Читаем без скачивания Кириньяга. Килиманджаро - Майк Резник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Можно с тобой поговорить, мундумугу? – спросил он, опускаясь на корточки рядом со мной.
– Да, Ндеми, ты можешь со мной поговорить, – ответил я.
– Масаи взял себе новую жену, – сообщил он. – И убил собаку Караньи за то, что ее лай раздражал его. – Он помолчал. – И он зовет всех бой, даже старейшин; мне кажется, что это неуважительное обращение.
– Знаю, – сказал я.
– Почему же ты ничего не делаешь? – спросил Ндеми. – Разве ты не всесилен?
– Лишь Нгаи всесилен, – отозвался я. – А я – только мундумугу.
– Но разве мундумугу не могущественнее, чем масаи?
– Большинству людей в деревне так не кажется, – ответил я.
– А! – сказал Ндеми. – Ты сердит на них за то, что они потеряли веру в тебя, и вот поэтому-то не превратил его в насекомое и не растоптал ногой.
– Я не сердит на них, – сказал я. – Я всего лишь расстроен.
– Когда ты его убьешь? – спросил Ндеми.
– Если я его убью, пользы это не принесет, – ответил я.
– Почему?
– Потому что они верят в его могущество, а если он умрет, они просто призовут другого охотника, который превратится в нового Бвану.
– Значит, ты ничего не сделаешь?
– Кое-что я сделаю, – сказал я. – Но убийство Бваны не принесет пользы. Он должен быть унижен прилюдно, чтобы они увидели, что он не мундумугу, которого надлежит слушать и повиноваться ему.
– И как ты это устроишь? – сердито проворчал Ндеми.
– Я пока не знаю, – сказал я. – Я должен получше его изучить.
– А я полагал, ты уже все знаешь.
Я усмехнулся.
– Мундумугу не знает всего, но ему это и не требуется.
– Да?
– Ему просто надо знать больше, чем известно его народу.
– Ты ведь уже знаешь больше, чем Коиннаге и остальные.
– Я должен увериться, что знаю больше, чем масаи, и только потом начать действовать, – сказал я. – Можно представлять себе, какой крупный и сильный зверь леопард, как он стремителен и хитер, но, пока не изучишь его поближе, не поймешь, как и с какой стороны он прыгает, не узнаешь, как он пробует ветер и машет хвостом перед самой атакой, ты будешь в менее выгодном положении, когда будешь охотиться. Я стар и не могу одолеть масаи в рукопашном бою, а значит, мне нужно его изучить и узнать его слабости.
– А если слабых сторон не окажется?
– У всех они есть.
– Даже если он сильнее тебя?
– Слон – самый сильный из зверей, но стоит маленьким муравьям заползти к нему в хобот, и они его доведут до такого исступления, что он себя убьет. – Я сделал паузу. – Тебе не надо быть сильнее своего врага, ведь муравей, несомненно, не сильнее слона. Однако муравью известны слабые места слона, вот и мне нужно выведать слабые места масаи.
Он приложил руку к груди.
– Кориба, – сказал он, – я верю в тебя.
– Хорошо. – Я прикрыл глаза ладонью от несущего пыль порыва горячего ветра. – Ибо ты один не окажешься разочарован, когда я в конце концов сражусь с масаи.
– Ты простишь жителей деревни? – спросил он.
Я ответил не сразу.
– Когда они снова вспомнят о цели нашего прибытия на Кириньягу, – проговорил я наконец, – тогда я прощу их.
– А если они не вспомнят?
– Я должен заставить их вспомнить, – сказал я. Поглядел через саванну, на реку и лес. – Нгаи дал народу кикуйю второй шанс на Утопию, и мы не имеем права разбрасываться им.
– И ты, и Коиннаге, и даже масаи используете это слово, но я не понимаю, что оно означает.
– Утопия? – спросил я.
Он кивнул.
– Что оно означает?
– Оно имеет разный смысл для разных народов, – ответил я. – Для истинных кикуйю оно означает жизнь в гармонии с землей, почитание древних законов и ритуалов и поклонение Нгаи.
– Но это вроде бы достаточно просто.
– Так и есть, – согласился я. – Но ты себе представить не можешь, сколько миллионов человек умерли по той причине, что их понимание Утопии разнилось с мнением соседей.
Он уставился на меня.
– Правда?
– Правда. Взять хотя бы масаи. Его Утопия – ездить в паланкине, стрелять зверей, брать много жен и жить в доме у реки.
– Это не так уж и скверно звучит, – задумчиво заметил Ндеми.
– А это и не так уж плохо – для масаи. – Я помолчал. – Но будет ли это Утопией для тех, кто носит паланкин, для животных, которых он убивает, для деревенской молодежи, которая не может найти себе жен, или для кикуйю, которые обязаны строить дом у реки?
– Ясно! – глаза Ндеми распахнулись. – Кириньяга должна быть Утопией для нас всех, или это вообще не Утопия. – Он стряхнул насекомое со щеки и заглянул мне в глаза. – Правильно, Кориба?
– Ты быстро учишься, Ндеми, – сказал я, протянув руку и взъерошив волосы у него на макушке. – Наверное, однажды ты сам станешь мундумугу.
– А я научусь тогда колдовать?
– Ты многому должен будешь научиться, чтобы стать мундумугу, – сказал я. – Волшебство – это самая простая из твоих наук.
– Но и самая впечатляющая, – ответил он. – Именно из-за этого люди тебя боятся, а раз боятся, то прислушиваются к твоим наставлениям.
Пока я размышлял над его словами, у меня возникло слабое подозрение, как я смогу одолеть Бвану и вернуть мой народ к утопическому существованию, которое мы представляли себе, подписывая хартию Кириньяги.
* * *– Овцы! – вскричал Бвана. – Все вы овцы! Ничего удивительного, что масаи в старину охотились на кикуйю!
Я решил наведаться в деревню вечером, чтобы лучше изучить своего врага. Он выпил много помбе, скинул красное одеяние и стоял обнаженным перед бома Коиннаге, вызывая юношей сразиться с ним на кулаках. Те переминались в тени, дрожа от страха перед его физической мощью, точно женщины.
– Я буду биться сразу с тремя из вас! – возгласил он, обводя всех взглядом в ожидании добровольцев. Никто не осмелился, и он громко захохотал, откинув голову. – И вы еще удивляетесь, почему я Бвана, а вы – стайка мальчишек!
Внезапно он увидел меня.
– Ага, вот человек, – провозгласил Бвана, – который меня не боится.
– Это так, – сказал я.
– Ну что, старик, а ты сразишься со мной?
Я покачал головой:
– Нет, я не стану биться с тобой.
– Я так и думал, что ты тоже трус.
– Я не боюсь буйвола или гиены, но и не дерусь с ними, – сказал я. – Есть разница между смелостью и безрассудством. Ты – молод, я – стар.
– Что привело тебя в деревню вечером? – спросил он. – Ты говорил со своими богами, выясняя как можно меня убить?
– Есть только один бог, – ответил я, – и Он не поощряет убийств.
Он кивнул и удовлетворенно усмехнулся.
– О да, овечий бог, несомненно, не одобряет убийств.
Внезапно усмешка пропала, и он презрительно взглянул на меня.
– Энкаи плевать хотел на твоего бога, старик.
– Ты зовешь Его Энкаи, а мы – Нгаи, – тихо ответил я. – Но это один и тот же бог, и настанет день, когда нам всем придется ответить перед Ним. Надеюсь, что
