Читаем без скачивания Слабая, сильная, твоя… - Яна Розова

Не помню больше ничего до того момента, как ворвалась в приемную. В его кабинете слышались голоса. Вернее, чужой голос, говорящий по-русски. Я затормозила возле стола Мишель. А что, если изобразить секретаршу? Прыгнула в маленькое кресло на курьей ножке и напрягла уши.

Мне показалось, что теперь говорил Мир. Тихо и внушительно. Азиат еще что-то спросил, вроде уточняя. Мир повторил ту же фразу, с тем же выражением непримиримости. На минуту все замерло. Потом дверь кабинета распахнулась. Из нее вышел посетитель.

Наши взгляды встретились. Азиат шел мимо меня примерно сто лет, я успела прочитать в раскосых глазах один из возможных вариантов судьбы моего любимого и свое будущее тоже. Кое-что из увиденного мной вскоре сбылось. Русский друг вышел на улицу. Я повернулась к двери шефа. Он стоял, привалившись к косяку.

— Это был Мирзоев, — сказал муж. Я поняла, что в ресторан сегодня не попаду и ругать меня за это не будут. — Он уже отсидел. Он хочет купить мою фирму. И тебя.

До меня вдруг перестали доходить слова и их смысл.

Я подошла к мужу, взяла его холодную руку, завела в кабинет, плотно закрыла дверь и повернула ключ в замочной скважине. Потом бросилась ему на шею. Он тоже прижался ко мне с судорожной нежностью, неизвестной мне раньше. Будто и не было его равнодушия, той плотной пустоты, которая не пропускала мою любовь к нему, его великолепного спокойствия на фоне моей стонущей страсти.

Мир целовал меня сухими губами, раздевал, шепча, что это не конец, что все наладится, что он не позволит мне погибнуть. «При чем тут я?» — мелькнуло у меня в голове, но было не до вопросов.

Мало что сохранила память о последующих событиях. Помню лишь, как ощущала голой спиной прохладный паркет, что хотелось кричать, но Мир ладонью закрывал мне рот, еще помню, как я цеплялась за ножку стола и видела рядом с собой на полу синюю скрепку. Звонил телефон, билась ручка двери, но мы были в Бермудском треугольнике: в другом времени, пространстве, измерении.

Восхождение к пику страсти заняло несколько часов. Мы прерывались, пили воду, однажды я заплакала, но ненадолго. Почти без слов там, в кабинете, на полу, я провела самое яркое и дорогое время своей жизни.

Главное, что вспоминаю, это странную мысль, засевшую в моей бедной голове: я сейчас молюсь богам любви, чтобы они сохранили жизнь Мира. Если молиться хорошо, если сумею вложить в молитву всю свою страсть, то капризные боги услышат, одобрят и помогут. Не знаю, какие мысли одолевали Мира, но он тоже вкладывал в этот акт любви особый смысл. Это я поняла и тоже, с благодарностью, запомнила.

Мы уходили из офиса позже всех, чтобы не отвечать на вопросы и скрыть свои лица. Конечно, Мир вскоре пришел в себя: застегнулся, причесался, надел маску преуспевающего бизнесмена, никогда не выходящего за рамки приличий.

Со мной дело обстояло намного хуже. Если внешний вид и поддавался организующему воздействию, то чувства и мысли устроили настоящий бунт. Мир видел это, может, впервые он вообще замечал, как мне тяжело дается каждый шаг. Пытаясь меня немного приободрить, он сказал с улыбкой:

— Ленка, помнишь? Ты обещала любить меня вечно!

Глава 21

Следующие семь дней я провела в раю.

Мир заявил в полицию, что Мирзоев угрожает ему и его жене, требуя отказаться от бизнеса и продать дело подставным лицам. Он рассказал всю правду о русских связях и о своих подозрениях по поводу смерти бывшего партнера. Сведения стали проверяться, к нам приставили охрану. Теперь полицейская машина следовала за нами по пятам, стояла весь день возле офиса и всю ночь — у дома. Охраняли, собственно, меня, потому что Черенок недвусмысленно пообещал Миру оставить его вдовцом, если тот не примет поставленные условия. И дал неделю на размышления.

Почему-то я не испугалась. Может, совсем потеряла остатки разума от любви, но когда узнала, что угрозы относились не к Миру, вздохнула с облегчением. Слишком страшно было представлять себе, что я могу остаться без него. А если погибну, то… Нет, не верила я в это.

Мир не отпускал меня от себя ни на шаг, держал за руку, если мы выходили из дому, не позволял одной спускаться вниз сварить утром кофе и даже сидел под дверью ванной, когда я принимала душ. Так что я блаженствовала в теплых лучах его внимания, получая готовый кофе в постель. Теперь мой рабочий стол стоял в кабинете шефа, столь милом мне с некоторых пор. Кстати, на следующее утро после того случая сотрудники фирмы встретили Мира аплодисментами. Он ничего не понял, но позже Поль разъяснил ему, что наше интимное уединение французы восприняли как воссоединение супругов. Они давно заметили, что в нашем браке что-то не так: муж слишком занят делами, а жена всегда такая грустная! Они даже думали, что Мир женился на деньгах или я вышла замуж за нелюбимого и теперь мучаюсь.

Мир очень смутился, узнав, что медвежонка в мешке не утаишь. А я с тех пор сияла, и никакое чувство стыда не могло согнать с моего лица улыбку кошки, слизавшей сливки. Если бы кошки, конечно, умели улыбаться.

И все же, несмотря на все предосторожности, кончилось все так, как и обещал Черенок. Вечером шестого дня в нашей гостиной позвонил телефон. Мир снял трубку и сразу же отошел с ней к окну. Он не хотел, чтобы я видела его лицо. Вполне в духе Мира: никто не должен знать о его эмоциях. Но я-то знала: он боялся! Боялся потерять налаженное дело, заменившее ему родителей и детей, потерять доход, позволяющий жить в одном из прекраснейших городов мира, потерять меня, ведь он успел привыкнуть ко мне. Даже паря в облаках, я понимала свою второстепенность в иерархии ценностей любимого. Охраняя меня, он пытался сберечь свою маленькую империю.

Не важно. Не каждой женщине, имевшей сотню любовников, слышавшей слова любви из уст мужа, прожившей полноценную супружескую жизнь, довелось почувствовать такую глубину страсти, которую я переживала ежедневно и ежечасно. За эту неделю я будто прожила всю жизнь. Каждое его редкое нежное слово и каждый жест, говорящий о привязанности и страхе потери, каждая ночь рядом — все буквально я воспринимала острее в десятки раз. Чего же еще желать? Чего опасаться, кроме как возвращения к прежнему одиночеству?

Разговор с Мирзоевым прослушивался полицией, поэтому Мир тянул время и тихо, размеренно говорил, не позволяя себя перебивать. Наконец, я услышала резкое «Нет!», и еще одно «Нет!» — и Мир повернулся ко мне.

— Я отказал. — Он подошел ко мне и заглянул в глаза. — Я рискую тобой. Ты сможешь простить меня?

— Никогда не думала так. Ты не рискуешь мной, ты сохраняешь нашу жизнь. Меня защитят полицейские.