Читаем без скачивания Золотой человек - Мор Йокаи

— Ну, господин шкипер, — воскликнул Фабула, когда Тимар влез в лодку, — вам уже трижды пришлось искупаться ради этих ведьминых бровей. Трижды!

— Что значит «трижды»? — тихо спросила Тимея, Михай перевел ей.

И тогда, не сводя с него глаз, Тимея шепотом повторила:

— Трижды…

Шлюпка шла к берегу, держа курс на Алмаш. На серовато-синем фоне вечерней реки вырисовывался черный силуэт мачты «Святой Борбалы». Силуэт этот казался то взывающим о помощи восклицательным знаком, то таинственным знаком вопроса.

Часть вторая

Тимея

Отец-опекун

Потерпевшие кораблекрушение покинули борт затонувшей «Святой Борбалы» в шесть часов вечера, а полтора часа спустя Тимар вместе с Тимеей был уже в Комароме. Возница хорошо знал дом купца Бразовича и, немилосердно щелкая кнутом, гнал четверку прытких алмашских коней по улице Рац до самого рынка, стараясь честно заслужить обещанные ему чаевые.

— Вот и приехали, — сказал Михай Тимее и снял ее с крестьянского возка. Затем, накрыв шкатулку с деньгами плащом, он повел девушку по лестнице.

Атанас Бразович жил в двухэтажном особняке, что по тем временам было большой редкостью в Комароме, где после сильного землетрясения в прошлом веке население предпочитало строить одноэтажные жилища.

В первом этаже дома помещалась большая кофейня, которая всегда была переполнена местными купцами, второй этаж целиком занимала семья Бразовича. В дом вели две парадные двери и черный ход через кухню.

Тимар знал, что в этот час хозяина обычно не бывает. Он смело вошел с Тимеей через парадный подъезд, который вел прямо на женскую половину.

В комнатах царила роскошь. В прихожей сидел мальчик-слуга. Тимар попросил его вызвать из кофейни барина. В те времена богатых купцов и других знатных, но нетитулованных лиц в Комароме чаще всего называли именно так.

Тем временем он повел Тимею к дамам.

Надо сказать, что костюм Тимара оставлял желать много лучшего — через какие только испытания не прошел он за последние дни! Но Михай шел сюда по службе, а не на бал, и хозяева дома принимали его в любое время и в любом виде. Его считали здесь своим слугой, ему платили жалованье, и поэтому на него не распространялись правила этикета.

У хозяйки дома была добрая привычка при каждом скрипе парадной двери выглядывать из спальни в гостиную, чтобы узнать, кто пришел, не дожидаясь доклада слуги.

Госпожа Зофия приобрела эту привычку, еще служа в горничных. Да простит меня читатель за болтливость, но г-н Атанас, конечно же, приблизил ее к себе из низов: это был брак по увлечению, так что порицать его не следует. Мы оговорили это не из желания посплетничать, а лишь затем, чтобы подчеркнуть, что г-жа Зофия, став великосветской дамой, тем не менее не отвыкла от своих прежних манер, приобретенных в пору девичества. Платье на ней всегда сидело так, будто было с чужого плеча; растрепанные пряди волос свисали на лоб и затылок, и, даже облачаясь в вечерний наряд, она обязательно оставляла на себе какой-нибудь старый, не подходящий для данного случая предмет туалета. Ей, например, ничего не стоило выйти к гостям в домашних шлепанцах.

Снедаемая чисто женским любопытством, она питала страсть к сплетням, а во время светской беседы имела обыкновение пересыпать свою речь иностранными словечками, так что, когда в обществе она пускала в оборот весь свой лексикон, гости едва удерживались, чтобы, позабыв о приличиях, не упасть со стульев в приступе безудержного хохота. Ко всему прочему у г-жи Зофии была еще одна милая привычка — она просто не умела спокойно и тихо говорить, а сразу же переходила на крик, вернее, на визг, словно ее резали.

— Ах, боже мой, это вы, Михай? — взвизгнула г-жа Зофия, высунув голову в дверную щель. — А что это за красавица с вами? Откуда у вас эта шкатулка? Заходите, да заходите же сюда. Аталия, смотри, Аталия, Тимар приехал! И не один!

Михай, пропустив Тимею вперед, вошел следом за ней в комнату, учтиво и сдержанно пожелав всем доброго вечера.

Тимея, явно волнуясь, смущенно оглядывалась в новой для нее обстановке.

Кроме хозяйки дома, в будуаре находились еще молодая девушка и офицер.

Девушка была стройна и красива, у нее был высокий бюст, подчеркнутый тугим корсажем. Пышная прическа и туфли на высоких каблуках делали ее очень рослой. На ней были длинные, по локоть, митенки, из-под которых выглядывали холеные пальцы с длинными и острыми ногтями. Очарование ее лица составляли алые, чуть приподнятые влажные губы, розовые щеки, два ряда ослепительно белых зубов, соблазнительная ямочка на подбородке, тонкий нос с горбинкой, черные брови и сверкающий каким-то вызовом взгляд. Красавица держала голову гордо, чуть запрокинув ее назад, отчего ее высокая дерзкая грудь еще больше выделялась.

