Читаем без скачивания Кириньяга. Килиманджаро - Майк Резник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я кивнул, нисколько не удивленный.
– Думаю, время почти настало, – сказал я, отгоняя рукой мошкару, которая тоже слетелась в тень дерева и жужжала рядом с моим лицом.
– Почти настало время для чего?
– Бване – покинуть Кириньягу. – Я помолчал. – Вот почему я послал за тобой.
– Мундумугу требуется моя помощь? – на юном лице Ндеми полыхнула гордость.
Я кивнул.
– Я выполню любой твой приказ, – поклялся Ндеми.
– Отлично. Знаешь ли ты, какими маслами Бвана себя умащивает?
– Их готовит старая Вамбу.
– Ты должен принести мне полных два бурдюка.
– Я думал, – сказал Ндеми, – что лишь масаи умащают тела.
– Делай что говорю. Дальше, у тебя есть лук?
– Нет, но у моего отца есть. Он много лет не пользовался им, так что не заметит, если я возьму.
– Я не хочу, чтобы об этом кто-нибудь узнал.
Ндеми пожал плечами и стал с отсутствующим видом рисовать узоры в пыли указательным пальцем.
– Он все равно подумает на тех парней, что ходят за Бваной.
– А есть ли у твоего отца острые стрелы?
– Нет, – сказал Ндеми. – Но я могу вырезать их.
– Я хочу, чтобы ты вырезал их сегодня к вечеру, – ответил я. – Десяти должно хватить.
Ндеми начертил в пыли стрелу.
– Таких? – показал он.
– Покороче, – сказал я.
– Я сделаю оперение стрел из перьев кур нашего бома, – предложил он.
Я кивнул:
– Хорошо.
– Ты хочешь, чтобы я выстрелил в Бвану?
– Я тебе уже говорил, что кикуйю не убивают людей.
– Тогда зачем ты просишь меня изготовить стрелы?
– Принеси их ко мне в бома, когда закончишь, – велел я. – И захвати десять клочков ткани, чтобы обернуть их.
– А потом?
– А потом мы вымочим наконечники стрел в отраве, которую я приготовил.
Он нахмурился.
– Но ты не хочешь, чтобы я стрелял в Бвану? – Он помедлил. – В кого тогда мне нужно будет стрелять?
– Настанет время – узнаешь, – сказал я. – Возвращайся в деревню и сделай, что я тебе велел.
– Да, Кориба, – ответил он и побежал из моего бома вниз по холму на сильных молодых ногах; стайка цесарок, квохча и повизгивая, упорхнула у него с дороги.
И часа не прошло, как по склону холма снова поднялся Коиннаге, на этот раз в сопровождении Нджобе и еще пары старейшин; все были в традиционных одеяниях.
– Джамбо, Кориба, – сказал Коиннаге несчастным голосом.
– Джамбо, – ответил я.
– Ты велел мне возвращаться, когда я пойму, отчего Бвана должен покинуть нас, – продолжил Коиннаге. Он сплюнул на землю, и паучок метнулся прочь. – Теперь я пришел.
– И чему ты научился? – Я поднял руку, заслоняя глаза от солнца. Коиннаге потупился, как ребенок на выволочке у строгого отца.
– Я понял, что Утопия – хрупкая вещь, и ее нужно защищать от тех, кто может обрушиться на нее.
– А ты, Нджобе? – спросил я. – Чему научился ты?
– Наша жизнь была здесь очень хороша, – ответил он. – Я полагал, что добро само себя защитит. – Он глубоко вздохнул. – Я ошибался.
– А стоит ли Кириньяга того, чтоб ее защищать? – спросил я.
– Как ты смеешь так говорить? – возмутился один из старейшин. – Ты, из всех людей…
– Масаи может привезти на Кириньягу много машин и много денег, – заметил я. – Он хочет сделать нашу жизнь лучше, а не уничтожить нас.
– Только это уже будет не Кириньяга, – сказал Нджобе. – Она снова превратится в Кению.
