Читаем без скачивания Широкое течение - Александр Андреев

— Он меня измучил… Иди уложи его. А я приготовлю ужин.

— Не спит! — радостно воскликнул Алексей Кузьмич, направляясь к сыну. — Вот разбойник!

Таня и Антон прошли в кабинет Алексея Кузьмича и закрыли дверь. Таня приблизилась к книжному шкафу и внимательно стала рассматривать корешки книг. Антон сидел в кресле, ждал, когда она повернется к нему, но Таня не двигалась; волосы, забранные кверху, темнели тяжелой шелковистой чалмой; казалось, от неосторожного поворота они рассыплются, рухнут вниз и обольют ее теплыми ручьями. Долго молчали. Осмелившись наконец, Антон глухо, с усилием заговорил:

— Таня, я вас обидел… накричал тогда… — И прибавил, как бы оправдываясь: — Знаете, когда работа ладится, — во мне все поет, хочется обнимать людей, плясать, честное слово. Но когда она не идет, то уж весь свет не мил, сам себе противен, и так делается неудобно, точно по спине железной щеткой водят…

Таня поставила книгу на место, закрыла шкаф, повернулась и, спрятав руки за спину, прислонилась к дверцам, произнесла медленно и с горечью:

— Кричать на человека — на меня или на кого другого — нехорошо, даже подло… Чтобы обидеть, для этого не нужно быть особенно грубым. — И вздохнула. В этот миг она показалась Антону поразительно красивой и немного печальной. Он встал, шагнул к ней и, взглянув ей в глаза — они были большие, прекрасные, в темной глубине их стояли светлые, горячие точки, — произнес:

— Я никогда больше не стану кричать на вас и… вообще… Честное слово! Не верите?

Она нехотя улыбнулась.

— Хочется верить… — И добавила помедлив. — Смотрела я на вас и думала, что хамство, грубость, тщеславие, корысть — это удел ничтожных, злых и вздорных людишек. А вы такой сильный, хороший, вы не можете так, мимоходом, обидеть человека. Не должны… Мне тогда было очень больно.

— Я не знаю, что ответить вам… — проговорил он волнуясь. — Хороших людей больше, чем злых и ничтожных, — я их вижу, мы живем среди них, растем… Моя беда в том, что я не всегда еще могу отличить хорошее от плохого… Покамест я делаю то, что мне подсказывают другие люди, товарищи… Подскажете вы — я и вас послушаюсь…

Таня спросила испытующе:

— Ну, а если я подскажу вам что-нибудь… дурное?

Отступив от нее, он поспешно и с испугом воскликнул:

— Этого не может быть!

Она усмехнулась и взяла его под руку.

— Идемте пить чай.

Теперь в комнате было светло, на белой скатерти стояли нарядные чашки, розетки, варенье. Из детской показался Алексей Кузьмич, без пиджака и без галстука.

— Плохая ты нянька, — сказала ему Таня, — долго укладываешь.

Алексей Кузьмич дремотно ухмыльнулся, довольный.

— Дошлый народ эти ребятишки. Пока я над ним сидел, сам задремал. Я ему говорю: «Повернись к стене, спи. Ночь наступила, а ты все не спишь». Он повернулся, долго, видимо, размышлял и спрашивает шопотом: «Папа, а на кого она наступила?» Я говорю: «На тебя наступила». Он приподнялся и начал озираться: «Что ли она кошка?»

Сели за стол. Елизавета Дмитриевна подала ужин. Подвигая к себе тарелку, Алексей Кузьмич спросил Антона:

— Что думаешь делать дальше, бригадир? Какие планы наметил? Поделись, если не секрет.

— Работать, — ответил Антон.

— И все?

— Экзамены на носу — готовиться придется крепко, чтобы не оскандалиться… Сколько книжек прочитать надо!..

— А соревнование? Что ты думаешь на этот счет? У нас много еще бригад отстающих. Как с ними быть?

Антон видел, что Таня с интересом наблюдает за ним, нахмурился, спрятал руки под стол, сунул в колени, сжал.

— Отстающих быть не должно, — сказал он. — Надо тянуть их…

— Правильно: на повестку дня встал вопрос о том, чтобы сделать всех рабочих передовыми.

Антон улыбнулся:

— Значит, придется решать, если уж встал такой вопрос. Решим.

— Вот и договорились, — рассмеялся Алексей Кузьмич и отодвинул от себя пустую тарелку.

Елизавета Дмитриевна заметила скептически:

— Наивные люди! Как будто от вас двоих зависит, быть кузнице передовой или нет…

— Зависит! — воскликнул Алексей Кузьмич. — В малой степени, а зависит, правда, Карнилин? А степень можно увеличить. — И обратился к Тане, задумчиво позвякивавшей ложечкой о край стакана. — Ты что загрустила, вдова?