Такова была Аталия.

Офицеру можно было дать лет тридцать с небольшим. У него было веселое, открытое лицо и черные, с огоньком глаза. По тогдашнему уставу он был гладко выбрит, длинные бачки в форме полумесяца украшали его щеки. На нем был лиловый мундир с розовым бархатным воротником и такими же отворотами: униформа офицера инженерных войск.

Тимар был знаком с г-ном Качукой, старшим лейтенантом фортификационной и одновременно интендантской службы. Довольно необычное сочетание, но что поделаешь, в тогдашней армии так оно и было.

Офицер проводил время за приятным занятием — рисовал пастелью сидевшую перед ним гордую красавицу. Один портрет при дневном свете был уже готов, теперь же г-н Качука пытался запечатлеть молодую хозяйку дома при вечернем освещении.

Приход Тимеи явно нарушил сеанс.

Девушка с алебастрово-бледным лицом произвела глубокое впечатление на присутствующих. Казалось, само воплощение чистоты и добра вошло вместе с ней в эту залу.

Взглянув из-за плеча на Тимею, молодой офицер от изумления положил густой темно-алый штрих на портрет (потом ему пришлось долго мучиться, дабы удалить пятно с холста хлебным мякишем) и машинально поднялся со своего места.

Все, кто находился в комнате, включая и Аталию, так же машинально поднялись при появлении незнакомки.

Кто она, эта белолицая девушка?

Тимар что-то шепнул Тимее по-гречески, она подошла к хозяйке дома и поцеловала ей руку. В ответ на это г-жа Зофия облобызала незнакомку в обе щеки.

Потом Тимар сказал ей что-то еще, и Тимея, беспрекословно повинуясь, приблизилась к Аталии и внимательно взглянула на нее, не зная, на что решиться: поцеловать свою новую сестру, броситься ей на шею или воздержаться? Аталия еще выше вскинула голову. Тимея наклонилась к ее руке и прикоснулась к ней губами, ощутив неприятный привкус замшевых полуперчаток. Аталия, надменно выпятив губу, не отнимала руку, и ее лихорадочно блестевший взгляд то и дело перебегал с Тимеи на офицера. Качука явно любовался Тимеей, позабыв обо всем на свете.

Но Тимея спокойно выдержала эти перекрестные взгляды, лицо ее осталось таким же невозмутимым и бледным.

Тимар оказался в затруднении, он не знал, как представить Тимею и что сказать о ее судьбе в присутствии чужого человека.

Выручил его сам г-н Бразович, который вдруг с шумом ворвался в залу.

Минуту назад, сидя в кофейне, он громовым голосом читал изумленным завсегдатаям своего заведения свежий номер «Allgemeine Zeitung», где сообщалось о том, что бежавший из Турции паша и казначей Али Чорбаджи вместе со своей дочерью сел на барку «Святая Борбала» с грузом пшеницы и, обманув турецких преследователей, скрылся в Венгрии.

«Святая Борбала» — это его судно! Али Чорбаджи — его старый друг, более того, даже дальний родственник, со стороны покойной жены Чорбаджи! Ну и дела!

Можно себе представить, с какой силой г-н Атанас отшвырнул стул, когда слуга пришел к нему доложить, что прибыл г-н Тимар с какой-то красивой незнакомой барышней и с большою шкатулкою.

— Ага, значит, это правда! — закричал г-н Атанас и помчался в дом, сбив по дороге двух зазевавшихся картежников.

Господин Бразович был очень тучен, и живот его обычно несколько опережал своего обладателя. В нормальном состоянии лицо Бразовича отливало медью, в гневе оно синело. Бритый подбородок его к вечеру зарастал жесткой щетиной, растрепанные усы пропитались курительным и нюхательным табаком, к аромату которого примешивалось спиртное амбре. Брови г-на Атанаса образовывали мохнатую заросль над всегда красными, навыкате глазами. (Страшно было даже подумать, что у прекрасной Аталии к старости тоже будут такие глаза.)

Манера г-на Бразовича говорить во многом объясняла, почему у г-жи Зофии такой визгливый голос! Собственно, Бразович не говорил, а ревел, как бегемот, низким, густым басом. Естественно, что г-жа Зофия была вынуждена переходить на более высокие ноты, чтобы благоверный услышал ее. Эти два человека относились друг к другу так, словно заключили пари, кто первый доведет другого до горловой чахотки или апоплексического удара. Исход этой борьбы был пока что неясен, но следует заметить, что г-н Бразович постоянно затыкал себе уши ватой, а мадам Зофия завязывала горло платком.