– Он оскверняет все, к чему прикасается, – добавил Коиннаге, лицо его перекосила гримаса гнева и унижения. – Мой собственный сын стал одним из его последователей. Он больше не выказывает почтения отцу, нашим женщинам и нашим обычаям. Он только и говорит, что о деньгах и оружии. Он почитает Бвану, как если бы тот был Самим Нгаи. – Он помолчал. – Кориба, ты обязан помочь нам.
– Да, – произнес Нджобе, – зря мы тебя не послушали.
Я по очереди посмотрел в их встревоженные лица, потом наконец кивнул:
– Я помогу вам.
– Когда?
– Скоро.
– Как скоро? – настаивал Коиннаге; ветер дунул ему пылью в лицо, он закашлялся. – Мы больше не вынесем.
– В течение недели масаи покинет нас, – ответил я.
– В течение недели? – повторил Коиннаге.
– Даю слово. – Я помолчал. – Но если мы хотим очистить наше общество, то его последователи должны уйти вместе с ним.
– Ты не отнимешь у меня моего сына! – возразил Коиннаге.
– Масаи уже отнял его у тебя, – указал я. – Я решу, позволить ли ему возвратиться.
– Но он должен стать вождем племени после моей смерти.
– Такова моя цена, Коиннаге, – твердо сказал я. – Ты должен позволить мне решить, как обойтись с последователями масаи. – Я приложил руку к сердцу. – Мое решение будет честным.
– Ну, не знаю, – проворчал Коиннаге.
Я пожал плечами.
– Тогда живите с масаи.
Коиннаге уставился на землю, словно муравьи и термиты могли подсказать ему выход из положения. Наконец он вздохнул.
– Будь по-твоему, – грустно согласился он.
– Как ты избавишь нас от масаи? – потребовал Нджобе.
– Я же мундумугу, – уклончиво ответил я, поскольку не хотел, чтобы до Бваны донесли даже слух о моих намерениях.
– Это потребует могучих чар, – сказал Нджобе.
– Ты сомневаешься в моем могуществе? – спросил я.
Нджобе не сумел посмотреть мне в глаза.
– Нет, но…
– Но что?
– Но он как бог. Его нелегко будет уничтожить.
– У нас есть место только для одного бога, – сказал я, – а имя Ему – Нгаи.
Они вернулись в деревню, а я снова занялся приготовлением яда.
Ожидая возвращения Ндеми, я взял тонкую щепку и проделал в ней крошечную дырочку. Потом взял длинную иглу, проткнул ею щепку на всю длину и вытащил ее. Наконец я поднес щепку к губам и дунул в отверстие. Я не услышал звука, но скот на пастбище вдруг вскинул головы, а две мои козы стали бегать кругами, как пьяные. Я еще дважды испытал импровизированный свисток, добился той же реакции и отложил его[16]. Ндеми явился в середине дня, таща бурдюки с маслом, старый отцовский лук и десять аккуратно вырезанных стрел. Он не нашел никакого металла, но очень хорошо заострил их концы. Я проверил тетиву, убедился, что она не ослабла, и кивнул в знак одобрения. Очень осторожно, следя, чтобы ни одна капля яда не коснулась моей кожи, я омочил наконечники в растворе и завернул их в десять принесенных Ндеми клочков ткани.
– Отлично, – сказал я. – Теперь мы готовы.
– Что я должен сделать, Кориба? – спросил мальчик.
– В старые времена, когда мы еще обитали в Кении, только европейцам разрешалось охотиться, и другие европейцы платили им за то, чтобы те взяли их на сафари, – стал объяснять я. – Белым охотникам было важно, чтобы их клиенты убили много зверей, поскольку если они оставались недовольны, то могли либо не вернуться вообще, либо заплатить за сафари другому белому охотнику. – Я помолчал. – Поэтому охотники иногда натаскивали целые прайды львов, чтобы те сами явились сложить головы.
– И как же они это делали, Кориба? – глаза Ндеми расширились от изумления.
– Белый охотник