Вмешалась Елизавета Дмитриевна:

— Сколько раз я тебя просила не называть ее так! У нее есть имя…

— Виноват, — покаянно молвил Алексей Кузьмич и насмешливо взглянул на Таню. Та рассмеялась:

— Называй так, Алексей Кузьмич. Какая разница — от перемены имен сущность не меняется… — Вышла из-за стола, начала собираться домой.

Из своей комнаты вышел учитель Дмитрий Степанович, отец Елизаветы Дмитриевны, и квартира огласилась его жизнерадостным рокочущим баском. Он провел рукой по дымчатому ежику волос, осведомился:

— Вы уже домой, Таня? И с провожатым? Отлично!

Антон радовался, что еще несколько минут проведет вместе с ней. Но когда они вышли на улицу, Таня попросила:

— Вам завтра рано вставать. Идите домой. Я доеду одна. Серьезно.

— Вы все еще сердитесь на меня? — спросил он огорченно. — Мне хотелось побыть с вами…

— Времени впереди много — еще увидимся, — сказала она и направилась в сторону метро.

В обеденный перерыв Антон привел в комсомольское бюро всю свою бригаду.

— Настя, доставай патефон, ставь пластинки — под музыку легче думать, — распорядился Антон и положил перед Володей лист бумаги, где не совсем отчетливо, наспех были обозначены пункты соцобязательства.

Безводов вернул бумажку, сославшись на неразборчивый почерк:

— Читай сам.

Антон выпрямился, обвел всех взглядом: Гришоня навалился грудью на стол и косо из-под лохматых бровей выжидательно следил за Антоном; Илья Сарафанов картинно сидел у окна и попыхивал дымком папиросы, длинное и тяжеловатое лицо его было бесстрастно и непроницаемо; Настя добросовестно крутила ручку патефона, — после пушечной пальбы молотов музыка ласкала слух; Володя убрал со стола папки и приготовился слушать.

— Первое, — прочитал Антон раздельно и с выражением — довести выполнение сменных норм до ста сорока процентов. — И выдержал паузу.

Гришоня живо и не то критически, не то одобряюще произнес:

— Оч-чень интересно!

К Сарафанов недовольно завозился на стуле, скупо разжал челюсти:

— Высоко забираешь, как бы не сорваться…

— Смешно слышать от тебя такие речи, Илья, честное слово, — загорячился Антон, взглядывая на Безводова, как бы обращаясь к нему за поддержкой. — Как будто мы не давали по сто пятьдесят, сто семьдесят и даже по сто восемьдесят процентов!

— То было по заказу, — возразил нагревальщик. — А тут — каждый день…

— Сказано «довести», то есть не сразу с места в карьер гнать, а будем наращивать постепенно, изо дня в день, — разъяснил Антон.

Володя спросил прессовщицу:

— Что ты скажешь, Настя?

Она повернулась и, поглаживая новую пластинку, которую собиралась ставить, поспешно ответила:

— Я согласна.

— Я ведь тоже не против, — поправился Сарафанов. — Я только говорю: не многовато ли, выдержим ли?..

— Выдержите, — сказал Володя. — Читай дальше.

— Второе: выпускать продукцию отличного качества. С этим пунктом все согласились. Следующие параграфы гласили о чистоте рабочего места, об участии комсомольцев в общественной работе… Бригада вызывала на соревнование Фому Прохоровича Полутенина и Олега Дарьина.

— Эх, куда хватил! — воскликнул Гришоня и весело засмеялся.

Илья опять завозился, забубнил:

— Положат они нас на обе лопатки…

— С сильным бороться — сам сильным станешь, — настаивал Антон.

— Не положат! — тотчас же подтвердил Гришоня, подогретый воинственным пылом бригадира, и ввернул: — Они нас пожалеют…

— Обязательства хорошие, — сказал Володя Безводов. — Только недостает, по крайней мере, двух вопросов.

— Каких? — спросил Антон ревниво. — Я все учел.

— Вы забыли, что у нас есть еще одна комсомольско-молодежная бригада Жени Космачева. Она пока не блещет успехами. Ей необходимо помочь. И я предлагаю записать такой пункт: «Взять шефство над одной из отстающих бригад». В данном случае над бригадой Космачева.

Ребята переглянулись.

— Вот это правильно, — с неожиданным энтузиазмом отозвался Сарафанов. — Помогать надо!

— И второе, — продолжал Безводов, мерно ударяя карандашом по столу. — Все члены бригады по примеру своего бригадира будут учиться в средней школе рабочей молодежи.

— А вот это неправильно, — возразил Сарафанов и встал — голова под потолок. — Куда мне учиться — двадцать два года с большим хвостом… Не найдется такой парты, которая бы меня вместила.