асенкова, до Александринского театра — метров четыреста-пятьсот).

И в разгар весенней страдной поры, когда пригревало солнце и деревья выкинули первые нежнозеленые листья, — тяжкая весть ударила, как обухом, придавила, помрачила солнечный свет Умер Дюр. Близкий друг и товарищ по сцене, незаменимый партнер, с которым вместе, сама того не ведая, вписала она неповторимую страницу в историю русского театра, милый, скромный, самоотверженный Дюр, который тоже работал, не жалея себя, не щадя сил. И вот — все, конец. Чахотка оборвала его жизнь на тридцать втором году.

Его хоронили в яркий, солнечный день на Смоленском кладбище. Варенька шла за гробом товарища, подавленная, разбитая, осунувшаяся. Она так изменилась в те дни, что многие в толпе следили за ней глазами: ее состояние внушало друзьям тревогу На кладбище Асенкова едва могла стоять. Вокруг висело прозрачное, совсем уже летнее марево, в тишине всеобщего молчания жужжала муха — никак не хотела отвязаться. Пахло свежевскопанной землей. И едва заметно покачивался от прикосновений легкого ветра синий полевой колокольчик. Колокольчик, колокольчик, ты случайно остался расти на краю могилы, оказавшись в стороне. Могильщики срезали бы тебя лопатой, даже не заметив. А так ты остался здесь на все лето — звонить и звенеть по усопшему рабу божьему Николаю, артисту, который недоиграл, недолюбил, недострадал в своей тяжкой подневольной жизни. Звени, колокольчик. Только он, может быть, и слышит тебя…